Просто закрой глаза

      Гермиона почему-то нервничала перед вечерним дежурством. Она дважды распустила и собрала волосы в хвост, потеряла и нашла значок старосты и едва не упала с лестницы, не заметив крутящегося под ногами Живоглота.       От внимательной Джинни не укрылось ее легкое волнение, поэтому, когда Гермиона спустилась в гостиную, та с усмешкой спросила:       — Ты чего такая возбужденная? На свидание собралась?       Гермиона фыркнула.       — На вечерний обход по школе.       — Ах, вот оно что. С красавчиком Лео, да?       Гарри, сидящий у камина за партией волшебных шахмат с Симусом, встрепенулся.       — Что ещё за красавчик Лео?       — Староста школы мальчиков. Он из Когтеврана, — пояснила Джинни, делая вид, что не заметила легкой нотки ревности в тоне Гарри, когда он произнес «красавчик».       — Да, я иду на дежурство с Леонардом. Чего ты так улыбаешься?       Джинни пожала плечами, но с её лица не сходила хитрая улыбка.       — Ладно, мне пора.       Гермиона уже открыла было дверь, чтобы выйти, когда до неё донесся голос Джинни:       — Ещё только без двадцати девять.       — Отлично, прогуляюсь, — пробормотала Гермиона, выходя из башни Гриффиндора.              На самом деле, выйти пораньше оказалось не самой удачной идеей: она дошла до холла за пару минут и теперь слонялась поблизости, рассматривая уже давно изученные вдоль и поперек портреты и рыцарские доспехи. В коридорах замка было прохладно, а факелы, освещающие школу, нисколько не согревали.       Гермиона с сожалением думала об оставленной в комнате теплой мантии, вместо которой она предпочла свою обычную, когда увидела в конце холла Леонарда. Он тоже решил прийти пораньше, и она вздохнула с облегчением, что не пришлось ждать дольше.       Лео одарил ее широкой улыбкой.       — Тоже не любишь опаздывать? Как твои дела?       — Всё отлично, спасибо. А у тебя?       — О, просто потрясающе, не считая горы домашней работы по Трансфигурации и ЗОТИ. Давай спустимся, начнём с подземелий.       Они шли по коридорам, болтая вполголоса о домашних заданиях и недавно прочитанных книгах и отвлекаясь лишь изредка, чтобы послать в очередной закоулок или зал обнаруживающее заклинание. Но всё было тихо, ученики уже давно разошлись по гостиным.       В подземельях пахло сыростью и было гораздо холоднее, чем наверху, так что Гермиона поежилась, мечтая поскорее закончить с этой частью замка.       — Всё чисто, — заговорщицким тоном произнес Лео, когда они осветили палочками темный коридор, ведущий к гостиной Слизерина. — Эй, да ты совсем замерзла! Дай-ка руку.       Он взмахнул палочкой, и из нее вырвалось голубоватое теплое пламя, которое тут же весело заплясало на ладонях Гермионы. Она улыбнулась от нахлынувших воспоминаний: этот не обжигающий, а согревающий огонь она использовала еще на первом курсе, и они грелись возле него вместе с Гарри и Роном во дворе школы холодной осенью, строя планы насчет того, как бы вывести Снейпа на чистую воду.       — Спасибо, — сказала она, но когтевранец её, судя по всему, даже не услышал. Он смотрел вглубь коридора. Лицо его потемнело, улыбка сползла с губ, на скулах заиграли желваки.       — Как мило. Прошу прощения, что помешал, — произнес Малфой с ледяной, почти ядовитой учтивостью.       Гермионе потребовалось приложить немало усилий, чтобы сбросить с себя нашедшее вдруг оцепенение. У нее было чувство, что её застали за чем-то постыдным; и застал не кто иной, как Малфой в своем собственном змеином логове.       — Малфой, ученикам запрещено разгуливать по школе по ночам.       Он хмыкнул.       — По ночам? Ещё только начало десятого, Грейнджер. Хотя для тебя, наверное, уже время спать. Дайте пройти, голубки, — и он пошел мимо них по направлению к гостиной. Леонард продолжал следить за ним полным раздражения, злым взглядом, от которого его лицо казалось совсем незнакомым.       Только сейчас Гермиона заметила, что Малфой в тренировочной мантии с эмблемой Слизерина на груди, — очевидно, только что вернулся с тренировки по квиддичу. Задержки на поле были обычным делом, Гарри тоже часто приходил со стадиона поздно; за такое не снимали баллы с факультетов, хотя ее так и подмывало воспользоваться статусом старосты и снять со Слизерина несколько штрафных очков.       