***
6 Ричи встречает Стэна на игровой площадке. Она располагается прямо напротив его дома, и Ричи тусуется тут один уже несколько недель. Он подружился со всеми здешними детьми, но завсегдатаи – как он их прозвал – начали ему надоедать. Иногда родители с соседних улиц приводят сюда своих чад, и у Ричи никогда не было проблем, чтобы подружиться и с ними тоже, но сегодня площадку наполняли знакомые лица и голоса, что, конечно, совсем не увлекательно. Небо было покрыто массивными пурпурными облаками все утро, но ближе к полудню оно стало расчищаться. И хоть несколько до сих пор мирно курсирует над головой Ричи, они все белые и рваные, подкрашиваемые проглядывающей через них голубизной неба. И когда рассерженный Ричи уже решает найти другую игровую площадку, потому что во время игры в пиратов его товарищ по команде Алби упал и залился громким раздражающими слезами, на другом конце улицы появляется маленькая фигура мальчика. Ричи иногда видит его здесь, но у него не было возможности познакомиться, потому что тот всегда играл со своим отцом. Не часто, они приходят около раза в неделю обычно, но каждый раз вместе. Отец мальчика со смешной маленькой шапкой на голове всегда держит сына за руку и рассказывает что-то, пока ребенок жадно слушает. Ричи слышал, как он говорит о различных ядовитых растениях и видах ветра, войне между египтянами и шумерами, о которых Тозиер и не знал раньше, и все это кажется настолько интересным, что Ричи с трудом удерживается от того, чтобы не слушать слишком долго – он не глупый и знает, что это странно. Он не хочет быть странным. Но сегодня мальчик один. Его лицо болезненно-бледное, когда он приближается к площадке, словно в ужасе от происходящего, но все еще собираясь с силами, и в глазах плещет решимость, хотя руки сжаты в кулаки. Он выглядит серьезным и строгим в своем белом поло, заправленном в болотного цвета шорты, и даже если Ричи думает, что его руки и ноги выглядят слабыми, сам мальчик определенно нет. Он не смотрит ни на кого из детей, решительно направляясь к скамейке для родителей в конце площадки, и его светлые кудри подпрыгивают в ритм быстрым небольшим шагам. Ричи прослеживает, как тот устраивается на одной из скамеек, явно стараясь не отпугнуть стаю ворон, клюющих что-то на земле. Ему видно только затылок мальчика, чьи кудряшки совпадают цветом с серо-охровой землей под ногами. Ричи уверен, что этот мальчик не заинтересован в разговорах с другими детьми, но это не заставляет Тозиера прекратить хотеть поговорить с ним. Если самое интересное событие дня – появление этого мальчишки, то это что-то да говорит о людях, среди которых Ричи находится. Не то чтобы он думает, будто этот мальчик окажется забавнее остальных, раз он просто сидит и смотрит на ворон, но по крайней мере Ричи убедится, что тот тоже не стоит его времени. Так что он выбирается из песочницы и ступает так тихо, как может, прямо к лавке, пытаясь придумать план. В тот же момент, как идея посещает его голову, этот хаотичный ребенок, совершенно не умеющий контролировать свою импульсивность, подскакивает и, подняв руки вверх, несется вперед с до смешного неприятными звуками. Птицы реагируют незамедлительно. Секунда, и они все взлетают с громкими каркающими вскриками, рассекая воздух своими черными крыльями, и когда Ричи останавливается у скамейки, он и кудрявый мальчик оба наблюдают, как темные фигуры стремительно удаляются, превращаясь в точки. Ричи с широкой ухмылкой переводит взгляд на мальчика. Улыбка тут же пропадает. Его глаза большие, словно два грецких ореха в карамели, если обмокнуть их в нее со скорлупой и прочим. Они, огромные, кричащие и намокшие, отражают облака, две сверкающие, словно алмазы, капли образовались в уголках, и как бы Ричи ни ненавидел плач других детей, он чувствует укол вины, глядя, как мальчик шмыгает носом. Его губы, пухлые и яркие, словно тот ел малиновый джем на завтрак, обиженно сжимаются, и когда он моргает, одна массивная слеза покидает уголок глаза и оставляет за собой блестящую полоску на розовых щеках. Впервые