Страсти в общаге

Утром рано ребят будят менеджеры, приехавшие забрать их на работу. Мемберы, посреди ночи вернувшиеся в свои комнаты, вылезают из своих спален, будто ничего не было. О событиях прошлой ночи говорят лишь горящие глаза парней, и хромота некоторых с непривычки и массирование поясницы. — Я кажется неудобно лёг, — между слов как бы оправдывается Хосок, потягиваясь из стороны в сторону. — А мне кажется, что кровать жестковата, — добавляет Тэхён, пристраиваясь спиной перед Чимином и жестом прося помассировать ему поясницу. — Ничего не жестковата, это просто с непривычки, — подмигивает довольный Джин и проходит к столу, — скоро перестанет болеть, — добавляет он и прыскает от смеха. К нему присоединяется Чимин, заливающийся хохотом, следом падая со стула. У Намджуна в голове горит красная лампочка. «Этих полудурков надо остановить, иначе они спалят всю хату» — пробегает мигающей строкой. — Сегодня первый рабочий день, — заявляет он бодрым и строгим голосом, заставляя всех съежиться и умолкнуть. — Нам следует собраться и стать серьезней, — легкий кивок головой и пробежка взглядом по каждому мемберу. — Да, ребята, с нами будет работать очень много людей, — лениво добавляет Юнги, понявший опасения лидера. — Давайте, постараемся не облажаться, — смотрит на Чонгука, чьи глаза слишком ярко блестят для раннего нудного рабочего утра. — Я больше не мальчик, — отвечает оскорбленный макне. — Я могу быть серьезным. Я и сейчас серьезный, — тянет нос к потолку, но глаза не перестают блестеть. Менеджера, наученные опытом, по большей части не слушают их разговоров, поскольку сезон только начинается и им еще нечего заспойлерить фанатам. Поэтому нынешние беседы могут оказаться очередным пранком или уловкой, коих было немало за прошедшие годы. Стаффу лучше беречь свои нервы и сердце до начала лайвов, во время которых ребячество и безрассудство мемберов по необъяснимым причинам достигают своего пика. Всемирно известные звезды и их общение интересно только новеньким приставленным работникам. Хотя учитывая время на их обучение, подготовку и инструктаж перед вступлением в должность, новенькие они только для мемберов. Парни завтракают наскоро пожаренной яичницей, хлопьями и рамёном, и бодро шагают в рабочий день, следуя за стаффом. Еще в начале карьеры у них был один менеджер и два оператора на всех, а сейчас у каждого по личному менеджеру, оператору и телохранителю, старающихся не упустить ни единого их вздоха мимо своего внимания. К Чонгуку в этом году даже приставили не одного, а двоих операторов, учитывая его издевательства с пробежками во время съемок в прошлом году. ДжейКей поочередно смотрит в две камеры и старается скрыть ухмылку в кулаке, вспоминая как откачивали его бедного оператора после одной из серий Ран БТС прошлого сезона. Кстати, того оператора среди этих двух нет. Макне смотрит по сторонам и видит, что его приставили к Юнги, от чего ему становится еще смешнее. «Видимо это своеобразное возмещение вреда — пристроить набегавшегося работника к самому ленивому в части физической активности мемберу, который будь его воля, не то что бегать, даже ходить не стал бы». Младший ловит взгляд бывшего оператора и бросает приветственный кивок, как бы говоря «Я тебя узнал, несчастный». — Нас теперь круглосуточно на камеру снимать будут? — спрашивает Намджун у менеджера, когда вся «веселая» компания усаживается по машинам и едет в новый главный офис. В прошлом году их стали снимать чаще, но строго по графику и на рабочем месте. А такое сопровождение прямо с порога общаги доставляет некий дискомфорт. — Нет, это только на первый день, для архива, — оправдывается менеджер. — Исследования показывают, что фанаты больше интересуются закулисными съемками, чем официальными клипами, и компания хочет расширить контент, — очень к месту и своевременно сообщает он. «Мы выжмем из вас все соки» — мысленно переводит слова менеджера Намджун на неофициальный язык. — Надо сообщить мемберам, — отвечает он менеджеру не очень радостным тоном. «… чтобы меньше палились» — добавляет мысленно к словам лидера группы Сын Хун, являющийся тем самым единственным менеджером, который работает с ними с самого начала. Парни и без лишних предупреждений понимают, что в этом году они будут под пристальным надзором камер, когда войдя в тренировочный зал обнаруживают там целый лагерь съемочный команды. — Надеюсь, вы понимаете серъезность и масштабы всего происходящего? — То