Нетерпеливо сжимающие талию руки скользят вверх, исследуя, изучая, расплавляя. Секундой позже к шее прижимаются горячие губы, и я чувствую кожей его победную улыбку, когда ему удаётся сорвать с губ очередной стон.
Каждый раз, как первый.
Каждый раз всё сложнее уйти.
Дым свивался спутанными клубками на фоне тёмно-синего неба, отчего-то казавшегося просто серым.
С трудом подавляю желание закашляться, когда лёгкие начинает нещадно раздирать. Сигарету так и не выбрасываю, задумчиво покачивая тлеющий на ветру окурок в пальцах.
Сделать вдох не получается вновь, но на этот раз причина не столь прозаична.
Он стоит за моей спиной.
Он ничем не выдавал себя — шагал, двигался, и, кажется, даже дышал бесшумно. Но мне не нужно было слышать, чтобы знать, что он здесь.
Его присутствие давило на плечи, натягивало, как струну, заставляя сердце пропускать удары. Взгляд прошивал насквозь, впивался, вбирал в себя.
Я поёжилась, наверное, вовсе не от холода.
Он давно понял, что его раскрыли, но почему-то всё ещё не двигался. Ждал.
Вот только ждать было нечего.
В конце концов, намеренно отстукивая подошвами по черепице, он подходит и садится рядом, не замечая, как его плечо соприкасается с моим.
Границы личного пространства уже давно были стёрты.
Было что-то до невозможности странное в том, чтобы после всего, что между нами происходило, возвращаться на эту обшарпанную крышу, сидя в абсолютном молчании. Своего рода ритуал.
Из раза в раз мы снова оказываемся здесь.
Каждый раз он зовёт. Каждый раз я возвращаюсь.
— Выглядишь, как героиня мелодрамы, — небрежно бросает он, вырывая меня из мыслей.
Его рука потянулась к пачке, лежащей у моих ног, и он изящным отточенным движением вынимает из неё сигарету, лёгким взмахом руки прикуривая её и тут же затягиваясь.
А я практически задохнулась, сжимая пальцы до болезненного хруста.
***
Ночное небо, затянутое тучами, тёмным покрывалом спрятало замок в беспроглядной тьме. Ни луны, ни звёзд. Ни-че-го.
Пусто.
Холод не отрезвлял, напротив — прорывался куда-то вовнутрь, пробирая до костей, раздирая в клочья всё на своём пути. Порывистый ветер быстро уносит клубы сигаретного дыма, рассеивая их в ледяном ночном воздухе.
Вытравить бы из себя вместе с дымом это чёртово ноющее ощущение где-то в груди. Прямо под сердцем.
Если от него ещё, конечно, что-то осталось.
Как же плевать.
Может, я совершенно потеряла связь с реальностью, ослабив бдительность, а может, он намеренно не хотел быть обнаруженным раньше времени, факт остаётся фактом — я не услышала гулко отдающихся по ступеням Астрономической башни шагов.
В этот момент неожиданно стало абсолютно плевать на то, кто решил потревожить мой покой, и на то,
что он сейчас видит. И плевать, что я ненавижу давать слабину прилюдно, сегодня всё идёт к чёрту.
— Выглядишь, как героиня мелодрамы, — доносится до меня из-за спины, и нужда поворачиваться сразу отпадает. Я и так знаю, кто там стоит.
— Если это — то, что, ты собирался сказать вместо приветствия, то у меня плохие новости для твоей оригинальности, — отвечаю в том же небрежном тоне, медленно и с чувством затягиваясь.
Он лишь усмехается, наконец решаясь подойти ближе. Останавливается прямо рядом со мной, опираясь спиной на ограждение.
Я даже не поворачиваюсь, когда чувствую его изучающий взгляд на себе, и уж тем более не собираюсь нарушать молчание, где-то в глубине души надеясь, что ему скоро надоест, и он уйдёт.
— Я не собираюсь уходить, — будто между делом протянул он, явно не догадываясь о том, что только что прочитал мои мысли.
Он так и продолжает разглядывать меня, покачивая в руках бутылку, судя по запаху, огневиски. Моё терпение сегодня явно меня подводит, и я не выдерживаю:
— Что тебе нужно?
— Одиночество, — просто пожимает плечами он, отпивая прямо из горла и даже не поморщившись.
— Как видишь, здесь ты его не найдёшь, — «намекаю» я ему, начиная бояться, что ещё чуть-чуть, и он останется здесь просто для того, чтобы взбесить меня. Ну уж нет.
— Почему ты здесь?
От резкой смены темы несознательно напрягаюсь, невольно сжимая в пальцах почти дотлевшую сигарету чуть крепче. Спустя несколько секунд всё же нахожу в себе силы собрать остатки своего хвалёного самоконтроля и сухо бросить:
— Меня не интересует болтовня с тобой.
— И всё же?
— Ты мне надоел.
— О, погоди. Ты пришла порыдать из-за тех колдографий?
Я сжимаю фильтр в руках так сильно, что несчастная сигарета тут же сгибается пополам, обжигая кончики пальцев непотушенным огоньком. Ублюдок.
— Смотри-ка, я угадал, — самодовольно ухмыляется он, делая ещё один глоток и внимательно следя за моей реакцией.
Внутри всё переворачивается, но я старательно игнорирую скручивающее ощущение где-то в животе, отдающееся по всему телу.
Вдох.
Успокойся.
Выдох.
— А ты пришёл сюда напиться и повыть, потому что Джонсон предпочла тебе твоего братца, — бросаю ему прямо в лицо, мысленно упиваясь собственным злорадством. Его ухмылка тут же исчезла, и это окончательно убедило меня. — Смотри-ка, я угадала.
— Таулер поступил, как урод, — будто бы невзначай вдруг произносит он.
— Мне плевать.
Я произношу это слишком резко, явно выдавая, что мне ой как не плевать. Где моя сдержанность, когда она действительно нужна, чёрт бы её побрал?
Кеннет Таулер — семикурсник с Гриффиндора и очередной эгоистичный ублюдок в моей жизни. Тот самый типаж, который я привыкла называть мужской версией Лаванды Браун.
Мало того, что после не самого мягкого разрыва он буквально вытряхивал из меня душу своим поведением, он распустил по всей школе то, о чём не знал кто-либо ещё, чего я, по правде, не ожидала. И если фотографии с не самым невинным содержанием и несколько фактов из моей жизни не вызвали особого общественного резонанса, то нашлось и то, что смогло.
Никто не оценил принадлежность моей семьи к делам Министерства, особенно учитывая то, что там происходило сейчас. За это стоило сказать спасибо отцу, поощрявшему Амбридж с её методами и идею грёбаной колонии, в которую превратился Хогвартс. Он практически сошёл с ума, когда полгода назад умерла мама, и признавать в нём воспитавшего меня человека я больше не могла. Да и не хотела.
Я стыдилась этого. И вся школа, знающая об этом нелестном пункте моей биографии — совершенно не то, чего я хотела. И к чёрту то, что я ненавидела всё это так же, как и остальные — это не волновало ровным счётом никого.
А Джордж только усмехается, качая головой и наклоняется ко мне чуть ближе, шепча:
— А фотографии и правда ничего. Даже не подозревал, что мисс Равнодушие окажется такой горячей девочкой. В тихом омуте черти водятся?
Хотела бы я, чтобы дело было в них.
— Катись к чёрту, Уизли.
От звука собственной фамилии его ухмылка становится только шире, и он отстраняется, отставляя бутылку на бортик ограждения и вальяжно облокачиваясь на последнее.
Между нами —
как же отвратительно это звучит — повисает молчание, которое я использую как шанс, чтобы успешно
сбежать уйти.
Но стоит только мне оказаться на лестнице, как я вновь слышу за собой тихие, едва различимые шаги, и почему-то мне кажется, что он вовсе и не пытался их скрыть. Продолжаю спускаться, всей душой надеясь, что тактика стойкого игнорирования не подведёт, и наконец выхожу в один из коридоров замка.
Здесь намного теплее, да и атмосфера куда дружелюбней, вот только сейчас мне совершенно не до этого — я просто иду вперёд, с лёгкой паникой отмечая, что звук шагов за моей спиной никуда не исчез. Напротив — лишь стал ближе.
Проходят считанные секунды, прежде чем он догоняет меня, начиная вышагивать рядом. Он явно пьян, но несмотря на это, идёт достаточно уверенно, пусть и пошатываясь.
И я снова не выдерживаю.
— Ты так и будешь за мной тащиться? — пытаюсь спросить максимально безразлично, однако я более чем уверена, что в моём голосе было отчётливо слышно подступающее раздражение.
— Мы на одном факультете, истеричка, — ничуть не смутившись, отвечает он.
— Это даёт тебе право таскаться за мной хвостом?
— Я иду в гостиную, — просто пожимает плечами парень, даже не смотря в мою сторону.
Наглая ложь. Мы давно свернули с коридора, который мог бы вывести нас к гриффиндорской гостиной, и почему-то я уверена, что он об этом знает.