за шесть лет своей жизни Ричи Тозиер не находит, что сказать. — Зачем ты это сделал? — выдыхает мальчик, быстро замолкая вновь, и Ричи видит по тому, как дрожит его нижняя губа, что он изо всех сил пытается остаться сильным. — Я... прости, — глупо произносит Ричи, потому что в его голове кавардак. Он вовсе не хотел, чтобы этот мальчик грустил, эти чистые, наивные глаза, пронизывающие до глубины, не должны вообще наполняться слезами. Ричи не может найти в себе силы признаться, что это была лишь шутка, дабы привлечь его внимание. — Они вернутся, вот увидишь… — Нет, не вернутся, — говорит мальчик, поднимаясь и хмуря свои темные брови. — Нет, пока ты здесь. Уголки губ Ричи падают. — Почему так? Он видит, что мальчик разрывается между тем, чтобы уйти или остаться, но невозможно не поделиться чем-то, что ты знаешь. — У ворон отличная память, они обижаются на людей, что причинили им вред, — произносит он, словно это цитата из энциклопедии, вытирая мокрый след на своей щеке тыльной стороной ладони. — Они также добры к тем, кто добр к ним, — добавляет он, и Ричи замечает хлебные крошки на земле перед скамейкой. — Что же, — говорит он, вздернув подбородок, — тогда мы должны стать лучшими друзьями. — Это почему? — морщит нос мальчик, и Ричи чувствует себя задетым, как никогда прежде. Его любят все. Без исключений. Даже этот маленький кудрявый парнишка. — Вороны не нападут на тебя, поэтому тебе придется прикрывать меня, когда они попытаются убить меня, — отвечает Ричи с серьезным лицом и быстро бьющимся сердцем. Он больше никогда в жизни не будет спать с приоткрытым окном. — Я не хочу прикрывать тебя, — уверенно произносит мальчик. — Кроме того, они всегда могут напасть на тебя со спины. — Я буду биться с ними, и когда их станет слишком много, мы поменяемся сторонами, — вновь предлагает Ричи. — Я не позволю тебе бить ворон! — возмущается мальчик так сильно, что это почти ужасающе. Ричи делает глубокий вздох. — В таком случае, у тебя точно нет выбора. Ты обязан быть моим лучшим другом. Ребенок сжимает свои губы, не зная, что ответить. Желудок Ричи сжимается в узел. Он до сих пор чувствует себя очень, очень виноватым. — Слушай, мне правда очень жаль, что я отпугнул твоих ворон, я бы хотел приманить их назад, но ты сказал, что они не вернутся. Прости, — пытается Ричи в последний раз. Самое большое облако над ними отсвечивает серебром. — У меня во дворе тусуется множество черно-белых птиц. Хочешь посмотреть? Большие ореховые глаза загораются любопытством. — Мне нельзя покидать площадку, — произносит мальчик, но Ричи уже знает, что тот последует за ним, куда бы он его ни повел. — Я живу здесь, — он указывает на дом напротив и с облегчением замечает, как щеки его нового лучшего друга расцветают румянцем. — Меня, к слову, зовут Ричи. Мальчик бросает на него еще один осторожный взгляд пронзительных глаз, будто решая, достоин ли он знать его имя. И когда тот открывает свой рот, Ричи чувствует себя победителем. — Стэн.***
11 — То есть, мы рождаемся с тату, которое может видеть лишь один человек на земле, правильно? — Ага, — отвечает Стэнли, кусая яблоко. Они сидят на заднем крыльце Ричи – воздух слишком влажный и жаркий, так что им ничего не остается, кроме как спрятаться в тени до вечера. Ричи, если честно, плевать на это, ведь Стэну всегда есть, что ему рассказать. Его разум, как давно заключил Тозиер, никогда не отдыхает. Он постоянно думает, проверяет, анализирует, и это, конечно, хорошо, такая наблюдательность, в целом, положительная черта характера, но Стэнли иногда… расстраивает себя. Часто, на самом деле. Намного чаще, чем это делают остальные. Иногда Ричи думает, что его голова слишком тяжела для него, и это бремя для его хрупкого тела. Он не знает, что случится, если Стэн однажды не выдержит эту ношу, и ему страшно об этом думать. Не из-за неизвестности, а потому что он прямо чувствует эту опасность, пусть и не знает, какую именно. — И что если они нам не понравятся? Мы можем их поменять? — Неа, — он пожимает плечами и задумчиво уставляется в