Бетонный дом на окраине

Юнги смотрел на ветхий двухэтажный дом и пытался понять, какого хера он опять заявился на его порог. Мин не хотел заходить и одновременно нуждался в этом больше, чем в кислороде. Наверное, сложившийся диссонанс и парализовал его посреди проезжей части, где уже давно не ездило ни одной машины. Парень стоял на промокшей серой дороге, разметка которой уже давно стерлась в ничто, а мысли в голове уподобились пчелам, кружа и метаясь из стороны в сторону. Они создавали шум, не нёсший совершенно никакой смысловой нагрузки. Кажется, его мозг окончательно превратился в эту вязкую, липкую субстанцию, отказываясь здраво мыслить. Здание в нескольких метрах от Юнги — его личный монстр, который заставлял вскакивать посреди ночи в холодном поту, хватаясь за грудь и благодаря всех богов за то, что это «был всего лишь сон». Как давно он ложился на собственную кровать, не боясь демонов этого места? Как давно Мин перестал жить и стал просто существовать? Наверное, он и вовсе никогда не жил, но лишь обитатель этого дома открыл ему глаза на окружающий мир. Юнги сжал руку с промокшей насквозь пачкой сигарет в кулак, после откидывая её в сторону. Ему хотелось скурить десять таких упаковок, хотелось прожечь лёгкие насквозь, туша сигареты о собственную грудь, но дождь отнял у него даже эту возможность. Возможно, если бы Юнги не добирался до окраины города на своих двоих, если бы не решил закурить прямо когда ливень атаковал его и весь остальной Сеул, если бы он, задумавшись и представив взгляд чужих серых глаз, не позабыл о зажатой между губ сигарете и о пачке в собственной руке, то сейчас не стоял бы, нервно стуча ногой по асфальту без возможности утопить переживания в прозрачном тумане. Юнги курил с четырнадцати, а если ты пристрастил к чему-то в столь раннем возрасте, то не нужно удивляться, что через десять лет вредная привычка станет полноценной зависимостью и чуть ли не единственной отдушиной, стоило чему-то пойти не так. Это не было для Мина сюрпризом, однако… Однако Чимина он знал всего несколько недель, а пересекались они и вовсе раза три-четыре (и каждый оседал в сознании парня, словно пепел сигарет, оставлял уродливые шрамы по ту сторону рёбер), тогда почему же Юнги казалось, что бросить уже почти родные «Мальборо» в разы легче, чем оставаться подальше от этого затхлого домишки? От пронесшегося в голове вопроса по всему телу пробежал табун мурашек, а воздух застрял в пораженных лёгких. Дождь вновь начал колотить по крышам, а капли воды разбивались о лицо парня. Это был знак, что раз уж пришёл — пора заходить. Шаг. Второй. Третий. С каждым новым дышать становилось сложнее, а сердце как-то подозрительно редко стучало, словно предвещало что-то плохое. Он добрался до обшарпанной коричневой двери, хватаясь за ручку. Мин знал, что она не заперта. Так, без единого стука или звонка, Юнги распахнул врата в свой собственный ад, переступая порог. Он помнил эти серые бетонные стены без намёка на краску, помнил такие же бетонные полы, на которые так и не положили ни ламинат, ни плитку. Это помещение было далеко от понятия «дом», да и вряд ли Чимин считал его таковым. Юнги хотелось крикнуть, прорычать чужое имя, но в этом не было нужды. Парень и так знал — он здесь. Пока ноги преодолевали одну ступеньку за другой, поднимаясь на второй этаж, Мин чувствовал, как стены в этом убогом домишке оживали. Как у них прорезались глаза и уши, как комнаты шептались между собой, беспрерывно пялясь на Юнги. Они сплетничали, обсуждали его мокрую после дождя одежду, говорили о его походке, о потерянном взгляде, который упёрся в собственную обувь, чтобы не пересекаться с ними. Всё здание будто смеялось над ним, ровно, как и его обитатель. Странно, как хорошо