***
— Дядя Джон! — радостно воскликнула Эль, отпирая ворота, приоткрывая створки и отпархивая в сторону, позволяя старику зайти во двор. — Здравствуй, Элая. Как ваши дела? — спросил он, проходя за ворота. — Ох, Дядя Джон! Вы не представляете! У нас такие светлые вести! Пройдемте, мы с Ником расскажем вам все за чашкой чая! — радостно щебетала девушка, замыкая замок и забегая на крыльцо поместья, открывая гостю двери. Проводя того в гостиную, она упорхнула за отчимом, пригласить того встретиться с Джоном. Эль постучала по дереву открытой двери спальни Николаса. — Ник! Там дядя Джо пришел! — тихо, но радостно сказала она, перешагивая порог. Собиравшаяся подойти к мужчине Элая вдруг остановилась. Она заметила, что Ник обсуждал что-то с сидящем на стуле Скорсезе-старшим. Прервав разговор с Альбертом словами «одну минуту, господин Скорсезе», Николас повернулся к вошедшей падчерице и выжидающе на ту посмотрел. — Там… Дядя Джо пришел. — она указала большим пальцем за спину, а затем сцепила руки в замок на уровне талии. — Спустишься? Поделиться новостями и все такое… — Извини, мы с Альбертом заняты. Я думаю, ты сама справишься с тем, чтобы поделиться с ним новостями. Ник был чем-то явно озадачен, и Эль хотела спросить об этом, но решила, что не время. Поэтому она молча кивнула и вышла, закрыв дверь. Элая сбежала по лестнице и вошла в гостиную, где, к её неприятному удивлению, Джон говорил со Станиславом. — Элая, милая! Этот милейший юноша составил мне компанию, пока я тебя ждал. Только он не сказал, кто он и что здесь делает. Сказал, что это сообщишь мне ты. — старичок лучезарно улыбнулся. — Да, Элая. Представь меня своему чудесному другу. — с холодной, острой улыбкой и злорадной усмешкой прогнусавил Стас, поднимаясь с кресла. — Неужто, нашла себе жениха наконец? — с нескрываемым радостным любопытством спросил плотник. — О, нет! Его — как жениха? Да ни за что! — воскликнула Эль, бросив короткий, но внимательный взгляд на юношу, желая зацепить ту долю секунды, на которую его лицо исказит гнев и оскорбление. — Это Станислав Скорсезе, сын лекаря. Который, к слову, взялся за лечение матушки, представляете! — радостно сообщила новость Элая. — Ох, это прекрасная новость! — искренне порадовался Джонатан. — Знаешь, у меня ведь тоже радостные новости… Эрика сегодня приехала, я только со станции, завез её домой и решил к вам зайти. — произнес старик, отпивая из чашечки крепкий травяной чай. Скорсезе-младший тем временем удалился в свою комнату. — Неужели! Так скоро? Можно мы сегодня увидимся? Пожа-а-луйста! — попросила счастливая Эль. — Конечно, думаю, это будет несложно устроить. Приходи сегодня к пяти. — Джонатан отметил, что Элая кивнула. — А я пока, пожалуй, пойду. Дома ещё куча дел, заказов… — Да, пройдемте, я вас провожу. — она помогла старому плотнику подняться с кресла, а затем под руку вывела его из поместья.***
Стас сидел в своей комнате, черкая в блокноте пером быстрые зарисовки. Он рисовал все, за что мог зацепиться его холодный, глубокий взгляд. Черные бездонные глаза скользили туда-сюда по комнате, то и дело останавливаясь в одной точке на пару минут. Наброски выходили темными, рваными, очень беспокойными. Каждый изломанный сгиб линии чернил торчал острым лезвием, от которого словно исходила тянущаяся боль. Станислав рисовал все: стулья, открытую дверь, разбросанные вещи, ставни окон, лежащие на полу открытые чемоданы… Он сидел на полу, закинув ноги на тумбу. Бледные, тонкие пальцы правой руки сжимали перо с такой силой, что, казалось, то вот-вот треснет. Пальцы левой руки расцарапывали кожу на шее. Он часто дышал, черные глаза блестели от хрусталиков слезинок. Перо летало по бумаге все быстрее и хаотичней. Спустя несколько мгновений, когда образ зарисовки окончательно пропал за ломанными черными линиями, из тонкого, дрожащего горла юноши вырвался сдавленный крик, пальцы вцепились в шею, врезаясь ногтями в тонкую кожу, вырывая её маленькими частичками, а из красных глаз брызнули горячие слезы. Надавив большим пальцем на конец перьевой ручки, он разломал её пополам. Скорсезе вскочил с пола и обхватил руками голову, шумно, рвано дыша. Он впивался пальцами в кожу головы, рвал волосы, плакал, мычал сквозь слезы какие-то слова, кусал до крови губы. В голове крутилась одна мысль: «Я ужасен»***
