Ты снился мне в кошмарах

Это была уже шестнадцатая встреча с психологом. Прошло уже полгода с тех пор, как ночные кошмары стали реальностью. Сегодняшний день был лишь одним из многих, когда Элизабет Додсон пыталась вернуть свою прежнюю жизнь, но тем не менее всё больше грузла в болоте собственных страхов. Глубоко вдохнув, Лиз прикрыла веки, пытаясь унять полностью надуманные сейчас тревоги. Кабинет психолога был, вероятно, единственным местом, где она могла бы быть полностью спокойна, но не получалось. Даже здесь она продолжала слышать их. Слышать голоса в своей голове, угнетающий плач детей, устрашающие крики женщин и мольбу о помощи… Подскочив на месте, Лиз открыла глаза и крепко сжала руки в кулаки, когда голос миссис Дженкинс, подобно сильному толчку, вернул её в реальность: — Лиз, ты всё ещё слышишь эти голоса? — поинтересовалась женщина, слегка наклонившись вперёд, чтобы всмотреться в потерянные глаза своей пациентки. Элизабет часто захлопала ресницами и отвела взгляд, опасаясь признать, что лечение никак не шло ей на пользу. Становилось только хуже. Каждый новый день был лишь ступенью к вершине её собственного безумия. Она лишь быстро закивала и, сковавший тело страх, заставил её сжаться, обхватив себя руками. Миссис Дженкинс грустно поджала губы и сделала заметки в планшете, который каждый сеанс не выпускала из рук, обращаясь к нему, чтобы сверить прошлые записанные данные всех своих пациентов. — Что ты слышишь сегодня? — спросила психолог, откинувшись на спинку мягкого кресла. Элизабет с трудом подняла голову, чтобы сбросить с ресниц невольно нахлынувшие слёзы. Засмотревшись в окно пятнадцатого этажа, которое открывало вид на вечерний Вашингтон, она снова набрала в лёгкие воздух и попыталась как можно точнее ответить на этот вопрос, всё ещё не лишаясь надежд, что её психологическое состояние некритично и она ещё способна вернуться к прежней спокойной жизни. — Я слышу детский плач, — ответила Лиз и на мгновение затаила дыхание, широко распахнув глаза. — Я слышу его даже сейчас. Она замолкла, чувствуя, как всё тело пробрало дрожью. Дети, просящие о помощи, никак не покидали её разум. Элизабет слышала их мольбу каждую минуту своего пребывания в кабинете психолога. — Слышите? — спросила она в надежде, что не сошла с ума окончательно и, взглянув на миссис Дженкинс, всем сердцем желала услышать, что этот плач, который пробирал её до самых костей, реален, и она не единственная одаренная на всей земле, которая слышит детские голоса, молящие о помощи. Вероятно, помощь в этой комнате была нужна лишь ей. Лишь Элизабет Додсон. — Не слышите, — с досадой ответила Лиз на собственный вопрос, понимая, что обезумела настолько, что понадеялась узнать у психолога, не слышит ли и она эти надуманные голоса… — Ты долгое время слышала голос своей покойной бабушки, — продолжила миссис Дженкинс, всматриваясь в свои заметки, но будучи совершенно хладнокровной по отношению к состоянию пациентки. — Она больше к тебе не возвращалась? Лиз отрицательно махнула головой и, подняв взгляд на женщину, смела понадеется, что это хороший знак, хотя хорошо понимала, что нет даже намёка на выздоровление… Даже причина такого состояния не была ясна, ведь, ещё полгода назад, Элизабет была обычной двадцатиоднолетней девушкой, которая старалась сдать на отлично экзамены на поступление в академию ФБР. Будучи приученной к совершенству во всём, она всегда была лучшей ученицей в школе, в университете и в новой академии, но потом, словно по щелчку пальцев, её жизнь перевернулась с ног на голову и стала больше схожей с одним из отделов психиатрической больницы. Ведь то, что происходило с ней последние шесть месяцев, было явно похоже больше на фильм ужасов, чем на реальность происходящего. — Это хорошо, — отметила миссис Дженкинс, но не успела она записать этот факт в планшет, как Лиз дополнила свой рассказ: — Но я слышу голос своего покойного брата. Психолог сделала паузу и едва заметно нахмурилась, внимательно взглянув на растерянную рыжеволосую девушку. — Ты не