Их дежурство продолжилось в тишине. Леонард был задумчив, быстро шел вперед и даже не замечал, что Гермиона едва поспевает за ним.       — Постой! В чем дело? — Гермиона заставила голубоватое пламя, все еще греющее ее руки, исчезнуть, и осторожно коснулась плеча напарника.       — Всё в порядке, извини. Просто это Малфой.       — Понимаю, — кивнула гриффиндорка. — Он та еще заноза...       — Он ведь Пожиратель Смерти. И разгуливает на свободе, по Хогвартсу, как ни в чем не бывало.       Так вот оно что.       — Ну... э-э-э… Его ведь оправдал Визенгамот. — И, совершенно неожиданно для себя, добавила: — Он и его мать помогли Гарри… Во время войны…       — Наверное, только ради того, чтобы спасти свою шкуру. Бывших Пожирателей не бывает. И все они заслуживают встречи с дементором.       Гермиона почувствовала, что за его ненавистью скрывается какая-то очень личная история, и тактично промолчала. Но после короткой паузы Леонард продолжил сам:       — Пожиратели убили мою мать. Незадолго до того, как Сама-Знаешь-Кто исчез в первый раз.       — О, мне очень жаль, — сказала она. Ей хотелось сказать что-то ободряющее, но она не знала, что.       — На войне… Ты убивала Пожирателей?       Этот вопрос застал ее врасплох. Гермионе не нравилось, куда зашел разговор; ей не хотелось вспоминать войну, не хотелось думать о Волдеморте и Пожирателях и о своих павших в бою друзьях. Она с таким трудом загнала мысли об этом в самые отдаленные уголки своей памяти. Она делала вид, что всё в порядке. Она выработала иммунитет к бесконечным вереницам громких заголовков в газетах, восхваляющих Гарри, её, Рона и других членов Ордена, к сотням вопросов, которыми сыпали на них репортеры и просто любопытствующие — она не замечала их, уходила от разговора, когда могла. И тут вопрос в лоб: убивала ли она?       — Нет. Хотя мы вынуждены были защищаться и атаковать, конечно… Только при необходимости, для самообороны, но я никогда не использовала Непростительные. Обычно это были оглушающие, обездвиживающие чары...       — Мне жаль, что я не принял участие в войне, что был в Америке, когда всё это происходило. Моя мать была маглорожденной… И отец испугался, решил уехать сразу же, как появился слух, что Пожиратели снова собираются. Один из них сбежал тогда из Азкабана...       — Сириус никогда не был Пожирателем, его оклеветали, — поправила Гермиона, и Лео внимательно посмотрел на нее, ожидая продолжения. — Война в целом... Это было ужасно.       Она никогда и ни с кем не делилась мыслями о том, что пережила во время войны. Но, может, именно это ей и требовалось?       — И находиться здесь, сейчас, — она повела рукой, указывая на стены замка, — это тяжело. Но всё позади. А по поводу Малфоя… Не обращай внимания. Он стал Пожирателем не по своей воле и в итоге перешел на нашу сторону.       — Они все так говорили, — горько усмехнулся Леонард. — Не по своей воле, заставили, подчинили, угрожали, шантажировали, зачаровали. Я в это не верю. Я бы лучше умер, чем присоединился к ним, — голос его дрогнул.       Гермионе нечего было ответить на это. Она ненавидела Волдеморта всем сердцем, хоть он и исчез с лица земли. Сколько еще в мире покалеченных судеб, разрушенных жизней, наполненных болью утраты сердец?       От грустных размышлений их отвлек шорох в конце коридора.       — Гоменум ревелио, — прошептала Гермиона. Она почувствовала, что заклинание сработало: кто-то разгуливал по коридору.       Это была сладкая парочка когтевранцев-третьекурсников, которые были настолько увлечены поцелуями, что даже не заметили их. Леонард строго отчитал их и оштрафовал свой факультет на десять баллов.       До конца дежурства они больше никого не встретили, не считая Филча, неожиданно выпрыгнувшего на них из темноты одной из классных комнат. Заметив блестящие в свете факелов значки префектов, он недовольно сморщился и потащился дальше по коридору, что-то бубня себе под нос.       