землю. — Я имею в виду, иногда они меняются, но очень редко. Никто не знает, как это работает. Папа говорит, были люди, что пытались прожить свою жизнь с другими, не своими соулмейтами, но тату не появлялись, даже если брак был счастливым и прочее. Он говорит, что нужно быть абсолютно ебанутым, чтобы отказаться от человека, с которым ты должен любить друг друга вечно. — Как это – ебанутый? — Без понятия. Эти люди были страшным беспорядком, — он невозмутимо смотрит на Ричи, и тот знает, что видит Стэн. Испорченный ребенок с испорченными волосами, зубами, глазами, коленями, царапиной на щеке и порезанной подмышкой. Однако он вряд ли подозревает, что Ричи видит его не менее испорченным. С абсолютно испорченным мозгом, который приказывает ему гладить одежду, пока она не станет ровной и тонкой, расчесывать и укладывать кудри, пока пряди не станут идеально гладкими без торчащих отдельно волосков, и пятнадцать раз в день использовать бальзам для губ, чтобы те не обветрились. Ричи знает, что Стэн ненавидит каждую клеточку своей кожи, ему не нравится идея быть построенным из миллиардов деталек, различающихся между собой, вместо того, что бы быть идеально единым целым. Он ненавидит свои волосы, свои прекрасные кудри цвета корня имбиря, который мать Стэна заваривает для чая, которые обрамляют его херувимское лицо, а не торчат прямо, словно кабели или антенны. Он каждый раз колеблется, прежде чем надеть свою поглаженную одежду, Ричи видел это сотни раз, потому что Стэн знает, что из-за него она помнется и испачкается. Стэнли самый хаотичный и испорченный человек, что Ричи знает, и тот каждый день просыпается, чтобы увидеть себя, словно в зеркале. Это многое говорит о них двоих. — Я надеюсь, что тату моего соулмейта – хуй, — говорит Ричи с отвратительной улыбкой, зная, что Стэн ее пиздецки ненавидит. Тот моментально закатывает свои глаза. — Это значит, что он умрет от хуя, ты, ебанный дегенерат, — нараспев произносит Стэн, поднимаясь, чтобы выбросить сердцевину яблока в мусорку. — Эти тату показывают, как ты умрешь. Если у тебя тату машины, то это значит, что скорее всего ты умрешь в аварии. Если же там хуй, то скорее всего, твоя половинка – извращенец. Ричи хихикает, хотя идея этих татуировок, без сомнений, пугает. Он не понимает, как к ним относится. Какая-то часть его кричит в протесте – зачем ему подчиняться тупой воле природы, Бога, если у него есть своя башка на плечах? С другой стороны, никто не гарантирует, что ты встретишь своего соулмейта, и это значит, что даже если ты осядешь с кем-то, кого согласен терпеть до конца жизни, какая-то часть тебя будет утеряна навсегда… нет, никогда не найдена. Третье, это все абсолютно неправильно – что это вообще за хрень с возможностью узнать, как умрет самый дорогой тебе человек? Что за хуйня? Что за ебанный пиздец? — Рич, — голос Стэна, ставший почти незаметно мягче (но Ричи такой наблюдательный, только к некоторым вещам), вытаскивает его из собственной задницы. Он сталкивает их колени и ловит взгляд Ричи. — Это странно… — Странно? Да это пиздецки… ебануто! — Я знаю, но типа, — он пожимает плечами, — не переживай, все через это проходят, — и пусть тот тоже явно испуган и чувствует себя некомфортно, Ричи знает, что Стэн старается изо всех сил для него. Чтобы успокоить его. Ричи сжимает губы и переводит взгляд на небо. Оно потихоньку начинает окрашиваться в персиково-оранжевый и молочно-клубничный. Все еще невыносимо жарко даже в тени, и воздух до сих пор настолько плотный, что кажется, его можно сжать в ладони или лизнуть, но это не продлится долго. Им скоро понадобятся их куртки – по вечерам часто поднимается мерзкий ветер. — Ну не знаю, чувак, — Ричи вздыхает, вытирая свой лоб тыльной стороной ладони. Он ужасно хочет в душ, его кожа ощущается такой липкой, а волосы затвердевшими. — По мне, дело пахнет какашками, знаешь. Стэн издает слабый смешок, и Ричи практически уверен, что он сделал это только для того, чтобы помочь ему чувствовать себя лучше. Ричи интересно, какая же его вторая половинка. — Хочешь принять душ? — спрашивает Стэн, и Ричи не удивлен. Больше нет. — Ты же знаешь, я всегда хочу принять душ с тобой, Ст… — И затем мы вновь встретимся? — невозмутимо продолжает он, произнося каждое слово, может, лишь немного более четко, чем необходимо, игнорируя все, что Ричи сказал. Ричи бесцеремонно хватает тонкое запястье Стэна, на которое надеты элегантные часы, абсолютно точно не предназначенные для любого одиннадцатилетнего мальчика. Любого, кроме Стэна, разумеется. — В семь тридцать тогда, у твоего дома.***