говорила о том, что у тебя был брат. Лиз засмотрелась на уходящее солнце, которое покрыло оранжевыми лучами кабинет психолога: — Он погиб на войне в Афганистане три года назад. Я не первый раз слышу его голос, но не поймите меня неправильно. — Она запнулась и посмотрела на психолога. — Его голос наводит на меня больший ужас, чем плач детей. Миссис Дженкинс удивленно приподняла брови, отмечая тот факт, что пациентка, вероятно, была в плохих отношениях с родным братом ещё до того, как он погиб на войне. — Что послужило причиной, Лиз? Вы не ладили с братом? На несколько минут Лиз потеряла способность говорить, полностью вернувшись в те дни, когда Блейк был жив. Она в ужасе боялась признать, что его смерть была скорее пощадой для всей семьи, чем трагедией. Брат проводил большую часть времени каждой недели с отцом, а остальное время жил со своей матерью, которые у них двоих были разными. Этого времени вполне достаточно, чтобы он мог вывести каждого члена семьи из себя, будучи отличным раздражителем и блестящим манипулятором с тех пор, как научился говорить. — Не ладили, — кратко ответила Лиз, не в силах говорить очень детально о том, каким являлся её брат. — Он вёл себя довольно странно и даже слегка пугал своими увлечениями. — Какие он имел увлечения, Лиз? Она тяжело проглотила ком в горле и скривилась, вспоминая, что довелось однажды увидеть, открыв гараж, в котором Блейк находился практически каждую ночь. — Он находил трупы животных и расчленял. Говорил, что изучает их. Говорил, что хотел бы стать в будущем ветеринаром, чтобы помогать животным, которых выбрасывают на улицу, но меня не на шутку пугало то, что он делал. — Она снова набрала в лёгкие воздух, чтобы иметь силы говорить. — Он был непослушным, злым, грубым, жестоким, постоянно дрался и нашего отца часто вызывали в школу. Каждый подобный вечер отец наказывал его, но Блейк никогда не выносил урок. Он словно специально пытался привлечь к себе внимание этим поведением. Блейк доводил не только отца, он любил задирать нашего младшего брата, пугать, доводить до слёз, а сам смеялся, будто бы это весело. Этот безумный довольный смех я никогда не забуду. — Блейк, — прошептала миссис Дженкинс, записывая имя её брата в свой планшет, затем она снова подняла голову и спросила: — А как он относился лично к тебе? Нужно знать, почему именно его голос ты слышишь. Лиз грустно улыбнулась, припоминая несколько неприятных моментов в обществе брата. Например, те случаи, когда он подкладывал в её кровать разложившиеся тела собак либо кошек в отместку на то, что она могла пожаловаться отцу на его оскорбления. Или, когда запирал в подвале совсем одну без света, пока родителей не было дома, прекрасно зная, как она боится темноты. Слыша крики и слёзы младшей сестры, Блейк лишь удовлетворял своих внутренних демонов и никогда не сжалился над ней. Оставалось лишь догадываться, не подбросил ли дьявол своего сына в их дом вместо нормального старшего брата, о котором всегда мечтала Лиз. Ей казалось, что братья должны защищать своих младших сестёр, но в их случае он лишь принижал её и получал колоссальное наслаждение, развлекая себя её страхами. — Блейк никого не любил. Даже меня, свою родную сестру. Я ненавидела его! — прошипела сквозь зубы Лиз, но не стала упоминать о тех страшных днях. — Признаюсь, его гибель не расстроила меня. Мне стыдно, что я так говорю, ведь он мой брат, но я никогда не любила его. Правда, я его боялась. Он был сумасшедшим, а теперь я слышу его безумный голос. Тихий, хриплый, насмешливый голос… И знаете, — Лиз истерически улыбнулась и продолжила: — Я готова согласиться на то, чтобы всю жизнь слышать плач детей в своей голове, чем этот жуткий голос родного брата. Потому что он, даже будучи мёртвым, наводит на меня дикий ужас. Миссис Дженкинс повременила с ответом, изучая то, как изменилось лицо пациентки, как только речь зашла о её брате. Несмотря на то, что Элизабет Додсон улыбалась, её лицо побледнело, глаза метались со стороны в сторону, по щекам ручьём катились слёзы, а