Zior Park — LAND Zior Park — LONELY DIVER
— И больше домой не возвращайся! Джисон привык ассоциировать людей с каким-либо цветом. С самого детства он понимал, что одинаковых людей не существует, каждому с рождения присвоен свой уникальный цвет. — Совсем родителей не ценишь! Некоторые цвета похожи между собой, но так кажется лишь человеческому глазу. На самом же деле — все цвета абсолютно разные. Мягкие люди чаще пастельные, нежные, лёгкие, подобно только расцветающим цветам ранней весной. Смелые, запоминающиеся с первого взгляда — яркие, дерзкие, бросающие вызов неоновые. Желтый цвет означает веселье, оранжевый — доверие, зелёный — безопасность. Джисон подбирает цвет человеку почти мгновенно, стоит незнакомцу сказать лишь слово. Влияет всё: жесты, интонация, взгляд, обращение, поза. Джисон замечает даже самые мелкие детали. Потому что с детства привык лишь смотреть, молчать, быть незаметным. — Видите ли, музыкой он хочет заняться! Мы тебе учебу оплачиваем, кормим тебя, так устройся на нормальную работу, чтобы обеспечивать нас в будущем! Своему дорогому отцу Джисон присвоил бы красный цвет. Нет, не просто красный. Алый, кровавый, безжалостный. Не тот красный, которым молодые девушки сексуально мажут губы, не тот красный, говорящий о любви. Нет. Цвет крови, войны и разрухи. Потому что он, подобно войне, рушит мечты, забирает свободу, приносит жертвы. Возможно жертва лишь один Джисон, но он ведь тоже человек. Он тоже достоин иметь мечту, личность и быть счастливым. Для себя Джисон — почти прозрачный. Если у него и есть цвет, то какой-нибудь совершенно невзрачный, незаметный… серо-голубой. Никогда и никто не скажет, что серо-голубой — его любимый цвет. Он таится глубоко в душе, и человек видит его лишь тогда, когда ничего кроме него не осталось. Люди вокруг не замечают Джисона, как и не замечают серо-голубой цвет. Они заметят его, быть может, только когда кроме него не останется никого. Но Джисон привык к одиночеству и никогда не пытался измениться. Его компания — старые потрёпанные наушники, его дом — пустая крыша многоэтажного дома, с которой все кажется маленьким, незначительным. Джисон выбегает с лестничной площадки, набирая в ослабевшие лёгкие воздух, а те лишь сдавленно ноют, словно сгнили изнутри. Воздух тут же рвётся наружу. Холодный, он не успевает даже прогреться, организм отказывается его принимать. Джисон вообще не хочет больше ничего принимать. Все равно успокоительные уже не помогают. Сегодня отец перешёл все оставшиеся границы. Речь была невнятна, лишь обрывки злобных фраз доносились до Джисона. Он выглядел жалким, чересчур хрупким, использованным, выслушивая всевозможные претензии в свою сторону. А виной всему — гитара. Деньги в современном мире копить тяжело, даже слишком. Людям приходится устраиваться на дополнительную работу, прогибаться под начальством, подлизываться, лишь бы им перепал лишний цент. Вот и Джисон решил устроиться в кофейню, чтобы осуществить свою давнюю мечту — купить гитару. Самую обычную гитару, недорогую. Он полагал, что она ему необходима. Джисон играл на ней лишь раз, когда вернулся домой раньше, чем пришли родители. Лишь раз он касался её туго натянутых струн, чтобы сыграть начальные аккорды, чтобы приучить нежную кожу на длинных музыкальных пальцах к мозолям. Но сегодня явно несчастливый день. Придя домой после тяжёлой учебной недели, Джисон забегает в свою комнату, надеясь прикоснуться к своему ребёнку, который так и не получил имя, надеясь сыграть простенькую мелодию, которую он нашёл в интернете на скучной паре. Однако в комнате он видит лишь своего отца и разломленную на две части гитару с разрезанными струнами. Джисон не сказал отцу ничего, ожидая от него ответа. Но в озлобленных глазах напротив не было ни капли сожаления. — Твоя учёба в универе оставляет желать лучшего. Не занимайся ерундой. Бездушный бетон на крыше одиннадцатиэтажного дома кажется совершенно родным и уютным. В пожирающей изнутри истерике, Джисон подбегает к краю излюбленной крыши, лишь чтобы выплеснуть все накопившиеся внутри эмоции. Но, когда ребра больно ударяются о бетонные перила, сказать лживому миру уже нечего. Ещё секунду назад Джисон готов был сорвать глотку в громком крике, однако теперь… тишина. Нет ни единого слова, готового сорваться с его уст. Нет ничего. — Неблагодарный! Ни капли уважения!Ни капли уважения… ни капли чувств вообще.