В голове быстро созревает план
побега освобождения.
— Отлично, — хмыкаю я, тут же заворачивая в совершенно другую сторону и ускоряя шаг.
Совсем по-детски и глупо, однако я почти бегу, по пути вспоминая, какие кабинеты здесь уже не используются.
Наконец найдя нужную дверь, быстро вынимаю палочку, молниеносно оглядываясь по сторонам. Чисто.
— Алохомора, — тихий шёпот, и тяжёлая дверь отворяется. Надо же, как просто.
Старый класс зелий встречает меня толстыми слоями вековой пыли и кромешной тьмой, изредка разбавляемой светом наконец просочившейся сквозь гущу облаков луны.
Я частенько ночевала здесь после ночных прогулок, чтобы не оказаться пойманной тем же Филчем или ещё кем похуже, а потому направляюсь вглубь комнатки, к одной из более или менее чистых парт. С помощью уже давно натренированного до совершенства заклинания трансфигурирую её в просторную кровать. Обстоятельства обстоятельствами, а привычка занимать много места во время сна никуда не уходит.
В сон совершенно не клонит, и я зажигаю огонёк люмоса, надеясь найти что-нибудь почитать.
Огромные книжные стеллажи, как и всё здесь, покрыты толстыми слоями пыли, но я мало беспокоюсь об этом, выискивая глазами что-нибудь любопытное.
Мои планы с треском рушатся, когда мою руку с палочкой мягко накрывает чужая ладонь, а где-то рядом с ухом раздаётся тихое «нокс».
Я уже открываю рот, чтобы высказать всё, что думаю насчёт того, что сейчас случилось, но все слова мигом улетучиваются из головы, когда я ощущаю нежное прикосновение горячих губ к моей шее.
— Джордж… какого… — едва выговариваю я, кожей ощущая, как парень улыбнулся.
Я чувствую, как мои ноги дрожат, и начинаю всерьёз беспокоится о том, чтобы не встретиться с полом.
Кожа шеи буквально горела огнём, а свободная рука Джорджа тем временем находит место на моей талии, прижимая к нему ближе, отчего я рвано выдохнула.
Когда голова начала кружиться от почти критической нехватки кислорода, он наконец немного отстранился, всё так же прижимая меня к себе, и прошептал прямо на ухо:
—
Я не шутил насчёт фотографий…
Его голос почти убаюкивает, а звук моего собственного имени вызывает мурашки на шее, но я вовремя опоминаюсь, вырываясь из его рук и намереваясь сделать хоть что-нибудь.
Но он снова беспардонно ломает мои планы, видимо, из принципа, и я больше не могу сопротивляться, когда его губы резко накрывают мои в жадном и —
чёрт возьми — до безумия горячем поцелуе.
Он пьян.
Ты не в себе.
Остановитесь.
Я с трудом сдерживаю стон, когда его язык проходится по моей нижней губе, надавливая и призывая пропустить его дальше.
Так нельзя.
Но я так устала, чёрт возьми.
Плевать.
Тогда меня совершенно не волновало, что мы почти не знали друг друга, несмотря на почти семь лет совместного обучения, и уж тем более, я не беспокоилась, что не чувствую к нему ровным счётом ничего, кроме разгоревшейся сейчас страсти — впрочем, как и он ко мне.
Раньше я бы ни за что не поступила так, посчитав подобное верхом аморальности и пошлости.
Вот только как раньше уже не будет. И, чёрт возьми, как же мне всё равно.
Наутро я позорно сбегу, оставив его одного в том кабинете, сгорая от жалости и омерзения к самой себе.
С тех пор всё покатилось к чертям.
***
Ледяной ветер, гуляющий по крышам, немного отрезвляет, но не более.
Пока я отчаянно пыталась взять себя в руки и унять гулко бьющееся в груди сердце, Джордж лишь безразлично смотрел куда-то вдаль, почти не отвлекаясь, чтобы сделать затяжку.
— Решил вспомнить прошлое? — отстранённо спрашиваю я, всеми силами пытаясь сделать голос максимально ровным. Судя по тому, что насмешек на этот счёт не следует, у меня получилось.
Он лишь пожимает плечами, переводя взгляд на необычайно чистое сегодня небо. Хотя бы что-то сейчас не так, как тогда.
Хотя нет, есть ещё кое-что.
А я разглядываю его. Бессовестно, исподтишка и совершенно не стесняясь.
Скольжу взглядом по прядям когда-то огненно-рыжих — теперь просто медных — волос, подсвеченных яркой луной; рассматриваю его чёткий профиль, в который раз очерчивая глазами небольшую горбинку на носу, которую почему-то очень сильно хотелось обвести пальцем.
Его мало волнует моё пристальное внимание к нему — сидит всё так же расслабленно, хотя я более чем уверена, что заметил. Не мог не заметить.
С той ночи прошла, кажется, целая вечность. Маленькая вечность, вместившая в себя больше, чем вся моя жизнь до этого.
Наверное, было глупо надеяться, что всё закончится так просто. Никогда не заканчивалось.
Так может, сейчас самое время?
Взгляд непроизвольно метнулся к руке Джорджа, а затем и моей собственной, цепляясь за тонкую красную нитку, отчего я грустно усмехнулась.
Наверное, это единственное общее, что у нас осталось.
***
В Общей гостиной шумно; Гриффиндор празднует очередную сокрушительную победу, выведшую их прямиком в финал кубка Квиддича.
Желание веселиться нисколько не превосходит желание спрятаться от всего мира под одеялом и заснуть, однако я тоже была здесь — даже пыталась втянуться во всеобщую атмосферу радости.
План по увеселению самой себя закончился на том, что я просто выпила пару бокалов чего-то крепкого, заботливо предоставленных однокурсниками. «Напиться и забыться» определённо стало моим девизом на эту ночь. С первым я успешно справилась. Со вторым дела обстояли куда хуже.
В такт своим мыслям, обводя взглядом помещение, замечаю на себе взгляд Кеннета, отчего зубы непроизвольно сжимаются.
Невыносимо хочется заехать по его самодовольной роже чем-нибудь потяжелее, однако я сдерживаю себя и отвожу взгляд, чтобы уже через секунду столкнуться с карими глазами.
Он смотрит прямо на меня, покачивая в пальцах бокал с огневиски и, кажется, совершенно не участвуя в разговоре однокурсников.
Руки стискивают талию, прижимая поближе, а губы бессовестно исследуют шею, заставляя кожу покрываться мурашками. Одна ладонь скользит ниже, к бедру…
Я едва ли не давлюсь воздухом от всплывших в голове картинок той ночи два месяца назад. Дыхание сбивается, но мне, честно говоря, совершенно плевать. Сил отвести взгляд просто нет, и я продолжаю смотреть ему в глаза, чувствуя, что ещё немного, и я буду готова разреветься от ненависти к самой себе.
Мы почти не говорили с того дня, ограничиваясь лишь сухими кивками и редкими подколками с его стороны. Вот только, видя его, я каждый раз едва сдерживала порыв сброситься с Астрономической башни.
Он криво ухмыляется, шутливо салютуя мне бокалом и тут же делая приличный глоток. Я перевожу взгляд немного левее него, тут же находя причину такого его состояния — в паре метров мило воркуют Джонсон и Фред, прижавшись друг к другу.
Отставляя свой бокал в сторону, медленно и немного неловко поднимаюсь на ноги и покидаю гостиную, твёрдо убеждая себя в том, что всё дело в духоте и недостатке кислорода в помещении.
Коридоры замка встречают меня лёгкой прохладой, и я бездумно бреду по закоулкам нежилого крыла. Меня не особо беспокоит, что отбой был уже больше двух часов назад, и риск попасться преподавателям невероятно велик. Мне нужно было привести свою голову в порядок.
Мысли уже давно не хотели собираться в кучу, беспорядочно мечась где-то на подкорке. Больше всего на свете сейчас хотелось заснуть и проснуться курсе так на третьем, когда единственной проблемой было эссе по зельеварению на три свитка. Как же глупо.
Рука сама собой тянется к карману джинсов, вытаскивая скомканный клочок бумаги, на котором я ещё недавно вымещала свою злость. На порванном краю каллиграфическим почерком виднеется размытое
слезами водой
«С любовью, папа». Фальшь да и только.
Навряд ли любовь проявляется в том, чтобы на рассказ об издевательствах Амбридж строчить в письме лекцию о важности соблюдения правил.
Провожу пальцами по свежей вырезанной надписи на запястье и морщусь.
«Я не должна нарушать правила». Иногда мне кажется, что жить я тоже не должна.
Горько усмехаюсь, вновь комкая несчастный пергамент и едва подавляя желание впечатать костяшки пальцев в ближайшую стену.
Ведь нужно держать себя в руках.
Злобно стискиваю зубы, ускоряя шаг. Нужно успокоиться. Как там говорят? Вдох-выдох? Да, вот так.