руки, сомкнутые в замок, дрожали, прижатые к посиневшим губам. Элизабет затаила дыхание, вслушиваясь в напряжённую тишину, которая снова прервалась на этот раз едва слышным демоническим хохотом. Вжимаясь в кресло, Элизабет проронила с губ лишь несколько невнятных слов, пытаясь отрицать, что голос брата снова вернулся… Он словно был совсем близко, будто бы нашёптывал в ухо, но, несколько раз обернувшись, Лиз видела лишь пустоту. — Он снова здесь, — проронила она дрожащим ломающимся голосом, затем, выискивая поддержку, посмотрела на миссис Дженкинс, которая почему-то продолжала на неё смотреть совсем не моргая и ничего не говоря. — Миссис Дженкинс? Вы слышите меня? Ещё дважды повторив её имя, Лиз вовсе замерла, широко раскрыв глаза, в ужасе глядя на своего психолога, которая смотрела на неё с округленными кукольными глазами и продолжала сохранять молчание, словно была вовсе неживая и только что не говорила с ней. — Не молчите, — в ужасе прошептала Лиз и, положив дрожащие руки на подлокотники кресла, попыталась встать, но не могла, словно её сковали невидимыми цепями. В венах застыла кровь и после нескольких безнадежных попыток подняться с места, Лиз нервно вскрикнула и снова бросила взгляд на миссис Дженкинс, которая продолжала смотреть на неё, не моргнув ни разу. Её голова медленно опустилась на бок, улыбка, словно по указке свыше, появилась на безжизненном лице, а из уголков глаз медленным потоком полились красные бурные ручьи кровавых слёз. Ужас застыл в горле комом и способность выдавить из себя хотя бы слово закончилась на том, что Лиз смогла лишь закричать, так сильно, как только могла, разрывая горло собственным визгом… — Лиз! Элизабет, подскочив на месте, оттолкнула руки, которые пробудили её от сна и едва смогла усидеть на стуле. Она часто дышала, судорожно осматривая аудиторию, в которой все присутствующие устремили на неё взгляд. Это был только сон. Лишь сон. Отдышавшись и сотворив вполне удачную попытку быстро прийти в себя, Элизабет посмотрела на миссис Брукс — управляющей агентурой ФБР, которая устремила на неё нахмуренный недовольный взгляд. — Мисс Додсон, вам хорошо спалось? — прозвучал строгий голос взрослой худощавой женщины в сером невзрачном деловом костюме. Лиз ещё раз обвела взглядом аудиторию, стыдливо замечая то, как на неё с насмешкой смотрели ещё четверо таких же, как и она стажеров в рядах ФБР и Хейли — подруга, которая сидела рядом и разбудила её посреди совещания для только вступивших в ряды молодых стажеров. Хейли многозначительно приподняла брови, намекая, что подруге было бы неплохо прямо сейчас дать объяснение старшей по званию, пока её не выставили за дверь. — Прошу прощения, миссис Брукс, — быстро, но сохраняя вежливость в голосе протараторила Лиз и слегка склонила голову в качестве сердечного извинения. — Этого больше не повторится. Миссис Брукс подарила ей ещё один недовольный взгляд, словно специально пытаясь выудить у Элизабет больше сожалений за поступок, который вовсе не красит молодого стажёра в федеральной правоохранительной структуре Соединенных Штатов. — Три сверхурочных, Мисс Додсон! Лиз, зная, как миссис Брукс любит ответственных и сильных духом работников, не посмела стыдливо опустить взгляд и продолжала смотреть на неё со всей уверенностью и стойкостью, словно только что и вовсе не уснула на совещании. Как только миссис Брукс освободила Элизабет от пристального взгляда, она наконец-то смогла выдохнуть с облегчением. Опустив голову, Лиз помассировала виски, всё ещё пытаясь отпустить сон, который продолжал держать её в страхе. Если бы всё, что было в этом сне оказалось выдумкой, но, к сожалению, её психологическое состояние в нём и походы на сеансы к миссис Дженкинс были реальными. Голоса, которые она слышала, не оставляли в покое даже тогда, когда были самые ответственные моменты на экзаменах. Лиз понимала, что чудом закончила успешно академию ФБР, учитывая то, что последние полгода находилась буквально в безумном состоянии и, возможно, нуждалась в помощи докторов. Лиз попыталась