Эль тем временем бежала к подруге. Та, заранее предупрежденная о визите, уже неслась ей навстречу. Эрика завизжала и бросилась на шею подруге, что было трудновато, учитывая, что рост Эль — 182 сантиметра, а рост Эрики с трудом дотягивал до 150. — Ааа-а-аа! Я та-а-ак скучала, Орех карликовый! — провизжала Алингтон, прижимая к себе Эрику. — Ты, черт возьми, и представить себе не можешь, как я по тебе скучала, Эльф. — промычала в плечо Элаи девушка. — В этом треклятом монастыре чуть не загнулась! Эль опустила подругу на землю и положила руки ей на плечи. Счастливо улыбаясь, она смотрела в карие глаза Эрики. Затем, быстро, воровато оглядевшись по сторонам, она наклонилась и коротко прижалась тонкими губами к мягким, большим губам девушки. Эрика покраснела, смутилась, отвела взгляд. Затем уткнулась носом в грудь Эль и промычала: — Ну не здесь же-е-е… Ну Э-эль… — она чуть ударила Элаю кулачком. Её подруга в ответ лишь хихикнула и сквозь смех произнесла: — Расслабься, никто не видел. — Эль прижала Эрику к себе, погладила по голове, а затем поцеловала её темно-каштановые волосы. Взяв подругу за руку, Эрика потащила её по улице, направляясь в центр города. Они любили такие прогулки, любили наблюдать за тем, как все живет: Там девушка, держа на руках годовалого малыша, говорила о чем-то с молочником; по той стороне улицы проносилась телега приезжего торговца; мимо проходил старик, таща за собой мула; девочка лет 12-ти набирала из фонтана воду. На вывеске «свечи и мыловарение» пристроился большой ворон, громко каркая и темными, умными глазами разглядывая людей; мясник вывешивал на витрины свежий продукт, на котором ещё кое-где блестела влага; в проулке бездомные детишки лет четырех копались в вылитых кем-то помоях. Город жил. Всё, приятное и не очень для взгляда, делало его живым. Жизнь, обыденная суета, такая прекрасная в своём безличии, такая тихая в своём постоянном гомоне, она струилась по улицам этого города. Девочки очень любили ходить в самом центре города вдвоем. Они шли, держась за руки, глядели по сторонам. Суета существования подбиралась к Эль и Эрике максимально близко, заставляя что-то внутри задрожать, но заразить их собой окончательно у Суеты не выходило, потому как подруг не затрагивало происходящее. В этой части города жизнь — театр, а они — зрители. Это приводило их в восторг. — …И тот лекарь приехал с сыном, представляешь! — Эль взяла паузу в рассказе, давая подруге среагировать. — Я так рада, что он вылечит твою маму. Правда, детка, это очень здорово! — искренне сказала Эрика, лучезарно улыбаясь. — А что до парниши… Симпатичный? — с ехидной улыбкой спросила она, толкая плечиком Эль. — Ну, он просто чертовски красивый! Но как человек — чушь. Раздражает меня. Я не могу, само высокомерие. Он меня специально Элаей называет, после того, как я сказала, что для друзей я «Эль». — Да уж, красивые мужики всегда моральные уроды. Либо тупые. — пожала плечами шатенка. — А у меня в этом монастыре даже слюну попускать не на кого, — грустно пробормотала она, глядя в пол. — Только девушки, еще и уродские какие-то. Жуть. — Да уж, бедненькая, и как ты только там держалась, — засмеялась Эль. — С трудом. Тебя вспоминала все время. — прыснула Эрика. Девушки захохотали, а ловя на себе неодобрительные взгляды горожан, начинали смеяться еще сильней. Эль предложила зайти в лавку с медикаментами, дабы купить успокаивающего чая. Эрика согласилась. Всю дорогу до лавки они смеялись, кружились, танцевали. Дотанцевав