Чёткий ритм моих гулких шагов немного успокаивает, и я больше не чувствую бесконечной ненависти ко всему живому и себе в том числе. Почти.
Коридор, поворот, лестница, ещё один коридор…
Кажется, я совершенно упустила момент, когда привычный и уютный Хогвартс стал настолько чужим и холодным. Может, год назад, когда все впервые настолько ясно осознали, что нас всех ждёт, а может и начиная с этого курса, когда даже, казалось бы, неприступный замок сдался в руки Министерству с его паранойей.
Я слишком сильно задумываюсь, не слыша стука небольших каблучков прямо по курсу. Опоминаюсь лишь когда бежать становиться поздно. Твою мать.
Прячусь за ближайшим углом, пытаясь немного оттянуть время. Звук всё приближается, и я лихорадочно пытаюсь сообразить наиболее подходящее оправдание для моего пребывания в коридоре во время отбоя, прекрасно зная, что это бесполезно.
Когда я уже смирилась с перспективой быть пойманной, за моей спиной раздались уже другие шаги — глухие и широкие. Я даже не успела повернуться, как почувствовала хватку на своём запястье, затащившую меня… куда-то.
Я мгновенно узнаю спасшего (?) меня человека и покорно плетусь по какому-то очередному тайному проходу, узнать который даже не пытаюсь — в Хогвартсе их бесчисленное множество.
Петляния по закоулкам замка заканчиваются, если я не ошибаюсь, на восьмом этаже, однако мой «спаситель» не спешит отпускать меня, всё так же ведя за собой. Он уверенно, хотя и слегка шатаясь, проходит по просторному коридору, останавливаясь у уже знакомой мне стены.
Самое время уходить.
Я пытаюсь высвободить свою руку из его, однако он лишь крепче сжимает мои пальцы. Я хмурюсь, недоумённо смотря на него, однако Джордж лишь усмехается и пожимает плечами, утягивая меня в Выручай-комнату.
— Ну и что это сейчас было? — складываю руки на груди, наблюдая, как он расслаблено падает на диван, закидывая руки за голову.
Я наконец огляделась. Нынешний облик комнаты напоминал гриффиндорскую гостиную, но немного более просторную и уютную. Это то, что ему было нужно?..
— Если тебе так хотелось попасться Жабе, могла бы просто сказать, — спокойно ответил он, устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза.
— Отлично. А сюда тащиться было зачем?
Он приоткрыл один глаз и, замечая мой ожидающий взгляд, поднялся, подходя почти вплотную.
— А ты догадайся, — низким голосом произнёс он, на что получил от меня заслуженный тычок в бок, прохрипев что-то нечленораздельное. — Я имел в виду, что нужно было где-то переждать, чтобы не попасться другим, — невинно добавил он.
— Не паясничай, Уизли, — закатываю глаза, наблюдая за его скривившимся лицом.
Прикинув, что сейчас около двух ночи, делаю вывод, что сидеть здесь нам ещё часа два — обход Филча заканчивается в четыре утра.
Устало выдыхаю и отворачиваюсь к камину, молясь всем высшим силам, чтобы не сойти с ума в одной комнате с одним из самых неугомонных людей на свете. Молитвы мои, впрочем, услышаны не были, ибо уже через несколько минут звонкий голос Джорджа донёсся до моего полупьяного сознания.
— Почему снова ушла?
— Что?
— С праздника, — пояснил он.
— Проветриться, — отвечаю, не задумываясь, в надежде, что на этом разговор закончится. Как бы не так.
Я слышу его тихий смешок и непроизвольно сжимаю руки в кулаки, нервно выдыхая. Желание сброситься с Астрономической башни в его присутствии всё ещё никуда не делось.
— Врёшь, — раздаётся совсем рядом с ухом, отчего я невольно подскакиваю. Когда он успел подойти так близко?
— А тебя это уже не касается, — голос едва ли не дрожит. Жалко.
— Почему же? — притворно-обиженно произносит он. — Мне казалось, мы стали немного ближе.
Я до боли сжимаю кулаки, с трудом сдерживая себя.
— Заткнись, — почти на пределе.
— Что-то смущает? — невинно спрашивает Джордж, легко пробегаясь пальцами по моим рукам, отчего я судорожно выдыхаю.
— Например то, что ты страдаешь по девушке своего брата, но… — с трудом выговариваю я.
— Но что? Спал с тобой? — перебивает он, и от этих слов я непроизвольно сжимаю зубы. — Наверное, стоит напомнить, что в прошлый раз тебя это не остановило, — одна его рука мягко опустилась на талию, прижимая к нему поближе, и я невольно прикрыла глаза.
Горячий.
Я, кажется, совершенно забыла о необходимости ещё одного аргумента со своей стороны, тщательно пытаясь удержать связь с реальностью. Вот только руки Джорджа этому никак не помогали.
Почему ты снова позволяешь этому случится?
Поняв, что я сейчас плохо соображаю, он осторожно развернул меня к себе лицом, прижимая ещё плотнее.
— Мы скоро сбежим из школы, — вдруг непривычно серьёзно произносит он, не убирая рук.
Как ловко перевёл тему.
Я почти не удивляюсь. Это в их духе.
— Когда? — едва узнаю свой голос, звучащий отчего-то очень тихо.
Я не имею ни малейшего понятия, зачем мне эта информация, и каким образом это должно меня беспокоить, но что-то внутри буквально заставило спросить об этом.
— Завтра, — охрипшим голосом произносит он.
Я не отвечаю. Не знаю, что отвечать. Разумеется, я не буду скучать, но почему-то от этой новости отчаяние захлестнуло меня с невиданной ранее силой. Самый шумный дуэт Хогвартса покидает замок, не выдержав всего, что происходит вокруг. Тогда как могу справиться я?..
Ты снова пасуешь.
Я резко выныриваю из своих мыслей, когда Джордж немного отстраняется, доставая что-то из кармана. Я лишь, как зачарованная, слежу за его действиями, опоминаясь, только когда он повязывает на моем запястье… красную нить.
Я недоумённо смотрю на него, на что он просто закатывает рукав рубашки, показывая такую же на своей руке.
— Из общего у нас только одиночество, — шёпотом поясняет он. — Должно же быть хоть что-то ещё.
— А ты уверен, что нам это нужно? — спрашиваю так же тихо, чувствуя, как сердце буквально пробивает грудную клетку изнутри.
Вместо ответа он притягивает меня обратно, резко накрывая мои губы своими.
Поздравляю, ты опять сдалась.
Остатки разума пытаются услужливо напомнить,
чем всё закончилось в прошлый раз со всеми вытекающими, но я уже не слышу ничего, кроме нашего смешавшегося дыхания.
Он мягко обводит контур моих губ языком, отчего я рвано выдыхаю, чувствуя, как дрожат мои колени. Довольный реакцией, углубляет поцелуй, посасывая нижнюю губу, и я издаю тихий стон прямо в его губы.
А казалось, что ниже падать уже некуда.
Видимо, я окончательно сошла с ума.
— Чего ты хочешь? — едва слышно, на выдохе.
— Забыть обо всём, — так же тихо отвечает он, перемещая губы уже на шею.
Даже сквозь туман в голове до меня чётко доходит смысл его фразы — ему всего лишь нужно отвлечься.
Трезвый рассудок бил тревогу, отчаянно сигналя о неправильности происходящего. Вот только слушать его я не собиралась. Сейчас мы нуждались в одном и том же.
И почему-то мне совершенно всё равно, что для нас обоих это ничего не значит.
Просто сейчас мы были нужны друг другу.
Он медленно отступает, наконец падая на диван и утягивая меня за собой так, что я оказываюсь на его коленях. В ту же секунду его губы вновь возвращаются к моим, но уже по-другому — настойчиво, жадно и до невозможности горячо.
Всё точь-в-точь, как и два месяца назад, с одним лишь различием — сейчас пьяны были мы оба.
Руки сами собой скользят к пуговицам его рубашки, которые с большим трудом поддаются моим дрожащим пальцам. Он тихо стонет мне в губы, сильнее стискивая талию и второй рукой забираясь под футболку.
Мерлин, слишком жарко.
Я окончательно отбрасываю все мешающие мысли, прекрасно сознавая, что утром ещё успею пожалеть об этом. Но это будет потом.
Сейчас я просто хочу прикоснуться к тебе.
Сбегать уже не остается сил, и я позволяю себе слабость, засыпая в его руках.
Забыться всё же удалось.
***
Небо постепенно затягивало облаками.
Я ясно ощутила, как на улице значительно похолодало, но даже не двинулась с места. Просто не смогла бы.
Я снова наблюдаю за ним.
Смотрю, как он медленно затягивается, а его лицо расслабляется буквально на секунду, настолько короткую, что я даже начинаю думать, что мне показалось.
Я так давно не видела его спокойным, что почти забыла, что это возможно.
И вряд ли уже вспомню.
Он снова не смотрит на меня. Не смотрел ни разу за эти полчаса, что мы сидим здесь. Словно чувствует, что что-то не так.
