Кости пчел

— Марсель умер. В самом начале задания его сожрал чистый гигант и украл его силу, — взгляд Райнера не выражал ничего. — Мы с Зиком отыскали эту женщину… Теперь ты должен забрать «Челюсти» обратно. — Зик уже сказал. Порко был старательным парнем. Возможно даже, что и добрым излишне по ненадобности — не такой мир сейчас. Не так устроен. А может это он, Порко, был идиотом. Марселя теперь нет. Руки, сжатые в кулаки, глаза, прикрытые от безмолвной ярости, ощущение кожи Райнера под костяшками, — это первая их встреча после всех лет разлуки. Порко садит с ненавистью: — Ну привет, блять, Райнер. — Да даже на злобный оскал сил не было, только смотреть и запоминать: его огрубевшие черты лица, его поникший бегающий взгляд — да, Райнер не смотрел ему в глаза. — Ты изменился, — отметил Порко, отряхивая ладонь от крови. На руке эфемерно гудело ощущение удара: хруст плоти о кулак. Когда Порко был маленьким, старший брат — Марсель, — нашел мертвых пчел в траве. Непонятно было, как они умерли и почему сразу несколько, и все в одном месте. «Наверное, съели муравьи, — объяснил Марсель». Порко взял тогда в руку двоих сразу — и те были легкими. Не засохшими, а выеденными изнутри, полыми. Только панцирь. «Внешний скелет, — рассказывал ему Марсель, грустно улыбаясь. — Кости у пчел не внутри, а снаружи. Их панцирь и есть их кости». Так вот те панцири хрустели между пальцами подобным неприятным шелестом. Марсель погиб. Порко рассматривал Райнера: — Изменился… Вот только так и остался куском говна. — Пульс в висках. — Сука, — руками он взялся за голову. — Как же!.. Как же я тебя ненавижу. Блядь, какая же ты чертова дрянь! — в три стремительных шага он оказался рядом с Райнером: впритык. У того была разбита губа, из носа текло — Порко успел его дважды ударить. Они были одни, а Райнер пришел поговорить, потому что ему было что сказать. «Крайне важное». Да подохни ты со своим важным, мудила. — Я… — Порко схватил его за форменный белый пиджак: грубо так, что Райнера тряхнуло. Было не до мыслей о том, что надо сдерживаться. — Мой брат, Райнер!.. К-какого… ты дал… позволил ему… уме… умереть?.. — ноги не держали, и Порко бы упал, но Райнер надежно схватил его за плечи. — Прости, Порко. Райнер не регенерировал, позволяя ранам остаться, разрешая боли сковать свой разум. А Порко чувствовал сжимающие его руки на своих плечах, а после — как его притянули к себе, утыкаясь в сгиб его шеи. Твою мать. — Твою мать… — вторил Порко мыслям. Это было так больно, что стерло все. А Райнер еще раз попросил, шепча на ухо: — Прости… — и коснулся губами его щеки. Просто росчерк влаги по сухой коже. Ни звука, ни дрожащих конечностей от волнения, ни страха — ничего не было. Райнер целовал шею, целовал скулы, он уткнулся губами в подбородок, а после выше, к уголку рта. Порко шумно всхлипнул. Это было для него слишком. Слезы потекли из глаз, он закричал, вцепившись в Райнера, но тот держал, не отпуская и позволяя реветь в свое плечо навзрыд. Порко позволил страху смутить свое сердце. — Спустя столько лет… — сказал он, глядя в его шею, не в глаза. — Ты отвечаешь на мое дерьмовое признание, да? Говоришь, что мой брат умер. Возвращаешься почти без ничего с просранными годами за плечами. И жалкими поцелуями. От кого он их теперь получал? От поломанного человека, взгляд которого был пустым, как было у Порко внутри всю неделю, как Райнер вернулся с Парадиза. Один. — ДА КАК ТЫ, БЛЯДЬ, ПОСМЕЛ?! Голова Райнера резко мотнулась в сторону. Пощечина… была оглушительной и для самого