ли тонким намеком, то ли жирными буквами проясняет лидер, «буквально на несколько секунд» — как он сказал стаффу — заперевшись с мемберами в раздевалке. — Хён, как говорится, не первый день замужем. Не парься, — отвечает Тэхён с улыбкой. Он лучший актер из всех — умеет скрывать и подделывать свои мысли и чувства, потому волнуется меньше остальных. — Мы же профессионалы, — добавляет Хосок, скорее как напоминание, нежели утверждение, и оглядывает остальных. — Принято, — хором отвечают Джин и Чонгук, тут же ловя взгляды друг друга и обмениваясь взаимными поджопниками. — Кхм, — кашляет Намджун, напоминая про серъезность. — Ах, да, — снова хором отвечают главные малыши группы, исподлобья обмениваясь взглядами «с-меня-поджопник». Юнги и так тратит энергию на то, чтобы дышать, поэтому говорить очевидное — «Дай мне волю, я пойду спать» — он считает лишней тратой сил. — Мхм, — еле слышно отвечает Чимин, а у самого зудит. Что и где зудит непонятно, но понятно, что что-то с этим надо делать. А лучшее лечение когда зудит — это нашкодить. Намджун верит, он всегда верит мемберам, потому что по личному опыту знает, если что-то и выходит из-под контроля, то это всегда не специально: какое-то стечение обстоятельств, увеличение магнитного поля Земли, эффект солнечного затмения, ретроградный Меркурий или парад планет, но никогда не организованная и отрепетированная лажа. Лидеру только остается молиться, чтобы в текущем году Луна перебежала через Солнце ночью, Меркурий пребывал в ортоградном настрое, а парад планет выпал на выходной, и он никоим образом не подозревает, что биополе Чимина уже резонирует с магнитным полем Земли. Чимин не хочет доставлять проблем или портить настроение лидеру, он просто не может противиться своему естеству, и просто явялется тем, кем он является, когда: выбирает слишком узкие трико для тренировки; встает перед зеркалом не в шахматном порядке, а прямо перед Юнги; слишком сильно задирает футболку и через чурь выгибает поясницу; и даже когда неслучайно «случайно» оступается и падает на стоящего позади рэпера, а помогая ему встать задевает рукой низ живота — на обозрение всех камер, операторов и прочего стаффа, на злость Намджуна и на потерю дыхания Юнги. Эпизоды прошлой ночи, которые Юнги гонит еще с той секунды, когда обтянутые кожаным трико ягодицы Чимина перекрыли ему обзор в зеркале, всплывают яркими вспышками под веками, ноющими царапинами на коже и растущим давлением чуть ниже живота. Рэпер теряется на мгновение, оглядывается по сторонам — на одну камеру, другую, третью, и понимает, что момент упущен. Слишком поздно набирает глубокий вдох. Но вовремя поправляет длинную футболку и натягивает ее пониже, чтобы наверняка скрыть то, что не должно вырваться наружу. После неоднократного повторения в течение дня схожих действий слишком кокетливого Чима, Юнги мысленно ставит галочку напротив «Только свободная одежда! До конца сезона!» и жирную галочку напротив «Наказать Пак Чимина!». После достижения цели и получения удовольствия от лицезрения задыхающегося возбуждением хёна, Чимин ставит звездочку напротив «Повторять каждый день!» и три звездочки напротив «Это еще не всё!». Тревожная тревога срабатывает не только у Намджуна и остальных мемберов, но и у Сын Хуна, который является неофициальным старшим в отсутствие Бан-Пиди, и который даже если не знает всего наверняка, но точно догадывается о чем-то таком, происходящем сугубо внутри группы. Обученный опытом он знает, что к концу дня все взгляды не очень опытного стаффа устремлены на него, чтобы понять на сколько «нормальным» является такое поведение мемберов и есть ли повод верить фантазиям фанатов-шипперов, заполняющим просторы интернета. Вести себя непринужденно, будто все идет так, как задумано — главное правило, принцип работы и умело отработанный навык Сын Хуна. Когда за первым шкодником начинают повторять и другие официальные (Чонгук и Тэхен) и неофициальные (Джин) мемберы макне-лайна, у старшего менеджера зарождается гениальная идея, которая после быстрого звонка получает подтверждение у генерального директора. — Прошу выключить все камеры, — обращается он к стаффу, забираясь за воображаемую посреди зала трибуну. — Как вы знаете, — продолжает он, убедившись, что все красные огоньки выключены, — в интернете ходит много разных не очень лестных предположений, касательно личной жизни мемберов. И компания тратит большие материальные и трудовые ресурсы