жилище Чимина отражало его самого. Холодные безразличные глаза были цвета голых стен. Он также свысока смотрел на Мина, также сплетничал о нём в собственной голове. Бледная, болезненно белая кожа и обесцвеченные волосы казались таким же заброшенным пристанищем для его души, как это здание для своего хозяина. Мин преодолел лестницу, сразу упираясь взглядом в проём в стене. Там должна была быть дверь, но её, естественно, не было. Это заставило вспомнить, как в прошлый раз он сбегал отсюда, спотыкаясь и обдирая носки ботинок. Вспомнить дрожащий ужас, растекающийся вместе с кровью по всему телу. Даже не переступая порог, Юнги уже видел Чимина, устроившегося на подоконнике и устремившего свой мёртвый взгляд прямо на него. Холод окатил парня с головой, заставляя продрогнуть. Мокрая одежда резко ощутилась сотнями килограммов на собственных хрупких плечах. До их встречи — а её Мин будет проклинать до конца своей жизни — Юнги считал себя ненормально бледным, походившим на узника Освенцима, человеком. Он привык смотреть в зеркало и видеть все те годы с сигаретой в руке, с бутылкой дешёвого виски и антидепрессантами в оранжевых баночках. В отражении парень всегда стоял на коленях, заходясь кровавым кашлем. Мин убивал себя день за днём и не страшился признать этого, ведь весь его внешний вид просто кричал: «мои годы сочтены». Но потом он увидел Пак Чимина. Парня, чьи рёбра можно было спокойно пересчитать, проведя рукой по белой словно лист бумаги коже. Его губы были искусаны и имели цвет крови от всех этих ранок. Тонкие запястья с торчащими косточками и выпирающие ключицы. Он не выпускал сигарету не меньше, чем Юнги. Но это всё было мелочью. Таблетки, которыми он закидывался, как конфетами, ловя кайф, тоже были мелочью. Его глаза — вот, что не было. Если они — это зеркало души, то у Чимина она просто отсутствовала. Радужки были пустыми, безжизненными, не выражающие ничего, кроме экзистенциальной скуки. Будто ему было уже несколько веков, и в этом мире не осталось ничего, что Пак ещё не видел и чем его можно было удивить. Эти серые радужки смотрели на тебя. Сквозь тебя. Они буквально прожигали дыру во всём твоём естестве, оставляя истекать чёрной кровью собственных демонов. — Ты вернулся, — проговорил Чимин, смахивая белые волосы с лица и затягиваясь сигаретой. Юнги не знал, что с этим парнем, но он явно был нездоров. Вот только являлся ли этот недуг физическим или душевным, Мин не знал. Он поджал губы, окидывая Пака взглядом. Тот свесил ногу из открытого окна, позволяя каплям разбиваться о собственное тело. На нём не было ничего кроме чёрных потертых треников, позволяя Юнги изучить чужой торс. Несмотря на худобу, было видно, что Чимин когда-то занимался спортом. Мышцы, хоть и иссохли, но всё ещё играли под тонкой, словно шёлк, кожей. — Я ждал тебя, — вновь подал голос парень, когда стало понятно, что Юнги не планировал отвечать. Блондин отвернулся, смотря на тёмные тучи за окном. — Чимин, — выдохнул он, — хотя бы не ври… Пауза. Казалось, Пак смаковал свои следующие слова на кончике языка. — Боюсь, ты просишь слишком многого, — усмехнулся парень, выкидывая сигарету на улицу и спрыгивая с подоконника. Да, Мин просил слишком многого. — Почему ты здесь, Юнги? — Чимин подошёл ближе, останавливаясь в полуметре. Чужие радужки вновь выбили из парня воздух. Казалось, что их серость — это туман, который окутывает ночь и позволяет демонам сорваться с цепи; это ледники, о которые разбиваются корабли, или голоса сирен, сводящих моряков с ума. За этими мёртвыми глазами ты мог последовать куда угодно. Они были настолько пусты, что заставляли отчаянно хотеть разглядеть в них хоть что-то, однако кроме огромного разрушительного «ничего» в них ничего не было. — Я не