Порко тоже. Он не хотел ее бить. Он… он вообще не хотел Райнера бить, но она вышла такой унизительной. Звук все еще отражался от стен, а Порко хотел сломать себе руку за это. Райнер ведь не заслужил. Это… все обстоятельства, так? Они… бок о бок со смертью, а Марсель, как самый старший, был обязан защищать их ценой собственной жизни — и Райнера тоже. Он не виноват. Никто не виноват в этом. — Я тоже себя ненавижу за все, что сделал, — не поворачиваясь к нему сказал Райнер. — Я вернулся, чтобы вернуть Марлии хотя бы часть силы. И ради того, чтобы увидеть тебя. Райнер помнил все так ярко, будто вчера, потому что часто вспоминал, — вспоминал и поджимал губы, ворочаясь ночью в кровати и мешая остальным кадетам в казарме спать. В голове была дикая мешанина: выражение лица Марселя перед смертью, уже наполовину оказавшегося в пасти титана-Имир — его глаза: полные ужаса, но извиняющиеся напоследок. Сны были яркими. Страшными. Редко Райнер просыпался от них, крича — а потом все привыкли, даже не реагировали, ведь он был такой не один здесь. Еще он хотел понять, почему Марсель, давший ему шанс и подаривший счастливый билет, извинялся почти каждый день, когда они делили общую жизнь, полную тренировок и криков начальства. Перед закрытыми веками — пелена. А потом набатом в висках слова Порко, сказанные напоследок. Он взял его тогда повыше локтя: грубо рванул в сторону и отвел подальше от остальных. Это произошло после финального отбора, когда они все получили свои силы, а Гальярд оказался ни с чем — тем самым неудачником, каким называл Брауна. Его слова как ножом по всему. По всему живому, что в Райнере было тогда: а тогда было действительно много, когда неутихающая ненависть и бушующий дух наполняли его. Но Гальярд… смотрел побитой собакой. И Райнер был честен с собой: Порко старался, он вылазил из кожи вон и был действительно способным. Он жал из себя все, а Райнер отобрал это, но у него не было выбора. Он был на месте Марселя: теперь ему хотелось попросить извинений. Беглых и мимолетных, лишь один раз. У Порко руки даже тряслись, его глаза блестели, а волосы растрепанные и с выбившимися прядями смотрелись непривычно, потому что Райнер привык, что обычно тот был прилизан всегда: опрятный и с идеальной укладкой. И со сбившимися волосами Порко выглядел ближе, что ли. Более приземленным, будто они с Райнером были на самом деле товарищами, а не противниками, которые грызли глотки друг другу каждый божий день все эти годы. Господи, как же Райнер все это помнил. Он позволял себе прокручивать это в голове ночами бесконечно. — Наверное, тебе плевать на то, что хочет тебе сказать неудачник, который только и делал, что гнобил тебя. Ты ведь меня ненавидишь, Браун, — Порко пихнул его в плечо кулаком, коротко усмехнувшись. Помолчал немного. — Я не чувствовал в тебе соперника — буду честным. Я чувствовал к тебе другое. Чувствую… — исправился он, добавляя. Райнер громко сглотнул, сгоняя ком в горле, чтобы начать, наконец, дышать — он не делал этого, он затаил дыхание. Слова Порко звучали двусмысленно, но Райнер не хотел верить, что… — Я хотел стать сильным по своим причинам, — выпалил Порко, схватившись за лацканы форменного пиджака: по обе стороны. — И почему же?.. — Не могу сказать. Могу сказать другое. — Что именно? Райнер прибывал в каком-то состоянии, похожем на легкий шок. Впервые Порко с ним разговаривал: не прожигал колким взглядом светлых глаз, не кричал на него, не насмехался. А вел диалог. Порко грузно вздохнул, прикрывая глаза, и сгреб его в