До большого взрыва

Чтобы набраться смелости и рассказать обо всем лучшему другу, у Бакуго ушло почти семь лет. И то не в жизни — по переписке. Скомкано, сбивчиво, с отчего-то дико бьющимся сердцем. В глазах темно, внутри — не чувствует ничего. «Как ты?» — на это Бакуго отвечает емким «не знаю». И это не ложь, не попытка сберечь чувства Эйджиро. Просто он действительно не знает. Он в целом сомневается, что тогда чувствовал хоть что-то. Все как в тумане. Ни обиды, ни злости. И лишь спустя год он понимает, что что-то было. После. Страх. Страх быть пойманным и загнанным в ловушку снова. Он отказался от риска. Отчасти — это было правильное решение. Но риск — это не всегда глупость, верно ведь? Иногда риск необходим. Все в человеческой жизни заключено в этих четырех буквах. Без него не может быть ничего: стремление вперед (давно забытое качество светловолосого), выбор карьеры, поиск работы, а самое главное — отношения с людьми. Но это — выше его сил. Да и стоит ли оно того, когда в четырех стенах — безопаснее? Его больше не напугать клеткой, потому что Бакуго — воздвиг ее собственноручно. Его спасительный вольер, его броня и меж тем — его тюрьма. На дне ямы не видно утренней звезды: лишь иногда проплывающие облака и падающие осенние листья. С каждым годом их становится все больше, пока они не закрывают тело плотным одеялом — годы идут, и вот колодец-узница заполняется ими. Листья легкие, но под давлением ледяных ветров и влагой дождя они ощущается тонной. И Бакуго больше не может стоять. Похоронен под своими страхами. Но можно ли его винить за это? Был ли шанс все исправить? Мог ли он решиться и идти вперед, невзирая на дребезжащую боль? «Сам виноват», — думает он, и в этих словах нет смысла, но в них — вся суть. Они говорили идти вперед, обратиться за помощью. Они говорили, что можно было справиться самому. Что он безвольный, раз даже не пытается — меж тем в колодце остается меньше воздуха, а сырость сменяет запах горящего сена. Если продолжать в том же духе, он сгорит вместе с ненужной гниющей листвой и под вечно осенним покрывалом превратится в пепел без шанса на перерождение. Потому что Бакуго не феникс, а всего лишь человек. «Прекрати обесценивать», — проще сказать, чем сделать. Проще начать спорить, чем принять поддержку лучшего друга. Винить во всем обесценивание — разве это не признак слабости? Ведь другие переживают худшее и продолжают двигаться дальше, пока Бакуго стоит на месте. Нет, скорее даже пятится. Избегает нового и каким-то чудом в целом продолжает хотя бы заниматься старыми хобби, общаться (с каждым годом все реже) с Эйджиро. Он даже нашел работу. Но лучше не стало. Изуку зовет его в парк, на что Кацуки по привычке отказывается. «Сегодня же воскресенье» — хороший аргумент. Но в чем смысл выходить из дома? Чего он там не видел? Солнце, лавки и десятки людей, мозолящих глаза. Толком не поговорить и не послушать — да и разве на это способен человек, который всегда находится в боевой готовности? Отследить каждый взгляд, выловить каждый звук. Читать по губам, вглядываться в мимику и следить за руками, чтобы потом почувствовать на плече теплую ладонь собеседника, пытающегося вернуть тебя в реальность. Он и сам не заметил, как согласился выйти из дома. Впрочем, кроме расстройства это ни к чему не привело. Сконцентрироваться исключительно на Изуку и «хорошей погоде» — миссия не выполнима. — Хочешь кофе? Может, чего-то перекусить? — Нет, спасибо, — Бакуго непроизвольно пожимает плечами. Желудок предательски сводит, но Изуку делает вид, что ничего не слышал.