на расследование, поиск, обнаружение источников ложной информации, подачу иска, удаление вредоносных постов, которые по сути никак не возмещаются, поскольку трудно доказать их материальный ущерб и практически невозможно их устранить. И, как оказалось, эти посты даже увеличивают просмотры и привлекают новых фанатов. Поэтому, чтобы как-то влиять на их масштабы и направлять их влияние на наши репутационные риски, мы решили немного разбавить контент. В этом году в пилотном режиме мы запускаем программу «скрытого регулируемого шипперства». Мемберы будут играть на камеру какие-то элементы шипперства, которые будут подробно описаны и утверждены маркетологами и имиджмейкерами. А ваша задача — скрыть это в недрах контента, чтобы такие элементы попадали в кадр, но не в фокусе камеры, а где-то на заднем фоне, чтобы шипперы могли представлять, что это является необрезанным упущением стаффа. Сегодня мы пробовали демо-версию, чтобы проверить вашу реакцию перед запуском, и как вижу — это работает. Подробности еще будут обсуждаться в рамках рабочих групп. Благодарю! — Заканчивает он свою речь сопровождающимися охами и облегченными взглядами присутствующих, и ловит себя на мысли, что он гений. *** Джин чувствует, что зря компания потратилась на всю выкрутасную технику на кухне. Потому что, с началом рабочих будней, они предпочитают кормиться в бесплатной офисной столовке с ресторанным меню, лично составленным и опробованным генеральным директором. И не надо париться над готовкой после тяжелого дня или заботиться об очереди на мытье посуды. И, чтобы усилия стаффа и вложенные в оборудованную кухню мечты средства компании не пропадали зря, Джин решает, что он каждый вечер будет хотя бы готовить десерт. Ну, перекладывание мороженого из упаковки в креманки и нарезку ягод для посыпки, конечно, трудно назвать «готовкой». Но все же лучше, чем ничего. — Кто хочет мороженого? — кричит старший мемберам, разбредавшимся по комнатам сразу по возвращении. — Хён, ты купил мороженое? — первым откликается Намджун. — Когда успел? — Подходит он к столу и присаживается на стул рядом с ним, плененным взглядом наблюдая за нарезкой клубники. Джин смотрит сверху вниз на разнеженного после душа рэпера, вдыхает цитрусовый аромат, парящий над ним и сам размягчается до одури. Прямо сейчас хочется затискать его своими руками в клубничном соке и обсыпать ягодным поцелуем от макушки до кончиков сведенных в кулак пальцев, перевести его взгляд с доски на себя и есть его десертной ложкой вместо мороженого, смакуя каждый кусочек. — Открой рот, — командует старший, не в силах больше удерживать свой соблазн под кожей. — М? — Намджун в непонятках переводит взгляд с длинных красивых пальцев старшего на его лицо и тут же чувствует мягкие подушечки тех самых пальцев на своих губах. Непроизвольно раскрывает их, отвечая на требование и впуская их вместе с клубникой в свой рот. Губы всемирного красавчика тоже приоткрываются в унисон с губами лидера, и ему кажется, что это не сладкое мороженое на кончике клубники растекается на его языке, а вязкая слюна хёна, который слышно проглатывает её, наевшись глазами. У ранней клубники еще нет вкуса, зато вкус есть у пальцев Джина, которые рэпер не хочет выпускать из своего рта, слизывая с неё остатки мороженого и сильно причмокнув, когда все же приходится их отпустить. Взгляд старшего становится стеклянным и Намджун готов к действию, когда всю атмосферу рушит главный шкодник дня. — Я тоже хочу, — кричит он из дверей и бежит к ним, — и мороженое, и «клубнику», — на последнем слове его лицо издевательски искривляется, будто говоря «Я видел, что тут творилось», и улыбается, оперевшись на стол локтями и раскрывая рот перед Джином. — А-а-а… Намджун еще в тренировочном зале хотел прибить этого мелкого за раздразнивание Юнги и возможное раскрытие их общего секрета, а сейчас и подавно хочет придушить за несвоевременное появление и эту заковыристую улыбку. «В самом деле, сколько можно?!» — возмущается он про себя, пережевывая безвкусную клубнику и выдыхая проснувшееся желание на ложку с мороженым. «Чимин, мелочь щекастая, тебе ли не знать какой был только что момент. Мог бы залезть обратно в свою дверь, как Чонгук» — думает про себя Джин, а вслух произносит: — Приятного аппетита! — и закидывает полную ложку мороженого с огромной клубникой на ней тому в рот. — Хо-лод-но, — раскрытым ртом произносит Чимин, стараясь согреть мороженое на языке