знаю, — шёпотом ответил Юнги, смотря, как чужие бледные губы изогнулись в усмешке. Чимин смотрел на него свысока, как тигр на раненую лань. С пренебрежением. Снисходительно. Нет. Юнги врал. Во взгляде парня не было ничего из вышеперечисленного. Наверное, Чимин не докучал себе мыслями о Мине. Скорее всего, даже не вспоминал о его существовании, в то время как последний просыпался в холодном поту и с его именем на губах. — Тогда я сам попробую найти причину, — с хрипотцой проговорил Пак. На секунду его бледное лицо окрасил азарт, будто бы парень нажал на рычаг игрового автомата и ждал заветных «семёрок». Юнги и был тем самым автоматом — минутной забавой, которая могла на мгновение развеять скуку. Что ж, когда Пак подался вперёд, впиваясь в его губы и вдыхая в лёгкие Мина драгоценный сигаретный дым, Юнги был согласен даже на это. Чимин являлся сигаретой, а его поцелуй — затяжкой. Старший просто не мог оторваться. Чужие губы двигались напористо, давая понять: Паку что-то нужно, и он возьмёт это любой ценой. Их языки переплетались, стирая Юнги как ту самую разметку на дороге. Он и впрямь хотел быть уничтоженным. Чтобы Чимин выжег ему лёгкие, пока короткие пальцы парня впивались в миновы чёрные волосы. Пак оттягивал пряди так, будто надеялся их вырвать и, должно быть, это единственное, что держало Юнги на поверхности. Когда блондин целовал его — мир останавливался, дождь переставал идти, а капли просто зависали в воздухе. Гравитация отключалась, и душу Юнги могло унести к звёздам, но Чимин предусмотрительно вцепился в саму его сущность, угрожая разорвать на части. Собственное дыхание учащалось и сбивалось, а руки притянули парня за талию, позволяя ощутить под ладонями чужую кожу. Она была холодная, словно Чимин был не человеком, а фарфоровой статуей, а Юнги — скульптором, что влюбился в собственное творение. Если Пак целовал его настойчиво, то Мин отчаянно. Он боялся упустить даже каплю этого существа, отказываясь от мысли, что тот мог быть обыкновенным человеком. В нём не было ничего человеческого. Чимин потянул его к углу, где валялся потрёпанный матрас с парой подушек и скомканным одеялом. Мин уже был здесь, проживал этот момент, и всё происходившее сейчас казалось чёртовым дежавю. Возможно, Юнги заманили в ловушку и заперли во временной петле, в которой он и пройдёт все девять кругов ада. — Снимай, — младший отстранился, дёргая за промокшую ветровку и выдыхая слова прям в чужие раскрасневшиеся губы. Не нужно было повторять дважды — Мин скинул куртку, сразу же избавляясь и от не менее мокрой майки, пока Чимин следил за каждым его движением, закусив нижнюю губу. Стоило вещам отлететь в сторону, оставляя на парне лишь штаны, как Пак не церемонясь толкнул его на матрас, зная, что парень не будет сопротивляться. В конце концов, если бы Юнги не хотел того, что мог предложить Чимин, не заявился бы на его порог со вселенским отчаянием в груди. Старший помнил, как подобное происходило в прошлый раз. Помнил, как его так же толкнули, и тело отпружинило от старого матраса. Чимин прожигал его взглядом, садясь верхом и проезжаясь задницей по ширинке. Сбитый выдох сорвался с губ Юнги, когда парень наклонился, сокращая расстояние между их лицами до считанных сантиметров. Всё внутри Мина дрожало, он смотрел в пустые глаза и чувствовал чужое холодное дыхание на собственной коже. Чимин вообще весь будто состоял изо льда. Даже его прикосновения отдавали мурашками, заставляя волосы встать дыбом. Юнги весь дрожал, чувствуя, как пальцы Пака окольцевали запястья, заводя их над головой старшего. — В этот раз ты не убежишь, — раздалось шёпотом прямо в ухо парня. Послышался щелчок, и он ощутил холод металла на коже. Юнги резко устремил взгляд к собственным