Не так, определённо, всё.
Я чувствую почти невыносимое желание хоть как-то ослабить напряжение, но старательно удерживаю свои руки как можно дальше от сигарет, мысленно уверяя себя, что легче от этого не станет. К чёрту самообман.
Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем я нахожу в себе силы отвести взгляд.
Его плечо всё так же прижимается к моему, но это нисколько не согревает. Кажется, стало даже ещё холоднее, и я впервые ловлю себя на мысли, что мне хочется, чтобы всё оставалось, как есть. Мазохистка.
Косой переулок под нами непривычно тих, и я даже не замечаю, что бездумно пялюсь вниз уже неприлично долго.
Высоко.
Упасть бы и разлететься на осколки, как старая мамина ваза.
Я не выдерживаю и вновь тянусь к пачке, в очередной раз проигрывая борьбе со своей зависимостью. Хотела бы я, чтобы она была единственной.
Трясущимися руками подношу фильтр к губам, отчаянно надеясь, что от этого станет хоть немного легче. На пару мгновений меня отпускает, и я устало прикрываю глаза, сдерживая порыв уткнуться лицом в ладони.
Даже здесь я не могу устоять.
Через несколько секунд он выбрасывает окурок, беззвучно стукнувшийся об обшарпанный бортик крыши, и глубоко вдыхает ночной воздух. Я буквально кожей чувствую его задумчивость, но старательно удерживаю себя даже от того, чтобы отвести взгляд от своих коленей.
Он чуть поворачивает голову и смотрит на меня, впервые за всё это время. А я замираю, боясь даже пошевелиться.
Опять.
Когда-нибудь это закончится.
***
Пробирающий до костей ветер беспрепятственно гулял по открытому пространству, заставляя меня поплотнее кутаться в тонкое пальто.
Я глубоко вдыхаю и опускаюсь на корточки, укладывая охапку перевязанных лентой ромашек на недавно вскопанную землю. По телу тут же проходится волна холода.
Аккуратно провожу пальцами по новому надгробию, с лёгким сожалением отмечая, что мне совершенно не хочется плакать. Наоборот, я чувствую отвратительное облегчение.
Ты омерзительна.
Старательно игнорирую голос ещё не до конца задавленной совести и делаю глубокий вдох, с какой-то странной горечью понимая, что делать мне здесь больше нечего. По правде говоря, пришла я только ради приличия.
Ком в горле не позволяет нормально дышать, но сейчас это кажется меньшей из проблем на фоне того, что мне до безумия хочется рвать на себе волосы и кричать. Подступающую истерику удаётся подавить ещё в зачатке, и я перевожу взгляд на свои же ладони, не ощущая ничего кроме жгучего стыда.
Потому что я совершенно не хотела бы ничего менять.
С трудом поднимаю взгляд и неловко обвожу пальцами резные буквы, складывавшиеся в имя моего последнего родного человека, на деле оказавшегося настолько чужим, что даже думать об этом было страшно. Сожаление так и не пришло, оставляя пищу для угрызений совести, и я медленно поднимаюсь на ноги, понимая, что навряд ли вернусь.
— Прости, папа, но мне не жаль.
Я не уверена, что и правда произнесла это. Говорят, правда глаза колет. Вот только ощущение, будто все кости в теле раздробили молотком, для верности наступив сверху.
Несмотря на нестерпимое желание уйти, сделать это оказывается до невозможности трудно. Едва ли нахожу силы справиться с собой и оставляю это место, наверное, уже навсегда.
Снова струсила.
Ноги подкашиваются, но я продолжаю идти, потому что сил остаться уже нет. Их вообще больше ни на что нет.
Ощущение тошноты слабеет, когда на горизонте начинает маячить кованая калитка, и я чуть ускоряю шаг, надеясь покинуть это место как можно скорее.
Как бы не так.
Я могла бы без малейшего зазрения совести проигнорировать яркую рыжую макушку, выглядевшую до жути неестественно среди серого мрамора надгробий. Вот только не стала.
Я тихо, едва ли не на цыпочках, подошла ближе, теперь имея возможность издалека видеть Джорджа, безвольной куклой сидящего возле могилы… Фреда.
Я судорожно выдохнула, сжимая пальцы. Последние два месяца я прожила почти что в коконе, не общаясь почти ни с кем и тщетно пытаясь восстановить окончательно рухнувшее душевное равновесие. Я не знала ровным счётом ничего о мире за пределами моей собственной квартиры, и видеть надгробие с леденящей душу надписью
«Фредерик Гидеон Уизли» оказалось выше моих сил. Он просто не мог быть мёртв.
Вечно шумный, смеющийся, в центре внимания.
Живой. Он не заслуживал этого.
Наверное, именно с осознанием этого весь ужас прошедшей войны накатил с
такой силой. Всю мою равнодушную браваду как ветром снесло, когда я наконец вспомнила о том, каким именно образом я оказалась у этой могилы.
Джордж сидел неподвижно, сгорбившись в три погибели и прожигая взглядом землю у своих ног.
Мы не виделись с момента окончания школы, и я, по правде, даже не была уверена, что он меня помнит. Но останавливало меня вовсе не это.
Я не хотела, чтобы он помнил.
Я бы и сама с удовольствием забыла всю историю нашего «знакомства», вот только не получилось.
Вся моя смелость исчезла, оставив после себя лишь пародию на внешнюю холодность. Я неловко мялась на одном месте, уже второй раз за последние полчаса борясь с невыносимым желанием развернуться и уйти, но теперь я не могла этого сделать. Или не хотела.
Сбежала с могилы собственного отца, как последняя дрянь, но не можешь оставить парня, с которым тебя не связывает ничего кроме пары пьяных ночей. Молодец. От самой себя не противно?
Собственные мысли больно разрывают что-то внутри, и я намеренно громко подхожу поближе к Джорджу, усаживаясь рядом с ним на корточки. Он даже не поднимает головы, и я осторожно кладу руку ему на плечо, пытаясь привлечь к себе внимание.
Ну и на кой чёрт тебе это, объясни мне?
Он резко вздрагивает и тут же поворачивает голову на меня, навряд ли понимая, что только что случилось. От его взгляда меня буквально пробирает дрожь — он смотрит с таким отчаянием, что я теряюсь, не имея ни малейшего понятия, что говорить дальше.
Боже, может уже скажешь хоть что-нибудь?
Но необходимости в этом больше не было. Он меня опередил.
— Почему именно так? — внутри что-то сжимает от его хриплого, надрывного голоса. Я всё ещё не уверена в том, что он узнал меня, но то, что не пытается прогнать — уже успех.
Как будто бы я была бы не рада такому исходу.
Я совершенно не знаю, что сказать ему, а потому лишь просто качаю головой. Хотела бы я и сама знать, почему.
Молча чуть сжимаю его плечо, понимая, что сидеть тут и дальше — не вариант. Вот только идей получше не было.
Наконец собираюсь с мыслями и тихо произношу:
— Пойдём.
Возражений не следует, как и вопросов, отчего я мысленно облегчённо выдыхаю и поднимаюсь, помогая ему сделать то же самое.
— Справишься с трансгрессией?
Он молча кивает, и я недоверчиво смотрю на него, однако не комментирую. Я предупредила.
Все внутренности резко скручивает уже почти забытым ощущением — предпочитаю ходить пешком — и нас выбрасывает прямо возле магазина близнецов.
Я была здесь всего один раз — через несколько дней после открытия, когда ажиотаж немного спал, и я могла не бояться оказаться замеченной
Джорджем кем-либо. Здание сильно пострадало — Пожиратели разрушили практически всё, оставив разве что голые фундамент да фасад. Слишком яркий контраст с тем, что было раньше, и от этого ещё паршивее.
На Косом переулке было непривычно безлюдно и тихо; разрушенные здания беззащитно жались друг к другу, светя разбитыми и посеревшими от пыли вывесками. Грязно и безнадёжно.
Я стараюсь меньше оглядываться по сторонам и беру Джорджа за руку — вынужденная необходимость, он навряд ли бы смог сейчас нормально соображать.
Внутри магазина — разбитые полки с зельями и стеллажи с Забастовочными завтраками — следы и воспоминания нашего беспечного седьмого курса в Хогвартсе, ознаменовавшего собой борьбу с режимом Министерства и тиранией Амбридж.
Знали бы мы, что это был последний год, когда нам не приходилось каждую секунду опасаться за собственные жизни.
Стойко игнорирую скребущееся на душе сожаление и дикое ощущение несправедливости, держа курс точно вверх по лестнице — в квартиру над магазином.
Дверь незаперта — кто бы сомневался, — я беспрепятственно прохожу внутрь, всё так же ведя за собой Джорджа, и с облегчением отмечаю, что жилые помещения почти не пострадали — защитные заклинания выстояли на «ура» даже против тёмной магии.