улыбнуться в ответ на вопросительной кивок Хейли, когда она молчаливо пыталась узнать о состоянии подруги. Напрасно было произносить даже звук в присутствии миссис Брукс. Эта женщина — цербер без поводка. Иногда казалось, что она способна услышать даже мысли, а шёпот ни шёл ни в какое сравнение с этим. По этой причине Лиз и Хейли научились многозначительно переглядываться, чтобы понимать друг друга без слов. В этот раз, получив весьма неубедительную улыбку Лиз, Хейли недоверчиво помотала головой, понимая, что подруга снова не в порядке. Пытаясь скрыть своё состояние от окружающего мира, чтобы не казаться больной и слабой, Элизабет не сумела скрыть это от близкой подруги. Миссис Брукс остановилась около небольшой доски, на которой ранее написала расписание дня для каждого уже состоявшегося агента ФБР, которым хотел стать каждый из присутствующих стажёров. Кроме Лиз. Имея математический склад ума и питая слабость к детям, она всегда хотела быть учителем, но отец с детства наставлял всех своих детей идти по его пути. Ведь отец — Рональд Додсон — отдал полжизни правоохранительным органам США. Именно по его указанию Блейк был отправлен на войну в Афганистан, где и встретил свои последние дни. Отец считал, что таким образом его старший сын остепенится и поумнеет, а затем также, как и он, оставит свой след в Федеральном бюро расследований. Вероятно, в планы отца гибель сына не входила. — Пятнадцать лет назад из тюрьмы вышел Сэмюэл Дэвис, который продавал наркотики на территории штата Вирджинии, — начала миссис Брукс, ходя вдоль рядов. — Размах преступлений Дэвиса оставался недооцененным. Его снова арестовали за незаконный оборот наркотиков в две тысячи шестнадцатом году. Когда полицейские взяли на анализ образцы его ДНК, выяснилось, что отпечатки Дэвиса были обнаружены на телах трех убитых девушек в Нью-Йорке. Преступления произошли в девяностых и в начале двухтысячных годов. Всех девушек он изнасиловал и задушил. Детективы Нью-Йорка поделились образцами ДНК с агентами ФБР, чтобы проверить причастность Дэвиса к преступлениям по всей стране. С помощью ViCAP было установлено, что почерк убийцы прослеживается в десятках других преступлений. Дэвис сбежал. Насколько известно, Сэмюель Дэвис скрылся в Вашингтоне и четыре месяца назад на него была реализована облава, которая обещала пройти успешно, но за несколько минут до поимки преступника наших агентов расстреляли с крыши Тауэр-билдинг. Сэмюэль Дэвис скрылся вместе со своим подельником, который спас его от тюремного заключения. Теперь, — женщина остановилась посреди аудитории и обвела каждого молодого стажёра соколиным взором, — теперь важно узнать личность снайпера, который без промаха четырьмя пулями попал в голову четырём нашим агентам с расстояния в три километра. Вероятно, снайпером является профи, который предварительно ведёт подсчёты своих попаданий в цель. А сейчас объясните мне, почему я назвала этого снайпера профи? Миссис Брукс посмотрела на Элизабет. Без лишних слов она поняла, что от неё требуется дать ответ: — Он является профессионалом, потому что даже на дистанции одного километра незначительный ветер способен уводить пулю в сторону от линии прицеливания. Вероятность попадания с расстояния трех километров составляет пять процентов из ста с чем он справился безошибочно, заранее подготовившись ко всем возможным помехам, — ответила она, на что получила одобрительный кивок куратора. — Именно так, — миссис Брукс снова оценила каждого присутствующего, словно пыталась просканировать то, насколько они усваивают услышанное. — Он не промахнулся. Значит, всё знал. Количество снайперов с подобной подготовкой в США начисляет ровно девять человек, и мы проверили каждого из них. Загадочный снайпер теперь десятый и главным расследованием на сегодняшний день является поимка Дэвиса и нашего снайпера-призрака. А вашей задачей является не мешаться под ногами, но при этом впитывать как губка работу наших лучших агентов. Вы будущее правоохранительной структуры. Вы — это закон. Всё ясно?

