я тебе нравлюсь?

для кого придумана вселенная? или кто ее придумал и с какой целью? душные будни и пряное лето; окно настежь распахнуто, позволяя лёгкому утреннему ветру играть с волочившимся по полу тюлем, через который соком сочатся солнечные лучи. донхёк сопит на скомканных хлопковых простынях, по пояс укрытый пустым пододеяльником, пока марк, сменив положение и перевернувшись на живот, наблюдает за его порозовевшим от жары лицом и гипнотизирует будто просяще разомкнутые пухлые губы. и он не может отказать себе в желании поцеловать сладкие лепестки. марк касается губ — коротко, но так нежно, что от этой нежности вяжет на языке. мальчик размыкает заспанные глаза, причмокивая и приводя этим минхёна в тихий восторг. тот утыкается носом в чужой голый бок, не спрятанный в ткани пододеяльника, щекоча кожу кончиком, ведёт к животу, заставляя донхёка укрыться волной мурашек, и с громким характерным звуком целует рядом с пупком. — фу, марк, я же потный весь, — хрипло, ещё не отойдя ото сна, ворчит юноша. — разве? я и не заметил, — минхён губы в усмешке тянет и, не дав парню опомниться, языком мажет по карамельной коже. — ой, и правда. по комнате тут же разлетается его хохот вперемешку с недовольными возгласами донхёка, усердно вытирающегося от чужой слюны. а потом донхек просыпается. последние несколько лет он живет как во сне (но хотелось бы без этого «как»). донхек создаёт свои миры и вселенные, создаёт свои страны и города. он — сновидец и архитектор в одном лице. — а это не вредно? ну, столько снотворного и так часто? — ченлэ осматривает полку с пустыми баночками из-под таблеток, аккуратно расставленными в два ряда. — не знаю, — хек отвечает как-то слишком отстранённо, плечами пожимая. — совсем о себе не заботишься. вчера чжон после месяца уговоров все-таки сумел добиться своего — теперь он стоит посреди шумоизолированной комнаты с красивым зелёным диваном, что в тусклом свете настольной лампы, единственного источника света в этом помещении, приобрёл совершенно некрасивый цвет; стоит и ждёт, когда его «самый-самый лучший и любимый на свете друг» приготовит все для первого погружения ченлэ в осознанный сон. сначала он правда во все это не верил, подшучивал над донхеком, сумасшедшим называл (тоже в шутку) — в общем, прошёл все стадии от отрицания до принятия того факта, что его друг, вот этот обыкновенный донхек, который сейчас разливает воду по стаканам, правда занимается такими необыкновенными вещами — путешествует в мире сновидений. — эй? вы уже тут? отлично, — в комнату, плотно закрыв за собой дверь, ренджун проходит, — думаю, смысла медлить нет, поэтому можем начинать. хек кивает и протягивает ченлэ стакан с водой и две таблетки на раскрытой ладони. — а рен? он не с нами? — спрашивает чжон, в сторону друга кивая. тот сам отвечает, руки на груди скрестив и плечом к стене прислонившись: — я буду контролировать, чтобы вы оба проснулись. — а есть вероятность, что не? в ответ ченлэ два уверенных кивка получает. — если вовремя не проснуться, то велика вероятность попасть в лимб — пространство между сном и реальностью, выбраться откуда очень сложно. практически невозможно. после ещё пары вопросов ченлэ, он и его друг-сновидец снотворное принимают и, взявшись за руки, на диван усаживаются, устраиваясь удобнее. // — мы и правда во сне? — китаец вслед за донхеком по широкой улице вышагивает, не переставая рассматривать все вокруг. донхек из кармана своей большой коричневой вязаной кофты пачку сигарет достаёт, вынимает одну никотиновую палочку, что перевёрнута была, закуривает и только потом отвечает: — правда. ченлэ лишь восклицает что-то восторженно, вызывая у хека улыбку лёгкую. донхек думает, что все это очень хорошо, и ему повезло, на самом деле — повезло с друзьями, да и жизнь в целом не такая ужасная, как кажется иногда. только он совсем немного потерялся во времени, отведя большую его часть на танцы; в свободные часы уделяет внимание друзьям или дома пластинки виниловые слушает, выкуривая пару сигарет, устроившись в огромном