12 Они тусуются с Эдди и Биллом достаточно много в последнее время, после того, как Бауэрс запер их четверых в классе математики, но это первый раз, когда миссис Каспбрак позволила Эдди пойти с ними в Карьер. — Эх, вот бы она могла пойти с нами, Эдс, — говорит Ричи, слезая со своего велосипеда. — Не то, что бы есть что-то, чего я еще не видел, но ее прекрасное тело – это всегда удовольствие для… — Захлопнись нахуй, мудак, — бурчит Эдди, похожий на маленький комок ярости, и поправляет прядь шоколадных волос, которая все время спадает на его левый глаз. Ричи смеется и стягивает свою одежду. Он терпеливо ждет, пока Стэн аккуратно складывает свою одежду стопкой, и продолжает свой рассказ о том, как они в первый раз прыгнули со скалы. Вообще, первый раз с Биллом был действительно интересным. Ричи и Стэн с отблеском отчаяния во взглядах, пытались доказать, что они профессионалы, и холодный страх совсем не удерживает их на поверхности; и Билл, очаровательный Билл, с мурашками по всему его бледному веснушчатому телу и прядями прямых рыжих волос с золотистыми кончиками, занимался тем же самым. — Выглядит куда страшнее, чем есть на самом деле, к этому привыкаешь, да, ребят? Эдди и Билл, оба без рубашек, замирают, уставившись на грудь друг друга с выражением лица, которое ни Ричи, ни Стэн никогда раньше не видели. Ричи кажется, его вырвет. Эта тяжесть внезапной ответственности не соответствует хрупким мальчишеским плечам. Ужасное знание, как погибнет любимый человек – друг, возлюбленный, партнер, недостающая часть тебя – не должно касаться светлых детских глаз, это неестественно, мерзко и жестоко. Глаза Эдди, обрамленные длинными пушистыми ресницами, слабо сверкают, а в зеленовато-голубой радужке Билла зарождается чувство, которое Ричи не может определить. Это напоминает ему выражение лица Стэнли, когда тот, провожая его домой, слышит, что родители друга вновь дерутся или маниакально смеются. В конечном итоге, почти всегда он приглашает его на незапланированную ночевку, чтобы Ричи не смотрел на своих родителей в состоянии алкогольного опьянения. Или выражение лица Стэна в тот раз, когда он застал Ричи, почти полностью высунувшимся из окна третьего этажа в попытках достать с дерева свою глупую панамку, которую туда кто-то закинул. В тот день Стэн много кричал на него. Он кричал на Ричи, как никто и никогда, а им было по десять лет. — О мой Бог, — бормочет Ричи, затаив дыхание. — О Боже, Стэн, это происходит. — Помолчи, — шепчет Стэн, не отводя взгляд от оцепеневших и немного напуганных мальчишек. Для него и Ричи их грудь все такая же чистая, но абсолютно ясно, что они видят то, что он не может. Билл протягивает руку и позволяет себе коснуться подрагивающего Эдди прямо под ключицей, там, где его сердце бьется под кожей и костями, он проводит пальцами. Его взгляд прикован к чему-то под его касаниями, и Эдди тоже осматривает свою кожу, но не видит там ничего. Ричи не знает, кто сжал чужую руку первым, но их со Стэном пальцы переплетены. Кожа Стэна становится теплой и влажной в соединении их липких ладоней, и Ричи внезапно ощущает, как тяжелеет его грудь и как собственное будущее злобно смеется, показывает язык, яростное и неизбежное. Дни, недели, месяцы, может, года пройдут, но он будет также стоять перед кем-то, столь же пораженный и окаменевший, и это будет точкой невозврата. И даже когда губы Билла изгибаются в слабой, виноватой улыбке, а рот Эдди раскрывается в немом восхищении, Ричи слышит, как его позвоночник ломается под болезненным грузом судьбы.