***

Под пристальным надзором миссис Брукс рабочий день прошёл быстро и на удивление спокойно. Сегодня был первый день, когда её покинули леденящие душу голоса в голове. Лиз с готовностью хотела взять карандаш в руку, чтобы обвести этот день в календаре, как счастливый, ведь настолько хорошо она себя чувствовала впервые за последние шесть месяцев. Прикрыв глаза, Элизабет упала в кресло. Её лицо озарила едва заметная довольная улыбка, но радоваться первым успешным шагам к выздоровлению было рано. Проблемы с психологическим состоянием — это лишь малая часть её личной катастрофой. Улыбка испарилась, и Элизабет, подхватив свой телефон, ещё раз обратила внимание на сегодняшнюю дату. Двенадцатое июля. Тело от головы до пят покрылось мелкой дрожью, предвещая очередную кошмарную ночь. Вот уже третий месяц подряд, каждое тринадцатое число она просыпалась и видела в своем телефоне фотографию спящей себя, при том, что дом под сигнализацией, никто не мог войти, а на установленных в прошлый раз камерах наблюдения нет ни души. Ко всему прочему, буквально через несколько секунд после того, как Элизабет открывала таинственное фото, оно подлежало самоуничтожению, будто бы кто-то пытался скрыть улики, а функция моментального скриншота не действовала. Иногда Элизабет ставила под сомнение свою адекватность и начинала верить в сверхъестественные силы: ведь как иначе можно было объяснить эти фотографии? Однажды, рассказав о подозрительных обстоятельствах отцу, он посчитал, что она переутомилась, и ей скорее приснились эти «несуществующие» ночные кошмарные снимки. Но этой ночью она поступит иначе, чтобы доказать то, что вполне в своём уме и её явно преследует какой-то маньяк. Отец поверит ей! Он — последняя надежда на то, чтобы этот кошмар поскорее закончился. Должен ведь когда-то закончиться… Элизабет была лишена сил, чтобы терпеть эти муки ещё хотя бы несколько дней. Казалось, что страх уже навечно стал её спутником жизни, но она обязана покончить с этим. Обязана помочь себе сама, если не имеет на руках ни одного доказательства, которое могло бы свидетельствовать в её пользу. Дрожащими руками подхватив мобильный, Элизабет очередной раз обыскала галерею с фотографиями, надеясь, что то самое фото просто затерялось. Пусто. Его нет. Тяжело выдохнув, она в страхе сжалась в кресле, предвещая бессонную ночь. Она просто не сможет уснуть. Кто бы мог спокойно нырнуть в царство Морфея, зная, что в доме расхаживает маньяк, который фотографирует во сне? Элизабет тихо вскрикнула, когда открылась дверь в её комнату. Младший брат Фрэнки утешительно улыбнулся, просунув голову в отверстие: — Извини, что напугал. Приложив руку к груди, чтобы унять бешеное сердцебиение, она попыталась вежливо кивнуть: — Всё хорошо. Ты что-то хотел? — Да, — Фрэнки сделал паузу, затем шире открыв дверь переступил порог. — Давай устроим ночь брата и сестры? Ночь фильмов с попкорном. Как тебе идея? Лиз сузила веки, внимательно осматривая брата, который был младше на три года. Он нервно разминал пальцы, тяжело дышал, его глаза бегали по всей комнате, словно он опасался, что с потолка упадёт кирпич на голову. Почему именно эту ночь он решил посвятить их сестринско-братским отношениям? Ранее фильмы и попкорн с Фрэнки были традицией лишь по субботним вечерам, но никак не в ночь с четверга на пятницу, когда утром ему в университет, а ей — на работу. Его идея казалась сейчас особенно заманчивой, когда оставаться одной в ночь на тринадцатое число особенно не