Ночное небо прекрасно. Запрокинув голову вверх, Джисон видит, как мелькают вдалеке тысячи звёзд, связанные между собой еле заметными тонкими нитями. Стёртые в кровь пальцы пытаются дотянуться хотя бы до одной из них, словно чувствуют невидимую человеческому взгляду связь. Он хочет к ним, он уверен, что там ему будет хорошо. Среди холодного ночного неба, среди далёких звёзд, будет удобнее наблюдать. Наблюдать и молчать, потому что никто все равно не услышит, даже если будешь кричать, срывая голос. Джисон опускает взгляд на оживлённый город, задыхаясь от вида тысячи мелькающих огней, света уличных фонарей, проезжающих мимо машин. Этот вид его успокаивает, а приятный прохладный воздух бьёт в лицо, принося вместе с собой свежий запах мокрого асфальта. Это единственное место, где Джисон может быть хоть чуточку счастливым. Ему некуда бежать, некого слушать. Он принадлежит лишь себе одному. Джисон чувствовал душащую пустоту внутри уже довольно долгое время. Она надоедала, мучала его безжалостно. А постоянно повторяющийся гром в голове твердил: «Пора покончить с этим». Если бы у Джисона оставался выбор, он бы не слышал голос, нарочно шепчущий ему неправильные, но до ужаса заманчивые мысли. Если бы у Джисона оставался выбор, он бы не слушал, не обращал внимания и продолжал жить. Если бы у Джисона оставался выбор, он бы не стоял здесь. На границе разумного и сумасшедшего. Даже тело у Джисона не похоже на тело здорового человека. Он почти не ест, почти не двигается, почти не живёт. Бледная тонкая кожа, выпирающие где только можно кости, синяки по всему телу, непонятно откуда взявшиеся, но не собирающиеся исчезать. Тонкие пальцы с мозолями от струн на подушечках ноют, даже не из-за боли, а от обиды. Из одежды в гардеробе только та, что закрывает от солнечных лучей всё тело. Жить с каждым днём становится всё душнее. Выбора остаётся всё меньше. А желания продолжать и вовсе нет. Либо жить так, как хочет его отец, либо остаться на улице совершенно одному. Счастлив он уже не будет никогда. Джисон не хочет дышать. Дороги, которые якобы открывают перед каждым современный мир, исчезают одна за другой. Джисон — кукла, которую лишь дёргают за ниточки, чтобы угождать другим. Никто не заметит, если его не станет. Ведь на белом свете таких людей много, никто и не заметит подмену. Хан скрывается от солнечного света, словно вампир. Он не общается ни с кем, просиживая дни в собственной комнате. Даже сейчас, когда отец выгнал его из дома поздней ночью, пойти совершенно некуда, нет даже друга, который бы принял, утешил, согрел. Лишь одинокая серая крыша, на которой гром в голове звучит гораздо чётче, чем обычно. — Прыгай… — голос совершенно незнакомый сопровождается громом, но он с Джисоном уже долгое время. — Просто сделай это… Джисон поднимает уголки губ, чувствуя обжигающую слезу, ползущую по бледной щеке. Он никогда не плакал из-за музыки, никогда не плакал из-за непринятия со стороны окружающих. Однако сейчас он плачет. Плачет от безвыходности. Видимо, пришло время прислушаться к словам в голове. Возможно, кто-нибудь смотрит в окно и видит сейчас его. Капюшон от старого изношенного худи скрывает отросшие безобразно волосы, а длинные рукава не дают выглянуть даже пальцам. Джисон аккуратно встаёт неуверенно трясущимися ногами на самый край, делает глубокий вдох и замирает. Высота кружит голову, но так и тянет испытать себя. Лёгкие больше не болят, охотно принимая влажный воздух. Так им намного лучше. На самой границе. — Верно. Внизу машины. Они маленькие, словно игрушечные. Ими управляют такие же игрушечные люди, которых, кажется, так легко сломать. Джисон жмурится, всхлипывает, когда в глазах двоиться от слёз начинает. Свет уличных фонарей, звук проезжающих мимо автомобилей и еле слышное пение… пение…Я не знаю, почему всё ещё жив, Боже Я ведь не чувствую никакой любви Почему люди говорят про меня так красиво? Они ведь совсем не знают моей боли
Джисон слышит голос, прекрасный голос. Песня становится громче, она приближается. Джисон полагал, что это всё тот же гром в голове издевается над ним, играет в нечестные игры, однако когда голос оказывается слишком близко, Джисон понимает, что кто-то стоит позади него, наблюдает, напевая под нос бросающую в дрожь песню. Вдруг голос останавливается. Джисон дергается, испугавшись, и чуть было не падает вниз, но вовремя восстанавливает столь ценное равновесие. Он хочет обернуться, чтобы посмотреть на нарушителя его одиночества. Однако не может. Ему слишком стыдно за свои слёзы. Он предпочёл бы остаться незамеченным, брошенным, одиноким, чтобы не было так обидно уходить из этого мира. Вдруг человек позади снова начинает петь, но уже другую песню, с другим ритмом, но с такой же безумной атмосферой.И я ныряю Чувствую себя живым В эту идеальную ночь Да, в эту идеальную ночь