до перекошенной двери, они вошли в темную коморку, в которой стоял удушающий запах каких-то растений. Все стены были от пола до потолка обвешаны полками, заставленными мензурками, мешочками с травой, металлической посудой и странными приборами, больше похожими на орудия пыток, чем на средство лечения. С трудом прекратив смеяться, Эль обратилась к юному подмастерью местного лекаря. — П-простите… — она прыснула, хохотнула, а затем всё же собралась с силами и сказала: — У вас есть успокоительный травяной сбор? Подмастерье, видимо, был новичком. Так как ужасно занервничал, все время повторял себе под нос «успокоительный… Успокоительный…» и трижды чуть не уронил полку со сборами трав. На сравнительно небольших мешочках были этикетки, с одной стороны которых каллиграфическим подчерком было выведено назначение самого сбора, а с обратной перечень составляющих его трав. Наконец, парень тихо, ликующе сказал «Да! Нашел!», спустился с табурета, чуть не упав, и протянул мешочек Элае. Эль уже собиралась достать из сумки кошелек, как в лавку кто-то вошёл. Прикрыв дверь, тонкий, длинный, вялый силуэт спустился с трех невысоких ступеней и остановился недалеко от Эрики. Спрятав руки в карманы и ссутулившись, вошедший оглядывал полку с порошками. — Простите, а… О. Элая. Какая неожиданная встреча. — Стас окинул её взглядом с ног до головы и отвернулся обратно к полке. Эрика, недоумевая, смотрела на блондинку, сдвинув брови, приоткрыв рот и указывая на Станислава. Элая кивнула подруге, а затем повернулась к вошедшему. — Привет. Ты тут по поручению отца? Что-то для мамы? — обеспокоенно спросила девушка, не глядя протягивая подмастерью монеты, пряча в сумку травы и подходя к Стасу. — Нет. Успокойся. Не все крутится вокруг твоей мамы. Мне для себя кое-что купить надо. — несмотря на собеседницу, ответил юноша, поднимая руку и цепляя тонкими белыми пальцами маленький флакончик с одной из верхних полок. Эрика тем временем не стесняясь его рассматривала с отвисшей челюстью. Её заворожило изящество его тонкой фигуры, длинные смоляные кудри, небрежно спадающие на лоб и плечи, почти светящаяся своей бледностью чистая кожа, алые губы, все искусанные, но не утратившие своего очарования. А черные, блестящие глаза, тонкие брови и едва заметные веснушки? Эрика просто потеряла дар речи. — Ладно, извини тогда… Пока. — сказала Эль, беря подругу за руку и буквально утаскивая её из лавки. Скорсезе-младший повернул голову в их сторону, усмехнулся, а затем подошел к продавцу. Помахав бутыльком в руке, он бросил на прилавок три маленькие монетки. Кинув выручку в жестяную тарелку, подмастерье ухмыльнулся и, глядя на закрывшуюся дверь, произнес: — А твоя сестра красивая. Она замужем? — Нет, не замужем. — холодно, коротко ответил Стас, развернулся и вышел. Его едва заметно кольнула ревность. Интересно, с чего бы? У него не было никаких чувств к Элае. Их не могло быть. «Она просто инфантильная, глупая девчонка» — зло думал Скорсезе, идя по улицам.***
- И он тебя чем-то не устраивает?! — непонимающе визжала Эрика. — Да он же будто с картины сошел, Дьявол! Эль смеялась. Её всегда забавляла чересчур эмоциональная реакция подруги на красивых мальчиков. — Да, он невероятно красивый. Внешне мне он тоже нравится. Но он такой надменный… — Хорошо, тогда отдай его мне. Я его перевоспитаю. — с серьёзным лицом заявила Эрика. — Да забирай, на здоровье, — захохотала Элая. — Кстати, что у него на шее? Там бинт был какой-то, заметила? — обеспокоенно спросила шатенка, в которой внезапно проснулась «мамочка», ужасно переживающая за здоровье нового объекта воздыхания. — Видела. Не знаю. Поранился, может, а может ещё что… Не знаю. Мне без разницы. — сказала Элая, оборачиваясь, чтобы убедиться, что после выхода из лавки Скорсезе их не догнал. — Домой, пить чай? — спросила Эрика, беря подругу за руку. — Домой. Пить чай. — утвердила Эль.