хотелось, но, как бы страшно не было снова встретиться с ночными ужасами, ее обязанность состояла в реализации своего плана по поимке таинственного маньяка… Либо доказать себе, что попросту свихнулась. — Давай в другой раз? — Она попыталась улыбнуться, но, вероятно, её губы слишком сильно вздрогнули, что осталось не без внимания брата. — Хорошо. Ты в порядке? — Он грустно свёл брови и выглядел ещё более озадаченным, чем она. — Да. А ты? — поинтересовалась Элизабет, начиная замечать, что состояние брата последнее время было столь же потерянным, как и её собственное. Фрэнки долго молчал, всматриваясь в уставшие глаза сестры, будто бы долго не мог найти подходящий ответ. Затем, ничего не сказав, он просто кивнул и ещё раз извинившись, покинул комнату. Лиз мгновение ещё сидела на месте, раздумывая о причинах, которые могли бы расстроить Фрэнки, ведь сейчас он казался особенно неспокойным. Его точно что-то тревожит: может, проблемы в университете? Расстался со своей трёхнедельной девушкой? Снова? И есть ли вероятность, что она не одна в этом доме проходит адские испытания последние шесть месяцев? Нет, Фрэнки бы не смог столько молчать об этом. Он ранимый парень. Даже, как говорил отец, слишком уязвимый и лишённый мужества. Как бы Рональд Додсан не пытался возрастить в младшем сыне тот самый мужской стержень, Фрэнки оставался мягким парнем, и Лиз не видела это качество его недостатком, в отличие от отца и матери. Не найдя ответы на вопросы, касающиеся растерянного брата, Лиз вскочила с места и поспешила за Фрэнки, остановив его посреди лестницы, которая вела на первый этаж. — Фрэнки! — Она позвала его, встретив перепуганные округлённые глаза. — У тебя какие-то проблемы? Ты можешь рассказать мне всё. Ты же знаешь? Фрэнки положил руку на перила лестницы, словно боялся, что вот-вот упадёт, но на его лице появилась весьма неубедительная лёгкость: — Конечно, Лиз, но у меня всё правда хорошо. Мелкие передряги с Эбби. — Что уже сделала эту глупая девчонка? — вмешалась мама, услышав разговор своих детей, когда ступила вниз по лестнице. — Я сто раз говорила тебе, Фрэнки, она будет проблемой на твою голову! Она грешница. Грешница! Вспомнишь ещё мои слова, сынок. Фрэнки закатил глаза и устало переглянулся с Лиз, уже не в силах слышать ежедневные тирады относительно того, с кем и когда ему нужно встречаться. Верующие родители по какой-то причине считали, что могли выбирать за своих детей всё: хобби, внеурочные занятия в школе, специальность в университете и даже любимого человека. Они всегда повторяли одну фразу: «Мы хотим только лучшего для вас. Если вы будете следовать правильному пути, который указал Всевышний, будете жить в благополучии». — Спускайтесь. Чего стоите, шепчетесь тут?! Ужин готов, — в приказном тоне произнесла Молли Додсон, выпроваживая детей на первый этаж. — Папа, — Лиз кивнула вместо приветствия, когда посмотрела на отца, который уже сидел во главе стола. Рональд едва заметно склонил покрытую сединой голову в знак взаимного приветствия: — Добрый вечер, дети, — прозвучал его тихий, всегда сдержанный голос. Лиз присела рядом, Фрэнки занял место напротив отца, так как в их семье считалось, что главные мужчины дома сидят именно во главе, а женщины — рядом с ними по правую руку. Как говорил отец, это традиция уже была в трёх поколениях его родни, ведь мужчины всегда имели почётное главное место в иерархии его семейства. Женщин никогда не обделяли и не обижали, по правилам Додсонов, но придерживались