своим дыханием, удовлетворенный своей мелкой проделкой. Оно того стоило! — Йа! Пак Чимин! — шаги Юнги быстрее обычного. Глаза шире обычного. И голос громче обычного. На ходу от своих дверей до кухни высказывает свое недовольство. -Я тебе игрушка какая-та? Что ты вытворял сегодня в зале? — Я не вытворял! Я творил!.. …искусство! — показушно высокомерничает и дергает головой в другую сторону от Юнги, который к этому моменту успел подойти к столу, но еще держится на расстоянии от шкодника. На голос Юнги все остальные мемберы выбегают из своих комнат и направляются на кухню. Обычно рэпера трудно вывести из себя. Он говорит, что ему лень дышать, не то, что тратить силы на выражение эмоций. Поэтому такие дни, как сегодня, когда он оставив свою цель «превратиться в камень», вживается в свою человеческую сущность, проявляя весь впектр эмоций, является чем-то сродни празднику. И от того ни улыбающийся лидер, ни его заместитель по воспитательной работе (Хосок), ни другие парни не вмешиваются в грядущую перепалку. Зная Пак Чимина, они могут быть уверены, что при желании он устроит представление поострее Отелло. Юнги, возмущенный ответом младшего, бегает глазами от мембера к мемберу, ища поддержки, в зрачках читается «Я же не один это видел! Скажите, что я это не придумал». Но получает только молчание. Взгляд сменятся от поиска поддержки на разочарование. — Пак Чимин! — злится он, хлопая лалошкой по столу, от чего младший театрально подскакивает всем телом. Он знал, ожидал такую реакцию. — Ай, хён… — игриво тянет он, по-лисьи щуря глазки и извиваясь на месте. — Ты злишься так, будто это тебе не понравилось, — издевается. Парни хором захлебываются смехом, покуда открыто смеяться в лицо Юнги у них не хватит здоровья. Но все ведь знают… видели… «Понравилось». Так понравилось, что рэпер всю тренировку буквально не спускал рук с краев своей футболки, натягивая ее все ниже и ниже, стараясь скрыть позорное «Нравится». У Юнги дым идет из ушей. «Позор! Они все видели. Они всё знают». Как эта мелочь, посмела поставить его в такое положение?! И как теперь отрицать. Мемберам ведь не соврешь. — Чимин-щеее, — завороженный представлением Чонгук двигается с места и тихими размашистыми шагами идет к остальным. — Ты должен быть наказан, — движением рук показывает имитацию сильного шлепка по упругой заднице старшего, проходя за ним и приземляясь на стул рядом. — На! Поешь мороженого, — демонстративно ставит большую клубнику на верхушку десерта и протягивает посуду с содержимым рэперу, следом облизывая губы и продолжая капризно крутиться на месте. Юнги теряет дар речи. Провал! Проигрыш! Он шумно сглатывает все несказанные слова и застрявшие в горле эмоции, берет клубнику и целиком впихивает в рот, признавая поражение. По кухне прокатывается смех «на БИС». — Не делай так больше, — грозным голосом, но глазами в стол произносит Юнги в завершение. «Прости» — думает Чимин, — «я уже не смогу не делать»… — Добро пожаловать в клуб, — лисий взгляд переходит на Чонгука, в ответ на его «должен быть наказан». Чимин прогибается в пояснице и присаживается на стуле рядом с макне, не отрывая взгляда. Кладет кусочек клубники меж раскрытых губ и указательным пальцем проталкивает его внутрь, сжимая губы в букве «о». Где-то со стороны Юнги, и кажется Намджуна, слышатся сглатывания. Мемберы уже в курсе, что их маленький макне тоже стал взрослым и прошлую ночь провел в компании Тэхёна, горящие глаза которого говорят сами за себя. А такое внимание со стороны его лучшего друга, который, скорее всего, знает события прошлой ночи до мельчайших деталей, только дополняют несказанную вслух историю яркими красками. Только что строивший из себя развязного большого мальчика Чонгук заливается краской и «прячется» в таре с десертом. Хосок садится рядом с Юнги, а Тэхён с другой стороны — между ним и Чимином. — Тебе стоит расслабить ноги в танце, — машинально произносит главный танцор группы, обращаясь к Юнги, который не понимает: это издевательство или он серъезно? Расслабить ноги?.. Когда Пак Чимин «творит искусство»?.. с ним?.. в зале на глазах у толпы?.. — Вкусное мороженое, — продолжает Хосок, так и не дав ответа, что это было. *** После перерыва на десерт Чонгук снова оказывается в комнате Хоби-хёна. Лежит на его кровати, смиренно ждет, пока старший занят манипуляциями перед зеркалом. — Как ты, Гуки? — между дел спрашивает он, не находя подходящих слов, чтобы спросить о прошлой