Я ни разу не была здесь, потому ориентироваться приходилось интуитивно, благо, комнат оказалось всего три. Помогаю Джорджу сесть на перекошенный диван, а сама удаляюсь в поисках кухни, лелея надежду на то, что за все годы экспериментов у близнецов хватило ума собрать хотя бы подобие аптечки.
К счастью, надежда оправдалась, и уже через несколько минут мне удалось обнаружить приличный запас различных склянок с не менее разнообразным содержимым. Необходимое находится довольно быстро, «агуаменти» помогает не метаться в поисках воды, и я направляюсь обратно, находя Джорджа всё на том же месте.
Он, кажется, немного оживился — взгляд приобрёл больше осмысленности и теперь лишь бесстрастно сверлил окружающую обстановку, не зацикливаясь практически ни на чём. Мои ничуть не тихие шаги привлекают его внимание, и теперь он смотрит уже на меня, а именно на стакан и бутылёк в моих руках.
Не говоря ни слова, подхожу ближе и вручаю ему стакан и зелье, получая в ответ вопросительный взгляд.
— Выпей, — объясняю, как ребёнку.
— Что это? — Мерлин, он что, думает, что я собралась травить его? Хотя, судя по его состоянию, он был бы только рад такому раскладу.
— Бодроперцовая настойка и зелье сна без сновидений. Пей давай, — я начинаю раздражаться, и вместе с этим в голове проскальзывает чёткая мысль, что мне стоит уйти как можно скорее.
— Я не хочу спать.
Не то чтобы я спрашивала тебя об этом.
— У меня нет никакого желания препираться с тобой, просто выпей это. И всё, — видимо, мой до невозможности усталый тон всё же каким-то образом убедил его. Он подозрительно оглядел стакан, но содержимое всё же выпил, после чего та же учесть постигла и склянку с зельем.
— Чудно, — сухо комментирую я, после чего без особого энтузиазма помогаю ему принять горизонтальное положение — снотворные зелья всегда действовали быстро, и Джордж больше не пытался хоть как-то возражать из-за накатившей на него сонливости.
Уже через пару минут он тихо сопел в пыльную диванную подушку, а я с неимоверным облегчением поняла, что делать мне здесь уже нечего. Больше всего на свете сейчас мне хотелось запереться в собственной квартире на месяц-другой.
Поправив съехавшую с плеча сумку, тихо покидаю квартиру и магазин, трансгрессируя на пороге — сил на то, чтобы дойти до дома пешком, уже не было. Слишком много всего в один день.
Слишком много прошлого в моей жизни.
Чувствуя себя выжатым лимоном, поднимаюсь с дивана и бездумно плетусь в сторону кухни, надеясь хоть как-то поднять боевой дух с помощью старого-доброго кофе. Глаза безбожно слипались, но я упрямо игнорировала этот факт, засыпая в чашку растворимый порошок. На вкус он больше походил на грязь с молоком, но, честно говоря, мне было как-то плевать. Взгляд машинально падает на часы. Три ночи. Чудесно.
Я подскакиваю от бодрого свиста чайника, ломая для себя перспективу сна за кухонным столом, и в темпе хромой улитки ползу к столешнице. Почти что автоматически заливаю крутой кипяток в чашку, всё ещё на ходу выдумывая сто и один способ не заснуть в эту ночь. Получалось плохо.
Кофе, который таковым даже язык назвать не поворачивается, неприятно горчит на языке, обжигая горло, но я старательно не обращаю на это внимания, продолжая отхлёбывать из кружки в перерывах между чтением какого-то незамысловатого маггловского романа.
Меня всегда поражала приторная нереалистичность этих книг, но это, наверное, было единственной вещью в моей жизни, что неизменно заканчивалась хорошо, контрастируя со всеми ужасами моего внешнего и внутреннего миров. Этакий баланс.
Практически проваливаю миссию по бодрствованию, но меня услужливо будит громкая трель дверного звонка. Кому, мать вашу, могло прийти в голову притащиться сюда?
Желания открывать нет абсолютно никакого, и я решаю принять тактику игнорирования, продолжая свои попытки понять хоть что-то из написанного в книге. Никого нет дома. Уходите.
Вопреки всем моим надеждам и ожиданиям, звонящий, видимо, решил посоревноваться со мной в упрямстве, ибо посягательства на звонок не прекратились, словно этот кто-то за дверью знал, что так и будет. Чего он ожидал, заявляясь в три часа ночи? Плевать, что я не сплю.
Я начинаю нервничать, когда звонкая трель не прекращается даже через несколько минут, уже становясь практически непрерывным звуком.
— Приёмные часы давно закончились, —кричу я, надеясь, что хотя бы сейчас до незваного гостя дойдёт, что ему здесь не рады.
Однако даже это не помогает, и я громко чертыхаюсь, с саднящей досадой признавая своё поражение и направляясь в сторону двери. Кто бы там ни был, ему успешно удалось довести меня за рекордный срок. Дала бы медальку за отличные успехи, если бы не хотела убить его (или её?) так сильно.
Резко распахиваю дверь, намеренно отступая чуть в сторону и с усмешкой глядя на человека, с размаху влетевшего ко мне в квартиру. Впрочем, долго злорадствовать мне не пришлось, ибо уже через несколько секунд моему медленно соображающему мозгу удаётся распознать до боли знакомую рыжую макушку.
Внутри всё невольно холодеет, и я даже не могу пошевелиться, с широко распахнутыми глазами наблюдая, как Джордж громко и красноречиво ругается себе под нос, пытаясь подняться на ноги. Когда ему всё же удаётся это сделать, он поворачивается и с ухмылкой оглядывает меня с ног до головы.
Лучше бы не открывала.
Последние два месяца после нашей «встречи» я любыми возможными и невозможными путями избегала Косой переулок, находя тысячи причин не ходить туда. Мне до ужаса не хотелось даже издалека видеть Джорджа, и почему-то избегание показалось мне лучшим решением проблемы.
Похоже на паранойю? Определённо.
Волновало ли меня это? Нет.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — шиплю я, наконец отходя от шока.
— Гостеприимство — не твоя сильная сторона, ты знала?
Я раздражённо выдыхаю, недоумённо поднимая брови, когда он проходит вглубь квартиры, заинтересованно оглядываясь по сторонам.
— Миленько, — наконец заключил он.
— Безумно рада, что ты оценил, но тебе не кажется, что о своих визитах стоит предупреждать? — я даже не скрываю своего недовольства, злобно глядя на Джорджа. Его счастье, что взглядом нельзя убивать.
— Ты бы не открыла, — просто пожал плечами он, и я едва не задохнулась от возмущения. Ничего не изменилось. Во всяком случае, его самоуверенность всё ещё при нём.
— Если ты не заметил, я и так не особо хотела этого делать.
— Но ведь открыла всё-таки?
Его ухмылочка выводит меня из себя ещё больше, но я не нахожу в себе сил признаться, что настоящая причина моей злости вовсе не в его неожиданном приходе. Он выбил меня из колеи.
Я невольно задумываюсь и оставляю его фразу без ответа, устало прислоняясь к дверному косяку и прикрывая глаза. Почему именно сейчас?..
— Это всё замечательно, но…
— Зачем ты пришёл?
Я перебиваю его настолько резко, что он, кажется, удивляется — об этом говорят взлетевшие вверх брови. Я открываю глаза и смотрю прямо на него, тут же теряясь.
На его лице ни следа былого спокойствия — губы сжаты в тонкую полоску, глаза бездумно сверлят пол, а на скулах едва ли не ходят желваки. Я впервые обращаю внимание на его внешний вид — лицо осунулось, выделяя впалые щёки и глубокие тени под глазами, волосы явно забыли о том, что такое порядок, а одежда почти что висела мешком — он похудел.
Я хмурюсь, но моё желание прогнать его постепенно теряет силу, уступая место противному любопытству. Беспокойства, к стыду моему (которого не было), я не чувствовала совершенно. Мы друг другу никто, и мне совершенно не хотелось хоть как-то это менять. И уж тем более я была более чем уверена, что это взаимно.
— Не знаю, — хрипло произносит он, и я понимаю, что это ложь. Впрочем, разбираться в причинах его поведения я не собиралась.
Молча прохожу к всё ещё горячему чайнику и достаю вторую кружку, отставляя её к моей — той, из которой я недавно пила ту отвратительную пародию на кофе.
Завариваю нам обоим чай, используя это как шанс не говорить с Джорджем, что почти срабатывает. Почти, потому что он внимательно следит за моими действиям.
— Почему ты не используешь магию? — спрашивает он, и я непонимающе оборачиваюсь на него. — Так ведь быстрее.
Я перевожу взгляд обратно на чашки, наконец, понимая, о чём идёт речь, и просто пожимаю плечами.
— Палочка далеко.
Ложь. Вернее, полуправда. Она и правда далеко — лежит запрятанная в самом дальнем ящике комода, и оказалась она там никак иначе, как с моей лёгкой руки.
После пережитых лет непрерывной висящей угрозы и года самой настоящей войны больше всего на свете хотелось стереть себе память и отправиться куда-то в Новую Гвинею, не видя в каждом предмете напоминание о пережитом ужасе.