кресле, для которого, наверное, уже отведено отдельное почётное место на свалке. донхек считает, что было бы неплохо вот так провести свою старость: сидя в кресле и слушая винил, укутавшись дымом ненавистных ему, но марковых любимых сигарет с персиком (донхек ненавидит персики). но кое-чего все же не хватает. за два года хек сильно изменился. ну, ренджун так сказал — сказал, что у него мурашки от холода, которым пропитан донхеков взгляд. «просто мое сердце не греют руки, в которые оно было отдано с самым большим в мире доверием. или его руки холодные сейчас. но я обязательно согрею их, когда он вернётся, чтобы мое сердце больше не мерзло». холодные руки на талию донхекову ложатся, когда голова его на плечо чужое падает. — марк? — восклицает чжон, стоя где-то позади. — что он тут делает? — не забывай, что это мой сон, ченлэ, — тихо произносит юноша, вдыхая сладкий, но ничуть не приторный аромат персика, приятно контрастирующий с терпким ароматом парфюма. и донхек тонет. снова. как полтора года назад, когда они с марком вот так же стояли на одной из узких улочек сеула где-то в спальном районе, только одни совершенно. — недавно читал книгу, которую мне посоветовал юта, и там была фраза «koi no yokan» — предчувствие любви, — минхен хмыкает, крепче к себе хека прижимая, когда ветер прохладный волной мурашек укрывает обоих. — вроде любви со второго взгляда, когда ты встречаешь кого-то и чувствуешь, что влюбишься. улочка на которой они стоят, обмениваясь тёплом в объятиях друг друга, уходит к морю — отсюда его хорошо видно. марк замолкает и устремляет взгляд вдаль, кажется, задумавшись. донхек поднимает на него глаза и ждёт продолжения. — я видел тебя тысячи раз. и только сейчас почувствовал, что влюблюсь в тебя. я хочу влюбиться в тебя, донхек. сердце в груди бьётся о рёбра и, кажется, с такой силой, что грозится сломать их к чертям, распыляя мелкую костную крошку по внутренностям и в лёгкие, заставляя бедного донхека задыхаться. слова минхена во снах совершенно не отличаются от тех, что он когда-то говорил. минхен для донхека — тёплое, но болезненное воспоминание, которое хочется оставить в сердце навсегда; задыхаться от щемящей боли в груди, но помнить до потери собственного пульса. минхен для донхека — важное напоминание, что любовь, безграничная и тревожно искренняя, все же существует. и, в конце концов, минхен для донхека — солнце, луна, воздух и вообще целая вселенная. // — пожалуйста, будь осторожен. — ты говоришь это каждый раз, все будет нормально, не переживай так, — хек по плечу хуана хлопает и с собственной ладони губами таблетки собирает, запивая после водой. — донхек, — китаец глаза прикрывает и устало вздыхает, потирая пальцами тонкими переносицу, — ты же знаешь, что я не просто так контролирую твои погружения последние пару месяцев. ли в ответ не говорит больше ничего, улыбается лишь тепло, таким образом благодаря друга за заботу, и позволяет себе упасть на диван. горячие губы марка в порыве страсти сминают донхековы, пока ладони бессовестно исследуют тело, оглаживая под футболкой медово-карамельную кожу. хек отчаянно, как за спасательный круг, за плечи канадца цепляется, боясь отпустить и снова потерять. и во сне тоже. на него накатывает и огромной тяжелой плитой придавливает истерика. сновасноваснова. — я люблю тебя! ты не можешь себе представить, как сильно я люблю тебя, чертов ты идиот, марк ли! — донхек, кулаки сжав, в грудь парня бьет, так отчаянно и громко крича, пока слёзы, застелив пеленой глаза, градом катятся по щекам. — почему ты ушёл? почему ты оставил меня, после всех сказанных тобой слов? марк прижимает дрожащее тело к себе, стискивая в своих руках и не давая из них выбраться. юноша вырывается, рыдает так громко, что вот-вот уши заложит. они полные противоположности, будто вышедшие из ситкома с самым тривиальным сюжетом. но как магниты с разными полюсами — притянулись по законам физики. вот только им свойственно размагничиваться рано или поздно. донхек отчаянно надеется, что это «рано или поздно» никогда не