ночи. — Хён, а как я танцевал? — младший пропускает вопрос мимо ушей. Слишком неловко обсуждать такое. По крайней мере, пока. — Думаешь мне надо поработать над осанкой? — Я не заметил ошибок в твоих движениях, Гуки. Завтра посмотрю получше, — мямлет старший, не настаивая на своем вопросе. Младший расскажет, когда будет готов. — Гукккии, если будут вопросы ты всегда можешь спросить у меня. Не стесняйся, — добавляет он, чтобы поддержать парня. За годы совместной работы и проживания, младшенький стал очень близок сердцу и душе танцора-рэпера. — Я знаю, хён, — отвечает тот. — Ты всю тренировку смотрел только на Юнги-хёна и Чимин-и, — звучит упреком в адрес старшего. — А потом это внезапное наставление Юнги-хёну за столом, будто плевок в лицо… Не хочешь ничего сказать? — Чонгук буквально вырос рядом с мемберами. Он научился чувствовать их на уровне инстинктов. Каждое движение рук, мышц лица, интонация голоса, робкий взгляд, буквально любая мелочь в поведении старших читалось им будто написанное черным по белому листу. — Не знаю, Гуки, — после короткого молчания, видимо для переваривания вопроса, отвечает Хосок. — Я и сам не знаю. Кажется… — он еще немного сомневается, перед тем, как продолжить. Но за весь день он так себя извел мыслями, что хочется скорее высказать кому-то и избавиться от них. Поэтому, все же реашается и продолжает, — …я ревную Юнги. — ЧТО? — Ты знаешь, я был первым, кто нашел подход к Юнги, и единственным, кто был близок к нему… ближе остальных на протяжении долгого времени. — Спешит оправдаться танцор. — И теперь, когда кто-то заходит за нашу линию круга, мне хочется вытолкать его обратно, закрыть Юнги собой, вырасти стеной между ним и кем бы то ни было другим, кто может утащить его из моего круга. Мне хочется закрыть его куполом, доступ в который будет только у меня, — первая слеза против воли вырывается с уголка глаза, быстрым ручьем бежит вниз по щеке и срывается с края скул в пропасть. — Умом я понимаю, что это не нормально, что хён — не моя собственность, что он имеет полное право быть близким с другими, так же как и я с тобой… — он теряется, то ли не желая продолжать весь перечень того, что Юнги может делать без него, то ли внутренне отрицая его право на это. — Но сердцем ожидаю, что он откажется от всего и выберет меня. Заменит мною все, чтобы мог и не мог делать с другими… без меня… — Хосок прячет лицо в руках, понимая все, что только что сказал. Когда все это было только в его голове, он думал, что нет в этом ничего страшного. Просто друг, который высоко ценит свою дружбу с другим. Но произнося это вслух, понимая всю глубину своих же слов, предугадывая и вырисовывая все возможные реакции посторонних на такого рода признание, взвешивая как бы он сам отнесся, услышь он это с чужих уст, впервые отдает отчет себе, видит себя со стороны. — Кажется… — следующие слова труднее всего сказать. Потому что это не просто связка слов, не просто фраза. Это приговор! Его чувствам, его дружбе… Ему самому… Чонгук видит всю боль, нашедшую брешь в крепости старшего, и вырывающуюся наружу, обнажая его нутро, раздирая стены, пробивая огромных масштабов дыру. Он и до этого видел, что тот терзается чем-то, что что-то внутри царапает его стенки и ищет выход. Но никак не ожидал такого исхода. Младший вскакивает с кровати и подбегает к хёну, подставляя ему свое плечо. Хосок для Чонгука так же близок, как Юнги близок Хосоку. Он — тот, кто всегда поддерживал его, вдохновлял, помогал, утешал, веселил, заботился, защищал. И в такой момент, когда на него обрушилась лавина, которая может смести его с ног, разбить, разодрать, макне хочет стать его щитом, защитить от всего, в том числе от него самого. -… кажется, я люблю его, — всхлип в плечо младшего. Молчание. В знак жирного креста, который пал на его дружбу с Юнги вместе с этой фразой. В знак поминания его чувств, которые не имеют права существовать. — НО! — реагирует резко макне, затем смягчается. — но, ты же сам говорил есть правила… нельзя… нельзя нарушать их… нельзя любить, — шепотом заканчивает Чонгук в растерянности. Он хочет защитить хёна, но поможет ли в этом осуждение его чувств? — Я не знал, — оправдывается Хосок, не отнимая лица от младшего. — Я думал это из-за нашей дружбы. Думал это каприз, требование внимания… До этой самой секунды я не знал. — Честно признается он. — Подозревал… Отрицал. Отказывался принимать такой исход. Придумывал сто тысяч причин, почему