мнения о том, что мужчина глава и добытчик, в то время как женщина — хранительница домашнего очага. Лиз считала, что эти традиции довольно стереотипны и вряд ли очень актуальны в двадцать первом веке, но не смела оспаривать правила отца. В своём будущем она не видела подобных обычаев и считала, что вовсе может занять доминирующую роль в семье, подвинув с этого места мужчину. Будучи папиной дочкой, она была воспитана под стать главе семьи. Всегда решительная, собранная и непоколебимая… Последние полгода не в счёт. Фрэнки, имея весьма мягкий, не свойственный мужской линии Додсонов характер, также не считал правила родителей уместными, но, как и сестра, умалчивал своё мнение. Молли поставила на стол тарелку с печёным картофелем и, уже собираясь присесть на своё место, спохватилась и снова побежала на кухню, словно что-то забыла. Спустя три минуты она вернулась с графином красного вина. Наконец-то, когда все члены семьи собрались за столом, отец отдал распоряжение о вечерней молитве. Молли первой сложила руки, подобно молящей о помощи женщине, и прикрыла глаза, ожидая слов мужа. Лиз и Фрэнки устало переглянулись, но также выполнили указание. — Благодарю тебя, Всевышний, за хлеб, за еду на нашем столе, за здоровую семью, а также за живительную… — Рональд внезапно завершил молитву. Все открыли глаза и посмотрели на входную дверь, услышав два громких стука, а за окном синие мигающие фонари, свойственные полицейским машинам. Лиз напряглась и мгновенно вскочила со стула, как только отец первым прошёл в небольшую прихожую, чтобы открыть дверь нежданным гостям. — Рональд Додсон? — поинтересовался относительно молодой полицейский, держав руках какой-то лист бумаги. — Это я, — ответил отец. Лиз выглянула за открытую дверь. Мать и брат также подчинились любопытству и остановились рядом. Полицейский широко улыбнулся, взмахнув руками: — У меня для вас замечательные новости. Двое суток назад появилась информация, которую мы не смели раскрывать вам, чтобы не давать ложную надежду, но случилось чудо. — Сынок, в чём дело? — нахмурился Рональд, по привычке называя всех молодых парней, даже не знакомых, сыновьями. — Ваш сын, по предварительной информации погибший на войне в Афганистане, жив! Ступив в сторону, полицейский открыл вид на парня, который стоял за ним. Молодой человек небрежно прислонился к капоту полицейской машины. Заметив на себе шокированные взгляды семьи, парень выпрямился, поправив чёрные словно уголь волосы. На его лице появилась ироническая маска, а губы тронула слегка циничная ухмылка. Он сделал несколько шагов вперёд, не переступая порог, чтобы оценить каждого члена семьи пронзающим взглядом серо-голубых, переливающихся серебром, глаз. Улыбнувшись ещё шире, он раскрыл руки и, словно отыгрывая роль на сцене театра, сценически произнёс: — Скучали, семья? — прозвучал его знакомый, пугающий, слегка хрипловатый низкий голос. Блейк. Он не может быть в живых. Но, если так, тогда кто стоял прямо перед ней? Лиз отказывалась верить, что в своём уме видит три года, как погибшего брата. Предположение о том, что он сын дьявола всё больше походило на правду, ведь Блейк практически восстал из мёртвых, словно тяготил вернуться и довести дело до конца: свести всех с ума и с чувством выполненного долга податься на поиски новых жертв. Никакого чуда не случилось, как сказал молодой полицейский. Это катастрофа. Все кошмары в один момент стали реальностью. Невозможно. Лишь бы это был очередной плохой сон… Лишь бы сон.