кистям, пытаясь отдернуть руки, но кожу уже украшали наручники, приковавшие парня к батарее. Он не знал, когда Чимин вообще вытащил эту побрякушку, но тело парализовал немой ужас, вынуждая продолжать пытаться высвободить руки. — Какого… — Ну, — протянул парень, опаляя дыханием миново ухо, — в прошлый раз ты так быстро слинял, — Пак прикусил его мочку, ведя руками от шеи старшего к тяжело вздымающейся груди. — Сегодня я хочу тебя… — пауза, — от начала и до самого конца… Юнги остановил свои тщетные попытки вырваться, чувствуя, как внутри, словно океан, всё начинает заходиться волнами. Стоило Паку только коснуться его кожи, как в этом месте ударяло лёгкими разрядами тока. Парень покрывал его поцелуями, то и дело кусая. Это заставило Мина запрокинуть голову, выставляя шею на растерзание блондину. Он не знал почему, но у Чимина была над ним власть. Причем казалось, что он всегда её имел. Ещё до их первого раза, до первой встречи, до первого столкновения взглядов. Младший пробуждал его демонов, заставлял их восставать из пепла, овладевая и телом, и сердцем Юнги. — Боже… — прошипел парень, когда Пак начал двигаться так, словно уже насаживался на минов член, создавая трение между двумя телами. Юнги горел. Казалось, кожа вот-вот начнёт сходить с костей, плавясь. Ледяные прикосновения парня больше не охлаждали, наоборот разжигая этот пожар. Пак спускался поцелуями всё ниже, проходясь языком по тугому прессу и вынуждая Мина закрыть глаза и сомкнуть губы в тонкую полоску. Наручники то и дело звенели, цепь натягивалась, а металл впивался в кожу запястий, на которой явно останутся красные следы. Чимин же прокладывал дорожку от пупка до края чужих джинс. Его ловкие пальцы принялись расстёгивать сначала пуговицу, затем молнию. Рывок — и штаны вместе с боксерами стянули до самых колен. Мин даже и не успел различить само намерение парня, как чужие губы накрыли головку уже стоящего члена. Дыхание перехватило, пока Пак опускался всё ниже и ниже. Его рот, в отличие от прикосновений, ощущался раскалённым железом, вынуждая Юнги зашипеть и от мучений, и от наслаждения. Парень втянул щёки, давая возвыситься до небес. Хотелось толкнуться на встречу, но Юнги не смел даже попытаться. Ему хотелось заставить Чимина давиться, запустить пальцы в обесцвеченные пряди, насаживая чужую голову на свой член, но Мин находился явно не в том положении. Казалось — даже если не буквально, — давиться сегодня будет он. И словно услышав чужие мысли, Чимин отстранился, заставляя своего гостя разочарованно простонать. Хотелось больше, глубже и прямо сейчас. Пак же поспешил освободиться от собственных штанов, снова седлая Мина. Последний ощутил, как собственное возбуждение упиралось в чужую поясницу. — А теперь сделаем это более весёлым, — пробормотал блондин, всё так же смотря своими серыми, словно сигаретный дым, глазами. Он глядел в самую душу. И опять это произошло: в руках младшего будто из воздуха материализовалась очередная вещица. Конечно, возможно это всё было припрятано под подушками или матрасом, но Юнги никак не мог сейчас об этом думать. Не когда Чимин держал в руках лезвие. И не простое скучное лезвие, что продаются пачками. Такими раньше брили мужчин, и выглядели они словно складной ножик, который мог с лёгкостью уместиться в кармане чужих штанов. Глаза Юнги округлились, а наручники вновь звякнули по батарее. — Чими… — Тш-ш-ш, — перебил парень, накрывая его рот ладонью. В чужих мёртвых глаза впервые отразилось что-то, кроме того самого «ничего». Он провёл холодным лезвием по ключицам Юнги, не оставляя ничего кроме холодного ощущения стали на коже, но даже это заставляло дрожать как осиновый лист. Огонь внутри Юнги, принимая вызов, вспыхнул пуще прежнего. Кожа горела, а вслед за