Так, я практически перестала пользоваться магией, сделав выбор в пользу маггловского образа жизни и старательно убеждая себя, что так и правда легче. Какой безыскусный самообман.
Ловлю себя на том, что уже почти переливаю кипяток за бортики чашки, и быстро исправляю положение, всё же не спасая себя от пары небольших ожогов. Оборачиваюсь, к собственному облегчению замечая, что Джорджа сейчас больше интересует узор на кухонных обоях, нежели мои действия. Вполне удовлетворённая увиденным, незаметно достаю из ящика бутылёк с успокаивающими раствором и добавляю несколько капель в свою чашку. Немного подумав, проделываю то же и со второй.
Стук донышка о поверхность стола выводит Джорджа из подобия транса, и он сухо кивает, принимая кружку из моих рук.
Я не имею никакого понятия, что говорить, но, судя по всему, ему это и не нужно. Цель его прихода для меня всё так же не ясна, но теперь я окончательно капитулировала, уже не пытаясь выставить его за порог собственной квартиры. Всё равно ведь не уйдёт.
— Позволишь остаться? — он спрашивает бесстрастно, словно совершенно не волнуясь об ответе, и почему-то от этого желание отказать резко улетучивается.
Наверное, пора перестать бояться всего.
Уже в который раз за сегодня пожимаю плечами, мол, делай, что угодно, и одним большим глотком допиваю остатки чая. Джордж следует моему примеру, и я забираю обе чашки, чтобы вымыть их, всё так же, руками.
Действия на автомате.
Жизнь на автомате.
Голова совершенно пуста. Возможно, дело в жуткой накопившейся усталости и недосыпе, а может и в хроническом нежелании соскребать себя с постели каждое утро, замыкая череду бессмысленных дней.
Понимаю, что зависла, только когда отмытая уже до скрипа кружка едва ли не выскальзывает из моих рук. Так больше нельзя.
Устало опираюсь руками о столешницу и чуть склоняю голову вперёд, позволяя себе минутную слабость. Кажется, ещё немного, и не только моя душа, но и тело перестанет выдерживать подобный образ жизни.
Наверное, это и к лучшему.
Почти подскакиваю на месте, когда чувствую руки, обвивающие меня со спины, и невольно напрягаюсь.
Джордж же тоже замирает, зарываясь носом в мои волосы, и почему-то я чувствую в этом жесте какую-то щемящую безысходность и отчаяние. А может, я просто путаю его чувства со своими.
Подсознание услужливо подбрасывает картинки того, чем все закончилось в прошлые разы, но у меня совершенно нет сил слушать даже нотации собственной совести. Я просто позволяю себе расслабиться в объятии, спиной чувствуя его тепло и приятный пряный запах, который в наши прошлые встречи перебивал алкоголь.
Мы просто не двигаемся какое-то время, пока я ощущаю его дыхание где-то в районе макушки. В голове словно что-то щёлкает, когда я разворачиваюсь к нему лицом, не убирая его рук.
Его тепло пробирается куда-то глубоко под ткань футболки, согревая кожу и совсем чуть-чуть — сердце, пока я разглядываю его, скользя внимательным взглядом по знакомым чертам.
Всё-таки глупо отрицать — он
очень красивый.
Ломаться долго не пришлось, и я за подбородок притягиваю его поближе, немного неловко накрывая его губы своими.
Я совершенно точно не понимала, что делаю, но это перестало иметь всякий смысл, когда он подался вперёд, отвечая и перехватывая инициативу.
Я обхватываю руками его шею, когда он легко подхватывает меня под бёдра, усаживая на столешницу и вовлекая в ещё один поцелуй.
Ты снова ввязываешься в это.
Плевать.
Плеватьплеватьплевать.
Прямо сейчас всё в порядке. Остальное пусть горит синим пламенем.
— Счастливые финалы — банальщина из книжек. В жизни всё куда более прозаично.
Я лежу рядом с ним, наши бёдра соприкасаются под одеялом, отчего даже прохлада квартиры капитулирует, уступая место теплу.
Я совершенно упустила момент, когда мы стали видеться куда чаще установленной нашими отношениями нормы, но факт оставался фактом — уже почти полтора месяца я постоянно оказываюсь лицом к лицу с тем, от чего бегала несколько лет.
Наверное, мы оба чувствовали эту странную неправильность, вот только у нас всегда было всё не как у людей.
Скрепляющей константой этих встреч неизменно оставалось съедающее изнутри одиночество и негласная договорённость не обсуждать ничего, что было между нами, но и этого оказалось вполне достаточно. По крайней мере, нам так казалось.
Нас не связывали даже дружеские чувства, не говоря уже о более высоких, но, как показала практика, обоих это устраивало.
Это было словно глотком воздуха в череде однотипных будней, сводящих с ума.
Это помогало хотя бы ненадолго заполнить зияющую внутри дыру, где у всех нормальных людей находилась душа.
— Не уверена, — я устраиваюсь поудобнее, укладывая голову на его плечо. — Где-то должны быть люди, у которых всё хорошо. Это логично, нет?
— Счастливый конец требует слишком большого количества удачно совпавших обстоятельств, что уже снижает возможность на его наличие, — философски замечает Джордж.
— Не обязательно всё должно кончаться фразой «долго и счастливо». Хэппи-энд тоже бывает разным, — пожимаю плечами, слишком поздно понимая, что он этого не увидит.
— Иногда его просто нет, — усмехается он, отчего я фыркаю.
Это было до ужаса странно, учитывая всё, что происходило раньше, но с ним будто и вправду становилось немного легче.
Наверное, именно поэтому не стоило даже начинать это.
Я навряд ли смогу вспомнить, когда именно всё началось, потому что привычка не замечать очевидного всегда шагала далеко впереди всех моих качеств.
Так было нельзя.
Так не могло быть.
Но это было.
Просто однажды это перестало быть только заплаткой, скрывающей гниющее внутри одиночество.
Просто однажды это стало чем-то, что заменило его.
Просто однажды я поймала себя за разглядыванием веснушек на его щеках.
Желание покидать его квартиру всё ещё боролось с почти невыносимой тягой остаться, что начинало пугать. Я наблюдала за ним — задумчивым, работающим над чем-то, спящим и иногда даже смеющимся. И от последнего в груди каждый раз начинало сладко тянуть, отчего я невольно вздрагивала, как можно скорее отводя взгляд.
Признать это оказалось почти что до боли трудно, но факты вещь упрямая. Я привязалась к нему.
Легко и по щелчку я вновь начала катиться в пропасть, падая, кажется, ещё ниже, чем когда-либо раньше. Так просто, что даже страшно.
Закончить всё сразу же, как я поняла, в чём дело, было наиболее разумным решением.
Только разумностью я никогда не отличалась.
Я, по правде, уже навряд ли отдавала себе отчёт в том, что делаю, да и не хотела. Здравомыслие никогда не было моей отличительной чертой, а потому я просто шла наперекор собственным установкам и обещаниям, не думая о том, чем это может кончиться.
Как всегда.
Уйти насовсем не получалось, хотя впору было бежать сломя голову.
Хотя я пыталась.
Первая попытка, по иронии судьбы ставшая последней, случилась через месяц.
Сначала я не открыла дверь, стойко выдержав разрывающую на кусочки трель дверного звонка и невольно отметив, что
в тот раз она звучала куда дольше.
Какие, однако, глупости.
Все совы были успешно проигнорированы, а письма возвращены, словно адресата никогда и не было в точке назначения. Это было проще, чем казалось.
Я мысленно хвалила себя за мудрое и
правильное решение, которое, несомненно, изменит мою жизнь в лучшую сторону.
Сколько раз я уже говорила о самообмане?
Кажется, эти недоотношения всё же были именно что заплаткой, пластырем на душе, сорвав который, я вернулась к начальной точке — огромной пустоте внутри.
В первый день я чувствовала бесконечную внутреннюю эйфорию, притуплявшую даже жгучую боль где-то в груди.
На второй я ежесекундно напоминала себе о том, что принятое мной решение было единственно верным, а потому сожалеть,
конечно же, было не о чем.
Нет, я, несомненно, могла прожить без него неделю, месяц, два. Вот только сейчас осознание того, что я решила всё закончить, давило на плечи ещё более тяжёлым грузом. Потому что теперь ждать было нечего.
В твоём понимании, «закончить» — это сбежать поджав хвост, не сказав ни слова, да?
Третий и четвёртый дни прошли под влиянием попыток отважно игнорировать разрывающие голову мысли, убеждая себя в том, что время рано или поздно расставило бы всё так, как есть сейчас.
Вот только дальше всё шло не так гладко.
Всё буквально валилось из рук, сконцентрироваться не удавалось ровным счётом ни на чём, но я старательно обвиняла в этом хроническую усталость и послевоенный стресс.
Ага, который дал о себе знать спустя полгода.
Наверное, в упрямстве я могла бы потягаться разве что с самим Джорджем, а потому упорно игнорировала всё, что медленно, но верно добивало меня.