мне стал неугоден тот, кто приблизился к Юнги, и ни в одном из них, я и Юнги были ни при чем. Убеждал себя, что я также реагировал бы даже если не было Юнги, потому что тот кто-то ошибся — сделал неправильно и прочее. Но сегодня, когда Чимин публично неоднозначно заявлял права на Юнги, показывая, что они могут быть ближе, чем кажется… Я… я… мне это не нравилось, — еще всхлип и младший снова притягивает его к своему плечу. — Что ты теперь будешь делать, хён? — Сделанного не воротишь, и Чонгук это прекрасно понимает. Любовь — возможно, прекрасное чувство. Но любить и ревновать мембера к другому — неправильно, старший сам говорил о правилах. Это может сильно усложнить жизнь всем в группе. К тому же, судя по реакции Юнги на касания Чимина, первый может и не разделять чувств Хосока. А в таком случае, последний только пострадает от своих неправильных чувств. — Не знаю, Гуки, — растерянно отвечает всхлипывающий старший. — Извини, что так расплакался перед тобой. Я не хотел тебя обременять. Мне просто надо было высказаться. Прошу, не говори никому. — О чем ты говоришь, хён?! — Возмущается макне. — Конечно, не скажу. Это только твое дело. Я бы хотел тебе помочь, но у меня нет никакого опыта в таких делах, — раскаивается младший, поглаживая рэпера по волосам. — Идем спать. Утро вечера мудрее, — заключает он, находя единственный выход. Потому что у самого в груди щемит за хёна, всегда заботливого, искрящегося счастьем, поддерживающего, и так внезапно расклеившегося из-за одного неуемного шкодника. В голове макне вертится бесконечное «А если…» — «А если, Чимин не вел бы себя так сегодня. Хён так и не понял бы что любит Юнги-хёна?», «А если он не делил бы с Юнги постель, он бы не влюбился в него?», «А если сказать Чимину отстать от объекта своих приставаний (Чонгук слишком хорошо знает Чимина, чтобы поверить, что сегодняшняя выходка была одноразовой акцией), он послушается?», «Конечно, нет. Это же — Чимин!», " А если перевести его внимание на что-то другое, то Хосок-хёну больше не придется наблюдать за его заигрываниями с Юнги-хёном?». Внезапно в груди макне вспыхивает неудержимое желание защитить солнышко-хёна, вернуть Чимину все слезы первого за выходку на тренировках, и в голове загорается лампочка — он, Чонгук, может перевести внимание Чимина на… себя! Как сегодня было за столом. Тогда, может Хосок-хён и не перестанет любить своего лучшего друга, но хотя бы ему не придётся ревновать его, и снова переживать эти ужасные чувства завтра. — Хён, — виновато произносит младший, укладывая Хосока в постель, — ты сможешь заснуть один? — Конечно, Гуки! — Восклицает тот, и без того, чувствующий себя неудобно из-за того, что взвалил свои проблемы на плечи младшего. — Так даже будет лучше. Я хочу подумать, как быть дальше. *** Чимин крутится перед зеркалом в новенькой черной футболке-безрукавке из тоненькой материи, когда Чонгук попадает к нему прямиком из комнаты Хосока, тихими шагами перейдя через гостиную, чтобы никто не услышал. В груди всё ещё пылает злость за солнечного хёна и его чувства, а при виде этой футболки, которая однозначно предназначена для публичных брачных игр шкодника с Юнги, злость начинает кипеть с удвоенной силой. — Аах, хён, — лениво тянет Чонгук, проходя в комнату и позволяя себе расположиться на кровати старшего, — тебе одного раза не хватило?! — Спрашивает младший, скорее для беседы, чем для ответа, ведь знает, что Чимину всегда мало, сколько бы он ни шкодил. — О чём ты? — Деланно удивляется Пак, продолжая крутиться и закидывая руки вверх и по сторонам, чтобы рассмотреть как лучше открывается обзор на его тело с вырезанных рукавов. — Не говори, что эта футболка у тебя просто для сна и ты не собирался надеть её на завтрашнюю тренировку?! — Больше утверждение, чем вопрос, с долькой упрёка в сторону хёна. — Она не для сна, — с неестественным голосом из-за завернутой за спину шеи говорит Чимин. — Она идеальна для тренировки, — таким же голосом продолжает он, прерываясь между слов, чтобы набрать воздуха. — Легкая, дышащая, в ней я меньше буду потеть… — не успевает закончить отговорку, которую как раз придумывал в голове. — Так же, как и в этих брюках? — Чонгук резко поднимается с постели и в два шага подлетев к Чимину, тянет за заднюю петельку брюк, от чего и без того узкие брюки еще глубже забиваются меж ягодиц старшего и надавливают на яйца. — Ах, — одномоментная боль вырывается в выдохе. — Мы на сцене всегда