лезвием оставались не порезы, а ожоги, которые может и были фантомным, но ощущались до ужаса реально. Чимин же, сидя абсолютно голым, смотрел на парня чуть запрокинув голову. Его нижняя губа была закушена, напрашиваясь на прикосновение. Будто призывала Юнги высвободить её от хватки чуть кривоватых зубов большим пальцем, а после вновь убедиться, что внутри этого рта было настоящее адское пекло, погружаясь внутрь и толкаясь под язык. Сталь коснулась шеи, ведя по месту, где должна была располагаться сонная артерия. Юнги же опустил взгляд, смотря на тёмные соски и чужую подтянутую грудь. Парень мог видеть ребра Пака и рассмотреть полоски шрамов, будто кто-то ногтями полоснул по бледной коже. Дальше шёл тугой пресс и косые мышцы, которые указывали аккурат на… Скулу Мина резко пронзила острая боль. Чимин и впрямь полоснул его по левой стороне лица, словно подчеркивая и так острые скулы. Юнги мог чувствовать, как кровь дорожками текла по коже. С губ сорвалось приглушённое недовольное шипение. Пак же впервые посмотрел на него не холодным отстранённым взглядом, а наоборот трепетно, почти влюблённо. Он, словно завороженный, наклонился, проходясь языком по ране. И Мин не знал, сошёл ли он с ума, или этот парень заразил его какой-то душевной болезнью, но от одного ощущения мокрой гладкой мышцы и мысли, что блондин распробовал его кровь на вкус, Юнги окатила новая волна возбуждения. Младший отстранился, запрокинув голову и тихо простонав. Сейчас он и впрямь походил на демона, который нуждался в людской крови, как человек в кислороде, а Юнги — в никотине. Парень выглядел так, будто долго утолял жажду простой водой, а сейчас дорвался до самого сладкого в мире вина, делая лишь первый глоток. Старший опустил взгляд на чужие руки. Миниатюрные пальцы ногтями впивались в минову кожу на груди, будто хотели оставить такие же отметины, как у Пака. Тогда Юнги заметил их. Шрамы, что исполосовали оба предплечья блондина, но уже давно покрылись коркой и зажили, оставляя лишь белые, бледнее самой кожи, борозды. Парень резко привстал, принимаясь насаживаться на член Юнги. Последний, упиваясь Чимином, и вовсе забыл о собственном ноющем возбуждении. То, как почти беспрепятственно Пак опускался, вбирая сантиметр за сантиметром, говорило, что он уже успел сегодня развлечься. Один? Или с кем-то? Этого Юнги не знал, да и было как-то всё равно. Особенно, когда такое существо, как Чимин, с самым развратным выражением лица насаживало себя на минов стояк. Его глаза закатывались от наслаждения, а на подбородке, будто сбежав от парня, красовалось дорожка крови. Наручники снова звякнули по батарее, а из груди Юнги вырвался низкий рык. Блондин опустился до самого конца, начиная двигаться и всё-таки оставляя на груди Мина красные полосы от собственных ногтей. — Блять, — сорвалось с губ старшего, но он не знал, к чему это относилось: к боли от царапин на коже или ощущению собственного члена внутри парня. — А-а-ах-х, — сорвалось с чужих губ, когда Чимин принялся набирать скорость. Его кожа покрывалась испариной, а глаза то закатывались, то смотрели на кровоточащий порез на лице Мина. Сам же Юнги терялся во всем этом: в чужих седлающих движениях, в боли от горящих порезов и в серых, вытягивающих его душу из тела, глазах. Дыхание ускорялось, а браслеты наручников всё сильнее впивались в нежную кожу. Хотелось коснуться этого таинственного парня, ведь уже завтра он мог запрыгнуть обратно на страницы мистических рассказов о сиренах и демонах похоти, из которых вылез. Чимин впивался в его грудь, но боль, которую испытывал Юнги, тот явно не считал достаточной, а приглушённое шипение вперемешку с томными стонами — удовлетворительными. Не останавливаясь и продолжая набирать обороты, Пак