Отрицать что-либо стало попросту глупо, когда через полторы недели я поймала себя за тем, что два, мать их, часа без перерыва мешала сахар в чае. Которого там, кстати, не было.
А потом стало больно.
Присутствие Джорджа в моей жизни, пусть и в таком странном ключе, дарило какую-то стабильность, от которой я совершенно успела отвыкнуть за военное время. Или ещё раньше.
Он, сам того не зная, стал одной из тех причин, почему я ещё не плюнула на свои же запреты и не приставила палочку к собственному горлу в очередном порыве жалости к себе. Сейчас меня мало что сдерживало. Абсолютно ничего, если быть точнее.
Самоубийство — чистой воды эгоизм и нежелание разгребать собственные проблемы в поисках лёгкого пути. Только в жизни легко не бывает ничего вообще. Удивительно, что после всего со мной остались хоть какие-то принципы. Может, даже не всё ещё потеряно.
Лишившись какой-никакой опоры в лице этой неправильной связи, я начала почти что съедать себя изнутри. Истерик и прочей классики психологических романов не было. Было только бесконечное желание содрать с себя кожу и захлебнуться в собственной крови на полу. Попахивало сумасшествием.
Считать дальше не имело смысла. Я продержалась ровно две недели, прежде чем едва ли не влететь в объятия маленькой квартирки на Косом переулке в поисках этой жалкой пародии на спокойствие.
Сбежать не вышло.
Джордж, казалось, ничего не замечал, или же просто делал вид, что не видит моих взглядов в его сторону.
Он всё так же лишь заполнял душевную пустоту, и винить в этом я его не могла и не собиралась. В конце концов, в этом была суть уговора — спасать друг друга от того, чтобы с концами уйти на дно.
Только, кажется, именно это меня туда и утянуло.
Наверное, он всё же что-то понял, потому что даже слепой заметил бы его абсолютно бесстрастные взгляды и равнодушный тон, ранее немного разбавляемые его никуда не девшимися шутками и подколками.
В последние полгода Джордж не отличался особой эмоциональностью и небезразличием, вот только что-то на подкорке тихо нашёптывало, что дело совершенно не в этом. И это возвращало к реальности.
Смерть Фреда сломала его, и обвинять в этом его самого было глупо. Несколько раз я заставала его сидящим на полу в квартире с бутылкой огневиски в абсолютно невменяемом состоянии. Он бессвязно бормотал что-то о Фреде и, кажется, бредил, потому что, как оказалось чуть позже, у него был жар.
— Привязанность — пустая трата моральных сил, — заявил мне однажды он. — Зачем разбрасываться своим временем, если люди рано или поздно уходят?
Наверное, я растерялась, потому что его риторический (?) вопрос так и остался без ответа. Я плохо знала его. Мы почти не говорили друг о друге, предпочитая словам
действия, но его взглядов было достаточно, чтобы понять — он не справляется. Я и сама бы навряд ли справилась с чем-то подобным.
Но даже это не заставило меня уйти. Я просто пустила всё на самотёк, почему-то забыв, что именно с подобных решений всё и началось.
Говорят, что лечит не время, а люди. Может, это было очередным враньём, а может, мы просто были не теми людьми, которые могли бы хоть как-то помочь друг другу выбраться.
Я не могла помочь даже себе, не говоря уже о нём.
Немногим позже я решила, что после всего, через что я проходила за свою жизнь, переступить через глупую привязанность не будет трудно. Только вместе с ней пришлось переступать ещё и через себя, потому что убеждать себя в том, что ты чего-то не чувствуешь, оказалось довольно сложно.
Со временем я и правда смогла игнорировать странное тянущее чувство, появлявшееся где-то в груди каждый раз, когда я уходила. Моя и без того не особо насыщенная жизнь окончательно свелась только к нашим встречам, заменившим буквально всё. Я вообще перестала замечать много чего вокруг себя.
Может, я просто окончательно доломалась, но всё, что раньше приносило жуткую боль, теперь воспринималось мной с самым что ни на есть искренним равнодушием. Я даже вытащила палочку из того самого дальнего шкафчика, снова начиная привыкать пользоваться магией.
Война перестала колючей проволокой скрестись по моему сознанию, и это было ещё одной причиной оставаться каждый раз. В моей жизни снова появилось подобие стабильности, которое любой здравомыслящий человек назвал бы просто страхом двигаться дальше.
Но это, конечно же, глупости.
***
Я наконец отвожу взгляд от своих коленей, чтобы через мгновение встретиться глазами с Джорджем.
Он смотрит изучающе, словно ждёт чего-то, и я невольно улыбаюсь краешком губ. Красивый. Даже сейчас, с глубокими тенями под глазами и потухшим взглядом.
Почему я не могу уйти от тебя уже целых два года?
Он откашливается, прерывая тишину, и хрипло произносит, отводя взгляд:
— Холодает. Пошли обратно.
В квартире, как и на улице, темно, и это немного развеивает неловкость. Я спускаюсь вслед за Джорджем, запинаясь обо что-то и едва ли не падая, и тут же чувствую придержавшую меня за плечо руку. Холодная.
Я ясно понимаю, что мне пора уходить, но делать этого не собираюсь. Позже. Сначала мне нужно кое-что сделать.
Джордж уже успел отойти и теперь стоял где-то возле двери, терпеливо ожидая, когда я покину его квартиру. Нет, не сейчас.
Я без всяких сомнений делаю несколько шагов вперёд, останавливаясь прямо перед ним, буквально кожей ощущая его замешательство. В голову всё же закрадывается мысль остановиться, но идти у неё на поводу в мои планы не входит. Слишком долго я собиралась это сделать, чтобы теперь отступать.
Окончательно отбрасываю все мешающие мысли, встаю на цыпочки и притягиваю Джорджа к себе за шею. Не давая опомниться, целую его так, чтобы у него не оставалось сомнений в моих намерениях. Сейчас это только на руку.
Он, кажется, удивлён, но это не мешает ему ответить. Легко закусываю его нижнюю губу и тут же зарываюсь в растрёпанные волосы на затылке, чуть оттягивая. Джордж же что-то тихо шипит мне в губы и резко подаётся вперёд, прижимая к себе ещё ближе и пытаясь перехватить инициативу.
Издаю тихий смешок, заглушенный очередным поцелуем, и невольно вжимаюсь в него чуть сильнее, когда его пальцы легко пробегаются по позвонкам на шее.
Чувствовать его так близко уже давно вошло в привычку, но эти прикосновения всё ещё сводили меня с ума, заставляя покрываться мурашками. Дыхание сбивалось, но сейчас это волновало меня меньше всего.
Я совершенно пропустила момент, когда его губы переместились на шею, целуя ямку между ключицами, отчего я рвано выдохнула, сильнее сжимая пальцы в его волосах. Кожей чувствую его победную улыбку, но не успеваю толком подумать об этом, как он несильно закусывает чувствительную кожу где-то под подбородком.
Горячо.
Мой тихий стон немного приводит меня в чувство, и я аккуратно отстраняю его голову от себя.
Я могла бы всю жизнь простоять так, крепко прижимаясь к нему, но сейчас на это нет времени.
Кладу руку ему на грудь, ощущая гулко бьющееся сердце под своей ладонью, и еле ощутимо пробегаюсь пальцами вниз, останавливаясь у паха. Он напрягается, а я хитро улыбаюсь и спускаюсь немного ниже, сжимая пальцы на его выпирающем члене. Джордж глухо стонет от неожиданности и слишком сильно стискивает руки на моей талии, больно закусив губу, отчего я зашипела.
— Аккуратнее, — тихо шепчу я. Он не отвечает, однако немного ослабляет хватку, и этого достаточно.
Из головы мигом выносится всё ненужное, когда он не выдерживает и резко притягивает меня ещё ближе, снова впиваясь в губы. Его пальцы ловко стянули с моих плеч джинсовку и теперь беспрепятственно пробирались под ткань футболки, поглаживая кожу.
Всё тело словно обмякло под его напором, целиком и полностью отдаваясь в его власть, и мне это безумно нравилось.
Каждый раз я обещала себе больше не приходить, но сейчас я снова понимаю,
почему я всегда возвращалась. Он словно пытался доказать, что я не смогу уйти, и у него отлично получалось.
Голова кружилась, отчего я начинала терять ориентацию в пространстве, но Джордж вовремя взял дело в свои руки, аккуратно подтолкнув меня назад. Моя поясница упёрлась куда-то в стол, и Джордж легко подхватил меня под бёдра, усаживая на холодную поверхность. Это скомпенсировало значительную разницу в росте, и я не упустила шанса, прижимаясь губами к его шее, наслаждаясь его рваным выдохом.
Руки быстро нашли ширинку его джинс, дразняще погладив член сквозь ткань, пока я мягко посасывала кожу за ухом. Джордж вновь сжал пальцы на моём теле слишком сильно, но больше говорить ему об этом я не собиралась.