выступаем в таких брюках, так уж лучше готовиться к этому сразу на тренировках, — чуть приспущенным тоном отвечает он и стряхивает руку макне с петельки, чтобы вернуть приемлемое положение брюк. — Ты очень плохой мальчик, Чимин-ще, — восклицает Чонгук, смотря в глаза старшего через отражение в зеркале. — Что же нам теперь с этим делать, — игриво поворачивается к макне и щелкает его по подбородку, тем самым маскируя своё «И что ты с этим сделаешь?!». А злость в крови Чонгука кипит пуще прежнего. Это не та злость, когда жаждут мести. Это уязвленная злость, когда тебя не воспринимают всерьез. А Чонгук уже со вчерашнего дня взрослый и не может больше допускать попустительства со стороны Пака. — Плохих мальчиков принято наказывать, — в глазах макне просыпается черный ворон — предвестник беды. Рука младшего снова тянется к дерзкому хёну, пальцем накидывает заднюю петельку и вытягиваяет её вверх, заставляя застигнутого врасплох Чимина приподняться на носочки вслед за ней. Старший не может удержать равновесие и легко поддается подчинению маневрам макне, который под его весом шагает вперед и вжимает его во впереди стоящее зеркало. Правая рука Чонгука машинально исполняет приказ, сильно шлепая по упругой ягодице Чимина, обтянутой узкими брюками. Хлопок отдается в ушах Чимина, боль растекается по мышце, напоминая сладость боли вчерашней ночи. Фантазии, которые он рисовал себе о завтрашней реакции Юнги на свой наряд, захлестывают сознание, на мгновение выталкивая Пака из реальности. А Чонгук остановиться не может. Этот шлепок так правильно чувствуется на ладони, выравнивая жар после боли с жаром злости где-то в груди. Будто наконец установлена связь между его частями. И нужно всего лишь еще несколько шлепков, и все его тело выровняется в температуре, спадет напряжение. Следующий шлепок попадает в ту же точку, что и первый. Тело Чимина вздрагивает от резкой боли. Он не успел оправиться от первого, оттого второй в разы больнее, будто ножом режет кожу. Обе руки вскакивают вверх и прижимаются к холоду зеркала, чтобы вобрать его в себя и успокоить боль. Третий шлепок в ту же цель и рука макне фиксируется сжатой на ягодичной мышце старшего. Упругая, крепкая. Такую хоть десятки раз бей, не пробьёшь, только больше будет хотеться. Чонгук трясёт сжатой рукой, желая разгладить её упругость, разогнать накачанные мышцы. Но тщетно… Только в паху разгоняется жар, уже охвативший все тело. Напряжение не спадает, а становится еще больше, до кончиков пальцев на ногах, до самых краев каждой волосинки на голове. Ещё один шлепок и сила уходит из рук младшего, который вжимается пахом и всем телом в Чимина и держится только на опоре двух ног. Сжатая на ягодице рука расслабляется и перетекает по бедрам вперед. К промежности. Чимин чувствует тяжесть на своем теле. Остается зажатым в маленьком пространстве между зеркалом и грудой мышц за спиной. Возможно, если бы приложил усилия, смог бы оттолкнуться от неё, освободить себе больше пространства, оттолкнуть чужое тело… Но сил в руках нет, они только сильнее вжимаются в свежесть перед собой, будто могут проникнуть сквозь зеркало и охладить зудящую боль. А поясница живёт своей жизнью. Прогибается сильнее, ищет пах младшего, мелкими движениями трется об него, чувствуя напряжение. И мозг впадает в управление эйфории. Такая правильная реакция на его такой правильный лук… Чонгук накрывает своей ладонью пах старшего. Почему размер его руки кажется подходящим под размер этого паха. Младший злится еще больше, понимая, что тело Чимина не среагировало на его близость. Инстинкт победителя взмывает вверх, пробуждая сопернический дух. Не может быть, чтобы тело Чонгука не возбуждало хёна. Рука теснее прижимается к паху. Трется. Дыхание обрывается и тяжелеет, оседая грузом в уголках уха старшего. Нос запутывается во влажных после душа волосах. И пахом через материю чувствует упругую ягодицу, в которую хочется вбиться скорее. В брюках Чимина просыпается ответное желание на настойчивость младшего. Хочется. Зудит. Жжётся. — Да, — вырывается жалкий скулёж, когда руки младшего наконец тянутся к брючной пуговице и лезут за материю. Чимин в проигрыше скрывает глаза за веками и только глубже выгибается в спине. — Ты готов принять своё наказание, Чимин-ще? — глубокий рычий голос звучит со спины прямо в кожу лица, где-то возле уха. — Да, — молит, не раскаивается, — накажи меня, — в выдохе еле слышно, — пожалуйста, — шепотом. Чонгуку