Стук сердца учащается, словно оно уже готово спрыгнуть и разбиться в лепёшку, но что-то Джисона останавливает. Он почти не дышит в ожидании. А голос постепенно снова стихает. Вокруг нависает тишина, давящая изнутри. Джисон привык наблюдать за людьми. Джисон привык видеть их, давать им цвета. И он не может изменить самому себе, не может смириться с тем, что не видит выражения лица человека, стоящего позади. Не видит его цвет. Голос у него явно пьяный, но молодой. Акцента нет, значит местный. Возможно, он забрел сюда случайно, потому что Джисон ни разу не видел на этой крыше кого-либо, он всегда был тут один. Так что же привело его в эту ночь сюда? — Прыгай уже, — слышит Джисон пьяный голос. Парень позади усмехается над ним, смотрит свысока. — Эй, ты! Джисон сжимает кулаки, которых все равно не видно в длинных рукавах. Он хочет обернуться, но его сердце так и рвётся вниз. Он разрывается, он потерян, он в отчаянии поворачивается назад. Поворачивается и видит его. Неуклюжая до чёртиков самоуверенная поза, лохматые тёмные волосы, в левой руке две опустошенные зелёные бутылки. На лице розовый румянец и лёгкая непринуждённая улыбка. Худи нежно-фиолетового цвета с нелепой надписью на груди, на ногах широкие чёрные спортивки и белые кроссовки. Незнакомец шатается от количества алкоголя в крови. Джисон не может прочитать цвет стоящего перед ним человека. В голове возникают лишь вопросы, ответы на которые найти так и не удаётся. Почему он улыбается, когда перед ним стоит трясущийся Джисон, в любой момент готовый спрыгнуть? Почему этот парень абсолютно один, несмотря на свой открытый и явно дорогой внешний вид? Почему он пел песни о смерти, если в глазах его видна лишь радость? — Смотри, как надо! — кричит парень и, роняя бутылки, которые тут же разбиваются о бетон, срывается на бег. Он бежит прямо к краю крыши, словно ему нечего терять. Джисон понимает, что пугается, причём не за себя, а за незнакомца. Он ведь пьян, а в голове точно ни одной здоровой мысли. Хочет ли он на самом деле умирать в эту ночь, или на него влияет алкоголь, — непонятно. Но Джисон точно не потянет на себе груз чужой смерти. Глупой, необдуманной смерти, о которой будут плакать ни в чём невиновные люди. Потому что человек, с гордой улыбкой бегущий к краю крыши, точно не выглядит как одиночка. "Как он может так просто проститься с жизнью?" — Джисон чуть возмущается, наблюдая, как колышутся на ветру каштановые волосы. Сердце танцует чечётку, однако Джисон стоит, как вкопанный, не в силах преградить путь дураку. Лишь только когда перед сумасшедшим незнакомцем и пропастью остаётся около двух метров, Джисон просыпается. Его сердце вдруг перестаёт рваться вниз, оно рвётся к этому парню, чтобы остановить его, спасти тело с опьянённым разумом. Нога неудачно ступает на крышу, подворачивается, и Джисон падает, как только чужое тело врезается в него. Голова больно ударяется о бетон, в глазах темнеет, а сердце продолжает бешено биться. — Неблагодарный! Нелепые мечты тянут тебя вниз. Ты ни о ком кроме себя не думаешь! Да кому ты кроме нас вообще нужен? Ты один, всегда был и будешь один из-за своих странностей! Мысли, воспоминания, забытые всеми фразы… порою они делают гораздо больнее, чем чужие действия. Джисон жмурится, отгоняя их прочь, ведь они давят, съедают, уничтожают. Эти слова, красные слова сказанные отцом сегодняшним вечером, они режут душу острым лезвием. А его пощёчина, оставленная на хановом лице, жжёт, словно насмехаясь. Наверное, отец был прав. Джисону суждено остаться круглым неудачником и умереть в нищете. Однако сегодня Джисон не один. Он чувствует. Чувствует нежный запах мяты, ванили, перемешанный с дерзким запахом алкоголя. Чувствует на себе вес чужого тела, под которым лёгкие дышат на удивление хорошо. Чувствует, как быстро-быстро бьётся сердце незнакомца сквозь мягкое фиолетовое худи и как успокаивается его собственное. Нежный запах мяты, который парень впитывает с чужого тела, волос, одежды, слыша тихий смех незнакомца, ощущая его дыхание на своей шее, твердит, что пора быть настоящим собой.Я летаю как пилот Я устал от этой земли Я умру на другой новой планете Я найду какое-нибудь место Где я мог бы быть честным Я хочу снять маску