Плевать, что он не чувствует ко мне ровным счётом ничего. Сегодня все угрызения совести останутся в другом месте раз и навсегда.
Его руки выводили узоры на моей спине, чуть надавливая на позвоночник, отчего я буквально выгибалась дугой, прижимаясь к нему ближе, задыхаясь от нахлынувших ощущений. Я наконец отрываюсь от его шеи, смотря прямо в карие глаза и моментально теряя рассудок.
Мне безумно хочется почувствовать его ближе, и я дрожащими пальцами начинаю расстёгивать маленькие пуговки на его рубашке. Джордж немного помогает мне, и через пару секунд его руки начинают быстро стягивать с меня футболку, распаляя ещё больше.
Оставшись без верха, мы вновь прижимаемся друг другу, отчего я буквально схожу с ума. Кожа к коже. Слишком жарко.
Его пальцы нащупывают застёжку лифчика и ловким движением расстёгивают её. Я помогаю снять слишком мешающий предмет и вновь обращаю внимание к его рубашке, скидывая её с его плеч.
У него такое красивое тело.
Кончиками пальцев обвожу мышцы, заканчивая на животе и с упоением ловя каждый его выдох.
Помогаю ему стянуть с себя джинсы, а когда он снимает и свои, оборачиваю ноги вокруг его талии, пока он притягивает меня к себе ещё ближе. Мы оба несдержанно стонем, когда его член упирается мне в промежность сквозь тонкую и почти неощутимую ткань белья. В голове определённо что-то взорвалось, когда его пальцы вплелись в мои волосы, оттягивая голову назад, а губы оказались на шее, постепенно спускаясь всё ниже.
Когда его губы добрались до груди, он тихо усмехнулся, вбирая в рот сосок, пока его рука начала ласкать вторую грудь. Я окончательно теряю над собой контроль и запрокидываю голову назад, зажмуривая глаза от удовольствия.
Ещё ближе.
Его язык напоследок обвёл сосок круговым движением, и Джордж отстранился, вызывая мой разочарованный вздох. Делать что-либо дальше он не спешил, наслаждаясь моим нетерпеливым ёрзанием и явно чувствуя превосходство. Призывно толкаюсь бёдрами вперёд, и он шипит от неожиданности, вновь привлекая меня к себе и втягивая в поцелуй.
Наши языки сплетаются, до невозможности горячо и сладко. По телу словно пускают ток, когда он проводит языком по нижнему ряду моих зубов и вновь возвращается к губам, начиная посасывать. Слишком мучительно.
Его губы перемещаются куда-то в сторону, и уже через секунду я чувствую дорожку влажных поцелуев на своей челюсти, заканчивающуюся где-то на скуле. Джордж проводит языком за моим ухом и закусывает мочку, окончательно и бесповоротно сводя меня с ума.
Я настолько растворяюсь в этих ощущениях, что совершенно пропускаю момент, когда он отодвигает моё белье и входит двумя пальцами внутрь. Я давлюсь воздухом, едва ли не падая на спину, когда он начинает медленно двигаться внутри меня, постепенно наращивая темп. Терпеть больше невозможно, и я не сдерживаюсь.
— Джордж… Пожалуйста…
Он ухмыляется и, словно только этого и ждал, и резко подхватывает меня под бёдра, отрывая от стола. Пара шагов в сторону, и я чувствую спиной холодные простыни, когда он опускается на кровать, накрывая меня собой.
Вес его тела буквально сносит крышу, и я окончательно теряюсь в своих стонах, сильнее прижимая его к себе за плечи. Он уже полностью оставляет меня без белья, а я помогаю ему стянуть боксёры, буквально сгорая от нетерпения.
Когда нас больше ничего не разделяет, я зарываюсь в его волосы, притягивая для поцелуя. Мягко обвожу языком контур его губ и издаю громкий стон, когда он входит в меня, позволяя привыкнуть. Я зажмуриваюсь от волны боли, вызванной слишком резким движением, однако терплю, пытаясь выровнять дыхание.
Я крепче сжимаю пальцы в его волосах, чуть оттягивая их, и Джордж тихо рычит мне в губы, сильнее прикусывая нижнюю. Через несколько мгновений боль уходит, оставляя лишь небольшое саднящее ощущение, и я нетерпеливо подаюсь бёдрами к нему, призывая начать двигаться.
Мысли совсем спутались, а разум окончательно капитулировал, отдавая меня в руки момента и ощущений.
Слишком хорошо.
Он выходит, тут же вновь насаживая меня на себя, и я, кажется, просто задыхаюсь. В животе всё стягивало тугой леской от каждого его движения, а непрекращающиеся поцелуи окончательно сводили с ума.
Его страсть с моей нежностью. Идеальный контраст, срывающий крышу.
Я целовала его осторожно и медленно, оттягивая его голову назад каждый раз, когда он терял над собой контроль и начинал двигаться слишком грубо. Он же почти не сдерживался, жадно кусая и посасывая мои губы, требуя всё и без остатка. И я отдавала.
Когда Джордж немного сбавил темп, я аккуратно, но настойчиво надавила ему на плечи, призывая перевернуться. Когда он, немного удивившись, поддался, я уверенно перехватила инициативу и села на него сверху, обхватывая его член рукой и медленно проводя ею до основания. Джордж буквально вжался в простыни, издавая громкий стон, и я чуть ускорила движения, внимательно наблюдая за его реакцией.
Напоследок обведя головку круговым движением, я, не давая ему опомниться, направила его член в себя, тут же откидывая голову назад от прошившего насквозь удовольствия.
Привыкнув к новой позе, я медленно наклонилась, практически ложась на Джорджа и тут же начиная двигаться. Он порывисто обхватил ладонями мою талию, прижимая ещё ближе и помогая мне. В голове шумело, а все тело словно превратилось в оголённый нерв, посылающий разряды в мозг от малейшего движения.
Джордж уже совершенно не сдерживался, с силой стискивая мою талию и подаваясь бёдрами вперёд. Стоны становились всё громче, а рассудок окончательно помутился, когда я уже в, кажется, тысячный раз поцеловала его, одновременно ускоряя темп.
Всё тело резко напряглось, и я почувствовала, как сжимается вокруг него каждая моя мышца, сводя нас обоих с ума. В животе всё резко скрутило приятной судорогой, и я рвано выдохнула, крепко зажмуриваясь от практически невозможного удовольствия.
Я наблюдаю за Джорджем, прислушиваясь к тихому дыханию возле моего уха. Во сне он выглядел до невозможности умиротворённо, и я едва сдерживала порыв прикоснуться к нему. Это ни к чему.
Устало выдыхаю, аккуратно выпутываясь из его рук, и отправляюсь на поиски своей одежды. Я сделала, что хотела, и больше меня здесь ничего не держало. По крайней мере, мне хотелось в это верить.
Медленно одеваюсь, чувствуя, кажется, абсолютно все мышцы в своём теле. Видимо, все мысли, полчаса назад покинувшие мою голову, решили разом атаковать моё сознание и свести меня с ума.
Вестись на это я больше не собираюсь.
Пора заканчивать.
Я оборачиваюсь назад, чтобы убедиться, что Джордж ещё спит, и подхожу ближе, немного наклоняясь.
Такой спокойный.
Я в последний раз смотрю на него, скользя взглядом по таким знакомым чертам и созвездиям веснушек на щеках. Такой близкий и до невозможности чужой. Напоследок мягко, чтобы не разбудить, пропускаю рыжие пряди сквозь пальцы, приглаживая их. Где-то в груди болезненно щемит, и я тут же отворачиваюсь, чтобы закончить начатое. Чтобы порвать с этим раз и навсегда, не теша себя бесконечными
«А может?..»
Не может. Просто потому что это он и я, а в наших историях никогда не было места хорошим концовкам.
Всё зашло слишком далеко.
Мои плечи мелко дрожат, однако я списываю всё на холод и тут же возвращаю свои мысли к тому,
что мне сейчас нужно сделать. Чтобы не передумать.
Так ведь будет легче, правда?
«Выглядишь, как героиня мелодрамы»
«Мне казалось, мы стали немного ближе»
«Из общего у нас только одиночество. Должно же быть хоть что-то ещё?»
«Зачем разбрасываться своим временем, если люди рано или поздно уходят?»
«Иногда его просто нет»
Я резким движением развязываю красную нить на запястье и оставляю ее на тумбочке рядом с кроватью. Всё, что было, тоже останется здесь раз и навсегда.
Я больше не смотрю в его сторону — на этом наши пути расходятся, и я действительно рада этому. Слишком долго я была зависима от тебя, Джордж Уизли.
Когда-нибудь у нас всё будет хорошо. По отдельности.
Абсолютно спокойным движением поправляю лямку сумки на плече и, делая глубокий вдох, покидаю комнату, даже не обернувшись.
Всё как всегда. Вот только возвращаться я больше не собираюсь.
Это финиш.
Хэппи-энд бывает разным.
Иногда его просто нет.
