Zior Park - Beautiful Вишневский - Белая
Джисон открыл глаза в совершенно незнакомой ему обстановке. Белые стены с яркими плакатами и бесчисленными фотографиями на них. Полы, засыпанные десятками мягких игрушек различных форм и цветов. Заваленные десятками компьютерных игр и альбомов полки. Джисона укрывает толстое мягкое одеяло нежно-салатового цвета, а сам парень лежит под ним, свернувшись калачиком, и пытается вспомнить, что произошло прошлой ночью. В голове пустота. Тишина. Ни единого звука и оклика из прошлого. Джисон достаёт из-под одеяла руку и издаёт тихое мычание, чтобы убедиться, жив ли он вообще. Тонкие пальцы с обработанными на них мозолями чуть подрагивают. К Джисону постепенно возвращаются осязание, обоняние и воспоминания. В уголках глаз медленно скапливаются слёзы. Он действительно чуть не сделал это. Ещё бы пара секунд, пара жалких секунд — и Джисона соскребали бы с асфальта. Однако вот он. Лежит живой под мягким одеялом, окружённый яркими оттенками цветов и запахом лаванды. Отрывками в памяти возникают картинки прошлой ночи, постепенно собираясь в нечто целостное, понятное и развёрнутое. Крыша, песня, Минхо, ещё два парня… Чан и Хёнджин, кажется? Да, Хёнджин… Воспоминания рассыпаются с решающим касанием рук, однако Джисон помнит, что из-за слёз он не видел дороги до места, в котором он сейчас находится. Джисон помнит разговоры, вопросы, смех вокруг, помнит даже, как Чан потрепал его по волосам, когда впервые слёзы прекратили течь по щекам. Хёнджин… он говорил что-то важное, что-то интересное… Но на большее память Джисона пока не способна. Он сдерживается. Словно это нормально. Словно он знает этих людей. Словно он доверяет им полностью. Хёнджин. Именно он взял Джисона за руку, именно он увёл его с того ужасного места. Джисон почти не помнит его внешности, однако в памяти проматывается его голос. Нежный, уверенный, полный заботы голос, которому хочется доверять. «Мне скоро двадцать три, — смешок. — А я всё ещё увлекаюсь танцами, как увлекался ими и десять лет назад». «Чан хозяин нескольких баров в Сеуле, поэтому Минхо называет его именно так, — широкая гордая улыбка. — Хозяином…». Отрывки фраз дополняют картину ночи, расставляя всё потихоньку на свои места. Однако… Почему? Этот раздирающий душу вопрос крутится в голове. Почему? Джисон похож на ребёнка. Ребёнка, который постоянно донимает родителей нескончаемым потоком вопросов. Почему идёт дождь? Почему люди моргают? Почему машины ездят? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Джисон не хочет, не хочет быть надоедливым, поэтому всегда держит все вопросы в себе, разрываясь на миллионы частиц. И с каждой секундой этих вопросов лишь больше. Почему? Почему эти люди забрали Джисона с крыши, несмотря на то, что он абсолютно незнакомый им человек? Почему они помогают, когда Джисон для них ничего не сделал? Почему не оставили его одного? Отец ведь всегда твердил, что это невозможно… У Джисона никогда не было друзей. Он был один столько, сколько помнит себя, а его отец этим пользовался. При каждой ссоре, даже самой маленькой и незначительной, отец давил на одиночество, на главное несовершенство своего сына. Он говорил о том, что Джисон слишком эгоистичен, слишком вреден, слишком конфликтен, слишком бесполезен для других, что поэтому с ним никто никогда не будет общаться. Никто никогда не поможет. Никогда не поддержит. Так он говорил. И так думал Джисон. И где Джисон оказался? Совершенно одинокий, брошенный, использованный и никому больше не нужный, он оказался на краю крыши и готовился покончить с жизнью. Но эти люди… почему? Почему они забрали его? Ведь отец всегда твердил, что, если Джисон не будет полезным другим, то на него все наплюют. Так почему эти люди, совершенно незнакомые ему люди спасают его, когда Джисон ничего для них не сделал? Он не делал за них домашнее задание, не заменял на работе, не отдавал свой обед, умирая от голода. Почему же тогда они помогают? Из приоткрытой форточки доносятся громкие крики детей и звуки машин, а лицо обдувает утренний ветер. Джисон чуть приподнимается на локтях, чувствуя, как ломит глухой болью тело. Оно будто онемело за ночь, только вот Джисон уверен, что это была