Their End May Know

Стекло душевой двери холодит спину. Пот капает со лба, в веках неимоверная тяжесть. Я закрываю глаза, думая о том, что хорошо бы снять спортивные штаны и принять душ. Но для этого нужны силы. Врач предупредил, что после радиотерапии меня ждёт тошнота и болезненное состояние. Как будто до сих пор я не чувствовал себя больным, имея грёбаный рак. Но, чёрт, я конечно не предполагал, что мне будет настолько херово. Хочу бутылку воды из холодильника, но до него слишком далеко. Так близко и в то же время так далеко. Если только... нет, не пойду туда. Он... нет. Не думать об этом. Помню, как ответил доктору, что буду в полном порядке. Что ни радиация, никакая ещё хрень не способны повлиять на меня так, как на других людей. Брайана Кинни не рвёт. Рвота едва ли не на первом месте из большого числа претендентов на звание самого позорного, что может случиться с человеком. Я всегда был способен перепить всех, не обнимая потом унитаз. А вот Майки после пьянок частенько доводилось высовывать голову из окна машины, как собаке. На губах появляется улыбка при воспоминании, как однажды беднягу Майкла рвало на ходу из новенького «Олдсмобиля» моего отца. Если бы Майки потом не настоял, я бы ничего не убирал, потому что считал — старина Джек вполне заслужил новый облик своей драгоценной машины. Ублюдок. Интересно, чувствовал ли он то же самое, когда умирал? И было ли ему страшно. Дрожу и подтягиваю колени к груди, даже не в силах обнять их руками. А надо быть мужчиной, открыть глаза и подняться уже нахрен с пола в ванной. Но это кажется невыполнимой задачей. Вдруг что-то влажное и прохладное касается лба. Запоздало осознаю, что несколько секунд назад слышал, как включился кран. — Брайан, выпей воды. От звука его голоса замирает сердце и охватывает волнение. Открываю глаза. Джастин с бутылкой воды в руке опускается на колени и начинает вытирать мне лицо мокрой салфеткой. Я этого не заслуживаю. — Вот. Я подержу, а ты попей. — Он поднимает бутылку, и я делаю, как велено. Вода, попадая в горло, ощущается словно самый лучший виски. — Не надо слишком много сразу, иначе тебе снова станет плохо. — Джастин ставит бутылку рядом со мной и встаёт, добавляя: — Отдохни минутку. — Но единственное, что я сейчас хочу — притянуть его к себе, но на это совершенно нет сил.

***

Брайан Кинни не влюбляется. «Любовь для наивных мечтателей-натуралов, лесбиянок и глупых педиков. Не для меня, — говорил я себе в течение долгих лет. — Что вообще даёт любовь, какой от неё прок?» Но на поверку все эти убеждения оказались чушью собачьей. Верно? Джастин стоит на четвереньках, вытирая мою рвоту. Я не успел добежать до унитаза. И это отвратительно. На полу кусочки сэндвича с ростбифом и картошка фри, которые я демонстративно ел на ланч, несмотря на строгое указание врача — есть только суп. А Джастин даже не подал виду. И сейчас спокойно убирает бумажными полотенцами всю мерзость, что я натворил. Его не передёргивает, он не кривится и не морщит нос от отвращения. Джастин оборачивается: — Хочешь ещё воды? — Просто молча смотрю на него. — Подожди только минутку, — говорит он и снова возвращается к уборке. Как ни в чём не бывало. Почему он здесь? Как он мог вернуться и начать заботиться обо мне после того, что я сказал? Джастин достаёт из-под раковины спрей-очиститель, которым обычно пользуется горничная, и заканчивает вытирать мою блевотину, словно это не более чем пролитое молоко.

***

Брайан Кинни не плачет. Воспоминания мгновенно всплывают, желая доказать, как сильно я ошибаюсь, шепчут и широко растопыривают свои пальцы. Этот старый грёбаный мудак и его кулаки. Шар для боулинга исчезает в тумане. Кровь впитывается в бетон. Джастин поднимается и моет руки. Собираясь что-то сказать, поворачивается ко мне и замирает. Потом подходит ближе, вновь опускается на колени и садится на пятки. Протягивает ладонь и вытирает слезу с моей щеки. Хватаю его за руку и хочу заговорить, но горло саднит. Он осторожно высвобождается и поднимает бутылку с водой. Делаю несколько глотков. Голос всё ещё хриплый, но я наконец могу произнести: — Извини. Джастин пытается улыбнуться, и я знаю, что он собирается ответить. Совершенно точно знаю. Его голос срывается: — Извинения это... Прижимаю палец к его губам, обрывая слова, которые сам говорил тысячу раз. Настало время для новых слов: — Я люблю тебя. Джастин широко раскрывает глаза, и, кажется, застывает на целую вечность. Затем отмирает, глубоко вздыхает, наклоняется и целует меня, медленно и нежно, слегка касаясь пальцами лица. Потом отстраняется, и его глаза сияют. Беру его руку и слабо сплетаю наши пальцы. Он в ответ крепко сжимает их. И снова меня целует. Когда я приоткрываю губы для поцелуя, понимаю, моё пахнущее рвотой дыхание — кислое и несвежее. Но знаю, Джастина это не волнует. И знаю, что на его месте я поступил бы так же. Потому что это чёртова любовь.