наступит. если не наступило уже. донхек хочет чувствовать марка не только во сне, хочет идти по улице за руку, чтобы все видели и знали: у донхека есть его минхен, а у минхена есть его донхек. донхек очень не хочет просыпаться. прямо сейчас они так близки, но так же далеки друг от друга, как южный полюс далёк от северного. футболка напрочь пропиталась хековскими слезами, и кажется, что если ее выжать, то хватит напоить всех жителей африки. только вот слишком солоно и горько. так горько, что горло дерёт, сколько бы не откашливался. марк почему-то молчит и не отвечает ничего, а донхеку лучше не становится. ренджун, отвлекшийся на пару минут, видит, что его друг хмурится и плачет во сне, по щекам влажным хлопает, тормошит за плечи, но это не даёт никакого результата. сам хек не проснётся и единственное верное решение, которое принимает рен — выброс. он мгновенно глотает снотворное, устраивается рядом и засыпает. хек в руках змеей извивается, пытаясь высвободиться из рук хуана. в адрес марка все ещё летят слова полные боли и разочарования. последний вдох вырывается из груди, когда тело падает на холодный асфальт, пролетев с десяток метров, и — парни распахивают глаза, устремляя ещё не до конца сфокусированный взгляд в потолок. донхек подскакивает, бежит через всю комнату до вешалки, чуть ли не спотыкаясь об свои же ноги. он в кармане куртки нащупывает все ту же пачку сигарет, достаёт и, открыв, на ровный ряд коричневых фильтров смотрит несколько секунд, а затем снова не сдерживает слез. голова опущена, глаза спрятаны за челкой, видно лишь как солёные капельки срываются с подбородка на пол холодный. ренджун сзади подходит, осторожно кладёт ладони на плечи донхековы, содрогающиеся с каждым всхлипом, к себе друга прижимает и успокаивающе по спине гладит. — если твоё сердце все ещё в его руках, значит он бережно хранит его, не позволяя разбиться. потому что ты все еще дышишь. а хек, может быть, больше не хочет дышать. ему бы уснуть непробудным сном, чтобы снова не терять минхена. // донхек вновь возвращается домой в полупустой электричке, все в том же вагоне. за окном сменяющийся осенний пейзаж, который, к сожалению, в ночной темноте совершено не видно. с губ искусанных срывается выдох, что тут же в складках огромного клетчатого шарфа теряется, а пальцы холодные теребят край куртки. глаза бегают по вагону, цепляются за работающую через раз лампочку, макушки редких пассажиров, грязные надписи на стенах, которые уже кажется въелись в краску. донхек неумолимо цепляется за прошлое всеми конечностями. прошло почти полгода с того момента, как марк перестал выходить на связь — просто оборвал все контакты и исчез, словно его и не было никогда. но хек слишком отчетливо помнит его лицо, улыбку, глубокие шоколадные глаза и родинки — слишком отчетливо помнит всё и вряд ли сможет когда-либо забыть. донхек живет снами, в которых есть минхен — почти как настоящий: его можно касаться, целовать, только он пропадает, когда хек просыпается. поэтому воспоминания в ответ хватаются за донхековы ладони и тянут глубоко, заставляя захлёбываться в отчаянии. а хек прямо сейчас тянется к карману, но вдруг отчетливо понимает, что не спит. в тамбуре стоит парень и что-то листает в своём смартфоне; капюшон, который вот-вот упадёт с его головы, не скрывает лицо, и донхек видит до боли знакомый профиль. и, когда сердце грозится остановиться, электричка делает свою остановку. для жизни хека был бы слишком простым поворот событий, когда минхен не выходит на этой самой остановке, а донхек подрывается с места и вылетает к нему в тамбур, далее — объятия, поцелуи и долгая и счастливая жизнь вместе. слишком просто и скучно. марк уже на перроне, втыкая наушник, оборачивается и встречается со взглядом (когда-то родных) заплаканных глаз. а донхек надеется, что в груди минхена так же больно щемит, как и у него. сцена как в дешевой мелодраме: заплаканный хек в вагоне электрички, холодный, забитый жизнью марк, душа и помыслы которого — до сих пор неразгаданные потёмки даже для зрителя.