его первая ночь за последнее время, в которую он спал удивительно хорошо. Он не помнит, как засыпал, он быстро проснулся. Чувства усталости после пробуждения нет, а ведь раньше было наоборот. Вставать с кровати Джисон не торопится, хотя из-за двери доносятся знакомые голоса, а в животе потягивает от голода. Он разглядывает плакаты на противоположной от кровати стене. Женские и мужские музыкальные группы, аниме, фильмы, непонятные надписи и закорючки… и ни одного мрачного оттенка вокруг. А ведь дома у Джисона всё в точности да наоборот: тёмные потрёпанные временем обои, скучные лекции на стенах и люстра с одной горящей лампочкой из всех четырёх. У него есть лишь один плакат рок-группы, песни которой он не может сейчас вспомнить. «Будто в мультике…» — думает Джисон, оглядывая комнату ещё раз, прежде чем слышит чьи-то шаги, приближающиеся к двери. Дверь бесшумно открывается и оттуда выглядывает светлая макушка. Длинные локоны касаются плеч, а знакомая широкая улыбка растянулась от уха до уха. Джисон чуть вздрагивает от неожиданности. Он чувствует себя щенком, которого забрали незнакомцы с улицы к себе домой. По сути так и есть. — Проснулся? — спрашивает Хёнджин, входя в комнату полностью и открывая шкаф, забитый сверху донизу разноцветной одеждой. — Тебе как? Лучше? — Я… у вас дома? — игнорирует Джисон вопросы. — А ты думал, что мы тебя там оставим? — усмехается. — Ты вчера весь вечер плакал. Голова не болит? — Нет… — Джисон тихо шмыгает носом, — …спасибо вам. — Держи, — Хёнджин протягивает Джисону ярко-жёлтую футболку и розовые спортивки. — Надеюсь, Минхо не будет против, что мы роемся в его вещах. Джисон тут же краснеет, понимая, что он лежит в чужой кровати в одних трусах. А он даже не поблагодарил Хёнджина, даже не попросил прощения за доставленные неудобства. И вновь мерзко. Мерзко от себя самого. Джисон забирает одежду трясущимися от стыда руками и сразу прячет лицо в одеяло, вытирая выступившие минутами назад слёзы. Хочется кричать, бежать, рвать на себе волосы, однако сердце бьётся на удивление ровно. Ровнее, чем когда-либо.Не прячься, Джисон. В этом нет смысла. Тебя всё равно найдут.
— Можешь сказать своё имя? — вежливо просит Хёнджин, касаясь нежно волос. — Наши имена ты знаешь, а сам так и не представился. — Джисон, — шепчет парень. — Хан Джисон. — Красивое имя, Хан Джисон, — тяжело вздыхает и треплет волосы, как маленькому котёнку. — Расскажешь мне, что случилось? — и садится рядом. — Почему ты хотел сделать это? Словно волнующаяся за ребёнка мама. Джисон напрягается. Напрягается, но тут же понимает, что бояться совершенно нечего. Его приютили, о нём позаботились, его не оставили одного совершенно незнакомые люди. И за него волнуются. Хёнджин и вправду похож на мать. От него веет теплом, заботой, добром и совсем капельку сочувствием. Джисон поднимает свой взгляд на Хёнджина, шмыгает носом в последний раз и кивает аккуратно, чтобы с его головы не убрали руку. Она действительно успокаивает. Да и внешность у Хёнджина приятная. Розовые губы, красивые глаза, высокий рост, широкие плечи… Он следит за собой, это понятно с первого взгляда. Длинные пальцы зарываются глубже в волосы, массируя голову и пронося сладкие мурашки по всему телу. Джисон смущается, но ему уже не стыдно. Хёнджин не торопит, терпеливо ждёт истории внезапного гостя и, кажется, действительно волнуется за него. Джисон был бы неблагодарным подлецом, если бы не рассказал. — Я поругался с родителями, — говорит совершенно спокойно, не срываясь, не выводя себя на эмоции. Голос чуть хрипит и подрагивает от волнения. — Не в первый раз поругался. У меня нет друзей или знакомых, к которым я мог бы пойти. Я всё время прихожу на эту крышу, когда чувствую себя не очень хорошо. И… — Джисон закусил губу. — Я правда пытался отговорить себя, но с каждым разом получалось всё хуже. Извините, я правда не хотел мешать кому-то… — Мешать? Ты думаешь, что нам мешаешь? — спрашивает Хёнджин и получает короткий кивок. — У детей с родителями часто случатся недопонимания. У меня тоже был с моими скандал насчёт танцев. И Чан с родителями общается редко, потому что они в другой стране находятся. А Минхо… он просто разорвал с ними связь