окольцевал ладонями чужую тонкую длинную шею, смотря, как кадык старшего дрогнул. Мин не успел опомнится, как правая рука парня принялась перекрывать ему доступ к кислороду, а левая разместилась недалеко от его лица, удерживая весь вес чужого тела. Металл вновь звякнул по батарее, и Юнги захотелось вырвать её из стены. Чимин был сумасшедшим Всё его тело покрывали следы от различных увечий. Теперь-то парень видел их всех, и это были не только шрамы: ссадины — старые и новые, следы от такого же удушья на шее вперемешку с засосами, синяки на бёдрах и порезы разной давности. Наверное, если Пак повернется спиной, то там окажется пара-тройка следов, как от розг или плети. — Боже, — сорвалось с чужих искусанных губ, на которых также проступили капельки крови, — как бы я хотел, что бы ты также приковал меня… — стон перебил поток собственных слов, но Чимин всё равно продолжил: — к кровати и душил до потери сознания… Глаза Мина закатились, а лёгкие горели. Младший явно знал, что делал. Внутри всё бушевало, пламя билось о кожу, норовя вырваться наружу, горло саднило, а сознание туманилось от кислородного голодания, но не настолько, чтобы он отключился. — Твои длинные пальцы бы так хорошо смотрелись на моей шее… — срывающийся голос, заставил его представить эту картину. Чимин, лежащий прямо под Юнги. Его руки надёжно связаны где-то над головой, да так, чтобы на тонкой бледной коже остались следы. Ведь тогда блондин не сможет просто забыть о проведённой ночи, не сможет вычеркнуть имя Юнги, даже если в памяти оно задержится лишь на неделю-другую, пока синяки будут заживать. Мин мог бы смотреть, как в пустых серых глаза строятся, а затем разрушаются миры, когда он будет властвовать над этим хрупким телом. Когда сможет контролировать каждый вдох, каждый толчок и каждый стон. Чужая рука покинула его горло, и с губ сорвался приглушённый стон. Чимин насаживался на член так, словно от этого зависела чья-то жизнь. Словно он хотел запомнить каждый сантиметр внутри себя. Юнги чувствовал, как тело натянулось словно гитарная струна, готовая лопнуть с минуты на минуты. Он знал, что разрядка совсем близко, и даже бегло брошенный взгляд на Чимина давал понять: он тоже уже на грани. — Ты такой красивый, — собственный язык сам выдал то, что крутилось где-то в затуманенном сознании. — Хочу увидеть, как ты разобьёшься на мелкие осколки… Брови Пака сошлись на переносице, располагаясь домиком. Эти слова словно проникли в его голову, оседая там сигаретным дымом. Они оба кипели, переливаясь через края и держась до последнего. Их тела были сосудами, которые больше не выдерживали, став одним целым. Мин мог понять, потрогать пустоту Пака, а тот мог прикоснуться к его отчаянию. Вздох за вздохом, стон за стоном. Юнги накрыло волной эйфории, вынуждая зажмуриться и простонать сквозь плотно сжатые губы. Пламя, что так долго бушевало под кожей, взорвалось, порвав кожу по швам. Всё тело дрожало, а давление от наручников на запястьях достигло своего пика, но, как ни странно, эта боль сделала ощущения только острее. Хриплый отчаянный стон Чимина полоснул по ушам, теряясь в экстазе, разлившимся по венам. Чужое тело упало где-то рядом, но старший не мог повернуться к нему голову или даже распахнуть веки. Его всё ещё трясло, а мурашки покрывали каждый сантиметр бледной кожи. Вдох, что застрял где-то в глотке, наконец смог пробраться дальше, достигая лёгких. Грудная клетка высоко вздымалась. Боль от царапин вновь давала о себе знать. Юнги почувствовал, как холодный палец Чимина прошёлся по порезу на скуле, будто собирая капельки проступившей крови. Парень открыл глаза, замечая лежавшего по левую сторону Пака. Его волосы были мокрые у корней, кожа переливалась от пота, но вот дыхание казалось