срывает голову. Уши заливаются свинцом от переполненных гормонов. Он чудом не рвет узкие брюки старшего, когда стягивает их с него. И не помнит как снял свои. Зато отчетливо чувствует наслаждение, когда залившийся естественной смазкой орган рывком входит в желанное тело. Будто где-то над водой, слышатся стоны на высокой ноте. Но его ведет от теплоты нутра, в которое он вбивается сильнее и резче. Его орган похлеще кнута пронзает болью нерастянутую ткань, которая не рвется только потому, что уже была испытана на прочность прошлой ночью. Упругие ягодицы приятно мнутся под тяжестью тела и ударов пахом макне. Возвращаются в свою форму, чтобы принять очередные удары и снова смяться, будто сплющенная булочка. Чонгуку мало. Жар прожигает кожу, требуя большего. Всем телом младший льнёт к мягкой коже перед собой. Трётся кожей о кожу и снаружи внутри, не вытаскивая свой набухший орган. Одна рука трёт пах старшего, который тоже наливается кровью и просит разрядки. Другая тянется к шее, чтобы наказать, чтобы перекрыть кислород, который превращается в стоны при выходе из уст. Наказание не должно быть сладким, не должно быть желанным. Чимин должен умолять его прекратить. Но тот кричит: — Ещё… да… пожалуйста, Гукки… — и сильнее трётся об его пах. Затвердевшие соски выпирают сквозь тонкую материю футболки и оставляют хаотичные линии на распаренном от жарких дыханий и тел зеркале. Чонгук зажимает его всем телом, когда вбивается в очередной раз, и пар на зеркале размазывается зажатым телом Чимина, проясняя отражения двоих, и снова мутнеет, когда очередной выдох распыляется по его поверхности оседающей влагой. Чонгук зол и требователен. Он хочет чтобы Чимин извинялся и просил о милости. Он шлепает по твердому члену младшего, от чего тот шипит и не скрывает боли. Но тот орган становится тверже прежнего. Чонгук опаляется, злится, достигает пика чувств, но все же не получает извинений. А потому не считает нужным вытаскивать свой орган из нутра старшего, когда разряжается спермой. Внутренность Чимина будто растягивается под напором и заполняется чем-то более горячим. Вязкая жидкость неприятно тянется вниз и проливается влагой между ног. Чимин материт макне про себя, но не в силах издать ни звука, желая и самому скорее разрядиться под движением его рук. Но тот не доводит дело до конца. — Плохие мальчики не заслуживают десерта, — рвано шепчет младший в ухо хёна, и оставив висеть твёрдый орган без разрядки, натягивает свое белье и отстраняется. Всё существо Чимина бастует и наливается силой откуда-то из глубин, когда он в повороте хватает младшего за горло и заталкивает на постель, следом залезая на него. — Ах, ты, сученышь, — звучит меж сжатые зубы. — Ты видимо плохих парней еще не встречал, — лицо кривится в довольной ухмылке, когда он налетает со страстным поцелуем. Младший не может сопротивляться. Воздуха не хватает, чтобы включить мозги и обдумать ответные действия. Остается только подчиниться. Язык Чимина тверже его органа, когда настойчиво толкается в рот Чонгука, сплетаясь с его языком, размазывая свои слюни по его губам и коже. Чимин поднимается выше в теле, пока Чонгука слегка приподнимается на локтях, чтобы поспеть за ним. Но рука старшего, крепко зажимающая его за волосы, не дает приподнять торс полностью. Фиксирует младшего в положении на локтях. Спускает его голову по своей коже, пока сам ползет вверх, и совершенно неожиданно ддя второго толкается своим членом ему в рот, задевая горло, и накрывая пахом его лицо. Чонгук возмущен. Но это также чертовский возбуждает. Чимин действительно плохой мальчик. Макне ослабляет горло, чтобы вобрать поглубже. Он принимает условия игры, которую сам начал. Кончиками пальцев гладит ноги Чимина, где-то на уровне лодыжек, куда может дотянуться. А ртом посасывает и причмокивает, подстраиваясь под темп, котооый задает старший своими руками на его волосах. — Так, да! — Звучит томно где-то сверху и Чонгук старается усерднее. — Ммм, — тянется ещё и заканчивается коротким — Ах, — после чего старший тауже бесцеремонно кончает не выходя изо рта макне. Чонгук сглатывает, машинально, на инерции, стараясь не пролить ничего на себя. Лишь спустя пару секунд он понимает как старший над ним поиздевался. «Пак Чимин, отомщу» — думает про себя макне, смотря горящими не то довольством, не то злостью глазами, когда выбирается из расслабленных рук старшего и уходит к себе, облизывая губы и сглатывая остатки спермы.