Оказалось, Леонард много читал в свободное время, в том числе и литературу магловских классиков. Гермиона с удовольствием поспорила с ним насчет нескольких книг, и между ними даже развернулась дискуссия насчёт языковых различий в поэзии волшебников и авторов-маглов. Он был уверен, что Данте был сквибом, и убеждал ее в своей правоте с таким пылом, что Гермиона едва не поверила ему.       — У вас кто-нибудь уже нашел контрзаклятие для профессора Уилкс? — спросил Леонард, когда их дежурство подходило к концу.       — Пока, кажется, нет. Я ещё даже не приступала, хотя и взяла в библиотеке несколько книг по защитной магии, которых нет в программе.       — Странно, что она сама изобрела заклинание, направленное на маглорожденных и полукровок, тебе не кажется? Да ещё и изучать Адское пламя на практике в школе. Это очень опасно. Ты знала, что ожоги, оставленные этим пламенем, невозможно вылечить? И человека, который угодил в него, нельзя спасти.       Гермиона знала. И да, ей казалось странным, что волшебница, которая, судя по всему, работает на Министерство, обладает такими навыками в Темных искусствах. Они даже обсуждали это с Гарри, но тот был в восторге от профессора Уилкс — он был уверен, что все эти знания пригодятся им на службе в аврорате и радовался, что МакГонагалл нашла достойного преподавателя, а не какую-нибудь Амбридж-дубль-два. Кроме того, профессор, кажется, относилась непредвзято ко всем ученикам без исключения. Она ни разу не подчеркнула «избранность» Гарри (а некоторые преподаватели восхищались им и хвалили, что бы он ни сделал) и не принижала способности слизеринцев (и такой грешок водился за парой профессоров). Она была строга ко всем в равной мере, и всех критиковала одинаково — иногда едко высмеивая, иногда закатывая глаза, как от вселенской усталости. Но заклинание, которое могут отразить лишь чистокровные волшебники, немного выбивалось за рамки. Гермиона до сих пор ощущала ту уязвимость, когда поняла, что ничего не может сделать, чтобы сбросить с себя заклятие. Кроме того, заклинания, связанные с чистотой крови, были включены в список запрещенных давным-давно.       С другой стороны, Грюм тоже преподавал им непростительные…       «Лже-Грюм, ты хотела сказать? Крауч-младший, Пожиратель?»       — Но она права. Лучше нам быть готовыми ко всему этому, — наконец, промолвила Гермиона.       Леонард с сомнением пожал плечами.       — Не знаю. Отец говорил мне, что подобные заклятия они изучали только на подготовительных курсах в аврорате. С другой стороны, он оканчивал Ильверморни, школу чародейства в Америке, там, наверное, другая программа.       — А ты не там учился? Когда вы переехали в Америку, — Гермионе её вопрос показался безобидным, но лицо Леонарда потемнело.       — Нет, не там, — но почти сразу снова улыбнулся ей и продолжил: — так что насчет сотрудничества по домашнему заданию? Я, кажется, нашёл нужную руну для защиты, но ничего не выходит. Заклятие замедляется, но все равно бьет в цель. Не хочешь вместе разобраться с этим? Одна голова хорошо, а две лучше. — И тут же, словно оправдываясь, добавил: — От моего напарника толку мало. Жаль, что мне не досталась Луна Лавгуд, она отлично разбирается в защитных заклинаниях, судя по всему.       Гермиона задумалась. Она должна была искать контрзаклятие вместе с Малфоем, потому что они были напарниками. Но, с другой стороны, вряд ли он будет в восторге от этого, разве что с радостью попрактикует на ней заклятие для оглушения маглорожденных, пока она пытается придумать, как отбить его. Кажется, в их паре каждый сам за себя. А Леонард — умный парень, и вдвоем они наверняка справятся с заданием гораздо быстрее.       — Да, давай.       — Отлично! Может, на этой неделе, в библиотеке? После уроков, например.       — Хорошо.       Они уже пришли к портрету Полной Дамы.       — Я отлично провел время, — с улыбкой произнес Леонард, и Гермиона покраснела. — Спасибо и доброй ночи.       — Доброй ночи, Леонард.       — Эй! Я что, зря представился тебе дважды? Лео, просто Лео!       Она рассмеялась, а он махнул рукой и отправился в сторону башни Когтеврана, что-то весело напевая себе под нос.