совершенно ровным. Серые глаза следили за движениями собственного большого пальца, который давил на порез, будто стараясь не дать крови остановиться. Мин свёл брови, смотря, как парень подносит его к губам, собирая алый языком и прикрывая глаза. Чужие веки резко распахнулись, а радужки уставились на Юнги. Последнему стало до жути холодно, а сердце словно замерло, покрываясь чиминовым льдом. В них вновь ничего не было. Пустые безжизненные глаза, однако в этот раз они смотрели не сквозь парня, а наоборот, их взгляд пробирался в самое нутро. Секунда. Две. Три. Блондин гипнотизировал Мина туманными радужками, в то же время роясь в его голове и переворачивая всё сознание вверх дном. Что только что произошло? Оргазм уходил, а ясность ума возвращалась. Юнги почувствовал себя ужасно: грязь покрывала его с ног до головы и уже просачивалась под кожу. Что Пак Чимин с ним сделал? Юнги не успел ответить на этот вопрос, как расстояние между их лицами резко сократилось, чужие губы накрыли собственные и на языке заиграл металлический привкус. Юркий язык прошёлся по миновым зубам и быстро переплёлся с его собственным. И вот опять он потерял связь с реальностью. У Чимина был вкус. Вкус крови, который казался таким подходящим для бледных пухлых губ и бездушных радужек. Юнги не хотел терять его, не хотел, чтобы блондин отстранялся, подаваясь ближе и углубляя поцелуй. Но Чимин отстранился, а следом послышался приглушённый звон, и руки Мина безвольно упали на матрас. Пак подарил ему ещё один ничего не выражающий взгляд, а после поднялся, натягивая потёртые чёрные спортивки. На его спине и впрямь были длинные тонкие следы, словно от кнута. — Чимин, — окликнул его старший, но стоило Паку обернуться, как все мысли рассыпались, словно стеклянные шарики по полу. На языке вертелось слишком многое, и большинство из этого было вопросами. Что это значило? Почему было так ярко и насыщенно, словно внутри взрывались фейерверки? Повторится ли оно снова? Не один из них Юнги не осмеливался задать. Не когда на него смотрели так отстраненно. — Тебе решать, — проговорил Чимин, словно услышал все эти мысли. — Хотя мы оба знаем, что это, — он приподнял правую бровь, ухмыляясь, но на лице не было ни тени усмешки, издёвки или хотя бы какой-то эмоции, — только начало… Пак вышел из комнаты и Юнги услышал, как капли дождя разбивались о грязное окно и стучали по крыше. Этот звук казался слишком громким в звенящей тишине дома, будто подчёркивая всю нереальность происходящего. Мин вновь выбежал из злосчастного дома, вываливаясь из дверей, словно кто-то пинком придал ему ускорения. Ливень моментально обрушился на голову парня, но тому было всё равно. Горло саднило, и Юнги был уверен: скоро проявится след от чужой хватки. Царапины на груди горели, а порез на скуле обжигала дождевая вода. Желудок сводило в спазмах и появилось ощущение, что его вот-вот могло вырвать. Юнги накрыло волной эмоций и не одна из них не было положительной. Парню показалось, что когда он заходил в то здание, мир был одним, а когда вышел — совершенно другим. Всё было странным, перевёрнутым и отзеркаленным, словно теперь названия улиц писались задом наперёд, а потолок стал полом. Мин потерялся, не зная, как здесь жить или хотя бы существовать. Но правда была в том, что это не мир изменился, — это самого Юнги вывернули на изнанку. Он не узнавал себя, не понимал, что испытывал и почему самые яркие ощущения за всю его жизнь были получены таким образом. В кого он превращался? В кого Пак Чимин превращал его, вылепливая совершенно нового, извращённого собственными демонами человека? Что ж… Все эти вопросы были бессмысленны; Мина уже трясло от горького осознания: чтобы блондин с ним не делал, Юнги хотел ещё. Хотел больше.