объятиях: рука на пояснице, другая поперек лопаток. Он тесно прижимал к себе Райнера, а тот не знал, что ему делать. Галлиард был его врагом номер один. — Не вини меня, пусть я и засрал тебе все, — куда-то в шею. Райнеру показалось, что след сухих губ остался на коже огнем. — Я… не виню. Все позади, Гальярд. Успокойся. — Ты не понимаешь. Райнер. Выйти из хватки Порко было вряд ли возможно: тот был сильнее, шире в плечах и даже атлетически сложен. А еще вжимал Райнера в себя так, что тот едва ли что-то чувствовать кроме тепла чужого тела мог. — Что ты хотел мне сказать? И тут Порко отстранился, но не убрал руки, отчего Райнер все еще чувствовал, что они слишком — неестественно — близко друг к другу для тех взаимоотношений, которые у них были. — Райнер. Ты мне не безразличен. Во всех смыслах. Черт, Райнер, мне вообще не плевать на тебя. Едва ли есть кто-то, до кого мне было столько же ебаного дела, как до тебя! Райнер сделал шаг назад, и Порко по инерции отступил вслед за ним, потому что Браун был в его крепкой хватке. Удивление пришлось подавить на несколько секунд, чтобы сказать: — Я не понимаю. — Да, — усмехнулся Порко. — И я тоже. Ты уж извини за это, — добрая улыбка. Теплые руки. Горячий лоб. Влажный поцелуй на губах. Порко целовал его не настойчиво, но жестко вцепился в него пальцами, отчего Райнер понял, что произошло — на фоне жесткого контраста, возвращающего в реальность. Оттолкнуть Порко?.. Оттолкнуть ли?.. Райнер… пожалуй, чуткий. Он позволил углубить поцелуй, но закрыл глаза, потому что Порко их тоже закрыл, нахмурив брови. Его язык скользил по зубам и гладил везде. Там, все внутри. Боже… это смущало. Ясно. Вот, что Гальярд чувствовал все это время. Он ведь никогда не бил его, а Райнер все гадал: почему? Он ведь ненавидел его — делал вид. У них была стычка лишь раз, когда сам Райнер ударил его по лицу кулаком, не сдержавшись в порыве гнева. Но Порко не бил в ответ, он сильно шматанул Райнера. Встряхнул так, что закружилась голова, но не ударил. Наговорил дерьма, назвал дерьмом. Какой же он дерьмовый мудак — Порко. Порко… как печка. Горячий, жарко. Он погладил Райнера по щеке, опаляя дыханием подбородок, когда оторвался от его губ. — Извини. Вот такой я мудак. Теперь можешь меня ударить, — и Порко закрыл глаза. Райнер… дрожал целиком, его било ознобом, когда нежные руки больше не касались его тела. Он проморгался, а Порко стоял, не шевелясь — терпеливо ждал. — Я не знал, — обронил Райнер. А потом сам неловко обнял Порко, который словно закаменел. — Прости, что насмехался, когда ты не получил силу Бронированного. Мне жаль, — прошептал Райнер ему в ухо. И прильнул лбом после. Последняя фраза, которая застыла между ними — Райнер рванул вперед, когда Марсель его окликнул. Они даже не попрощались. Ничего не выяснили. «Мы ведь с ним целовались. С Галлиардом», — думал после Райнер. Райнер взрослел. Менялся, но был движим одной целью и думал о важном человеке в своей жизни. Сейчас Галлиард обнимал его, совсем как тогда, когда они прощались. У Райнера было так много скорби, но его целовал Порко — Райнер его любил так отчаянно, как мог любить тот, у кого мало что осталось — с надрывом. Теперь Порко был ниже, но так удобнее расцеловывать шею. Он стянул с Райнера рубашку через голову, расстегнув две верхние пуговицы, а после потянув вверх. Словил губами поцелуй. И хруст в ушах заполнил собой все, отрывая его от внешнего мира. «О, — подумал Порко. — Прямо как те пчелы». Галлиард утонул в руках Райнера и черно-желтом сухом шелесте.