и не общается с тех пор, как закончил школу. Джисон смотрит на Хёнджина и понять не может, почему доверяет ему полностью, верит каждому слову… — А почему ты поругался с родителями? — Хёнджин с интересом приподнимает одну бровь. — Я… не знаю. Наверное я просто плохой сын. Постоянно их разочаровываю. Хёнджин тяжело вздохнул, потрепав Джисона по волосам, чистым волосам, как оказалось. Джисону вчера разрешили принять душ, чтобы прийти в себя, а он на утро об этом даже не вспомнил. И вновь стыдно. — Тебе есть, где жить? — Джисон стыдливо помотал головой. — Можешь остаться с нами, пока у тебя всё не уляжется. — Нет, — Джисон мотает головой быстро-быстро. — Вы и так приютили меня сегодня. А мне даже заплатить нечем. — Не говори глупостей, — усмехается. — Вставай, будем кушать. Хёнджин мягко улыбается и направляется к двери, оставляя Джисона вновь наедине с самим собой. Лёгкие наполняются ароматом лаванды, Джисон прикрывает глаза и растворяется. Это свобода? Или лишь минутный перерыв между чёрными полосами? Отель для птицы, вылетевшей из клетки в страшную грозу? Джисон не знает, однако он благодарен, безумно благодарен. Ярко-жёлтая футболка. Бледно-розовые спортивки. Чистые пушистые волосы. И аромат лаванды. Хан Джисон не узнаёт себя в зеркале. Парень, разглядывающий его по ту сторону, — не Джисон. Это кто-то яркий, весёлый, запоминающийся, готовый рисковать и брать жизнь на слабо. Джисон не готов. Джисон не сможет. Джисон не… Джисон не сильный. — С первого взгляда — это так здорово и прекрасно, — раздаётся знакомый голос. Минхо вошёл в комнату совсем бесшумно, а теперь оглядывает Джисона с ног до головы, подходя всё ближе и ближе, пока до ханова лица не остаётся сантиметров двадцать. — А присмотришься — чертовски разочаровывает, — ухмылка. Джисон смотрит в чужие глубокие глаза, не моргая, затаив дыхание и замерев в одной позе. Неожиданно. Тревожно. Пугающе. Трезвый Минхо пугает гораздо больше, чем пьяный, потому что теперь нельзя брошенные невпопад пугающие фразы списать на алкоголь. Минхо в своём уме, но всё ещё сумасшедший. По-своему сумасшедший. Холоден, хоть и подходит почти вплотную, серьезен, однако на лице всегда улыбка. Джисон не может скрыть свой страх, когда тёплые пальцы бесцеремонно касаются его подбородка. — Боже, затумань моё зрение, — Минхо хихикает и приближается к красному уху. — Тёмный мир, темнее этого, сказал мне, что ты глупец. — О чём ты? — спрашивает Джисон делая небольшой шаг назад и упираясь в стену. — Ты похож на птицу. Красивую птицу, которой не повезло оказаться в плохих руках, в запертой клетке, — Джисон каждое слово пропускает через себя, анализирует, понимает, но в то же время не успевает за Минхо. Минхо видит больше, говорит глубже, бежит вперёд. — А теперь, когда тебе удалось вырваться из клетки, ты летишь против ветра, оставаясь на месте. Ты умираешь. С первого взгляда прекрасная птица скрывает в своих глазах ужас, который внушает ей буря вокруг. Она умирает. — А почему глупец?.. — Джисон взгляда с Минхо не сводит, настораживаясь от каждого его движения. — Потому что ты всё ещё не понял, что я имею в виду, — вновь уголки губ ползут вверх. — Я ведь прав? Джисон сглатывает, дрожа кленовым листом под уверенным взглядом. Минхо наконец отступает, смеётся и разворачивается, идя к двери. А у Джисона сердце с ума сходит. Он не понимает Минхо, но, кажется, нет, Джисон уверен… Минхо единственный, кто понимает его. От каждой его фразы, от каждого слова, от каждого вопроса Джисон чувствует себя загнанным в угол щенком. Словно Минхо — прокурор с неопроверживыми доказательствами, а у Джисона нет адвоката. Его поймали. Поймали с поличным, раскусили и загнали в тот самый угол, из которого есть лишь один выход — идти туда, где страшно. И в пугающем блеске глаз Минхо, в его словах и улыбке скрывается главный страх Джисона. Страх, которого он никогда сам не видел. Но он чувствует, определённо чувствует его, ведь не зря же его сердце бьётся так быстро, желая выскочить из груди и убежать. — Спаси меня, — вырывается из самого сердца. — Спаси эту птицу, если она и вправду умирает на твоих глазах. — А волшебное слово? — Минхо рад. И он даже не скрывает этого. — …пожалуйста?