***

      — Отстань. Я не в настроении.       Судя по тому, как насупилась Пэнс, прозвучало слишком грубо. Даже Блейз, сидевший у камина с книгой в руках, удивленно поднял глаза.       — Тренировка была неудачная. Я устал, — это не очень-то походило на извинения, но ему было всё равно. Драко пошёл в спальню, на ходу стягивая тренировочную мантию и перчатки.       Но дело было вовсе не в усталости. Он был зол.       Грейнджер и её тощий кучерявый дружок с Когтеврана. Вот причина.       Стоя в ванной под струями обжигающей, едва не кипящей воды, он снова и снова мысленно прокручивал сцену, свидетелем которой стал, возвращаясь с тренировки.       Грейнджер улыбалась, как идиотка, глядя на этого выскочку. Но на это ему было плевать. Кажется, его взбесило то, как она принялась поучать его своим командирским тоном. «Ученикам запрещено разгуливать по школе по ночам» — с чего она взяла, что может ему указывать?       А её дружок, носитель знаменитой фамилии Грейвс, смотрел на него так, будто вот-вот бросится с кулаками. Драко кожей чувствовал его ненависть, проходя мимо. Не то, чтобы его это сильно заботило, но хотелось спросить: «А тебе-то я что сделал? Тебя тут даже не было». Ну, и врезать, конечно.       Его ненавидели только лишь за то, что он — Малфой. Он, конечно, натворил дел, о которых в глубине души горько сожалел, но знал — его ненавидят в первую очередь именно из-за его имени.       Драко вдруг вслух рассмеялся.       «Погоди-погоди. То есть ты, серьезно, думаешь о них? Вот прямо стоишь тут, и думаешь о Грейнджер и ее дружке?».       Да плевать на них.       Драко вышел из душа и с удовольствием растянулся на кровати. Спать не хотелось, да и было рано, поэтому он взял с тумбочки книгу и стал листать страницы, просматривая заголовки.       Он взял её и еще несколько фолиантов в Особой секции школьной библиотеки. Он искал упоминания о темных символах, метках, способах излечения от увечий, нанесенных Тёмной магией. Хоть какую-то зацепку, которая могла бы помочь, обнадежить: «Нет, Драко, тебе не придется отрезать чертову руку, она тебе еще пригодится. И всю жизнь носить перед глазами свои худшие ошибки тоже не придётся».       Возможно, он не там искал, потому что ничего путного не попадалось.       Его Метка больше не жгла кожу, но Драко не мог обманывать себя, что так будет всегда. Оставшиеся на свободе Пожиратели уже дали о себе знать, и, наверняка, теперь готовили следующий шаг.       Его размышления прервал тихий шорох. Он взглянул в витражное окно: за стеклом, словно зависнув в воздухе, на него таращились два огромных желтых глаза.       Это был его филин. Отвязав от лапки конверт и угостив пернатого почтальона лежавшим для таких случаев на подоконнике совиным лакомством, Драко сел за стол, нетерпеливо разворачивая пергамент. Распечатывая письмо, он мимоходом заметил, что гербовая сургучная печать Малфоев немного скололась по краям. Это значило, что письмо перехватывали — печать была зачарована, и ее невозможно было восстановить полностью.       Дорогой Драко,       Мы с твоей матерью сейчас в Исландии. Здесь чудесные виды. В горячих источниках полно краснокрылых данкенов, — ты ведь знаешь, как Нарцисса любит этих маленьких существ.       Пока затрудняюсь сказать, когда мы вернёмся домой — ты ведь помнишь, что в этом году у нас двадцатая годовщина свадьбы, — решили растянуть отпуск и устроить небольшой медовый месяц. Вероятно, Рождество мы проведем также в путешествии. Отправлю наши координаты позже.       Надеюсь, ты простишь нам долгое отсутствие, но ты ведь понимаешь, что мы слишком многое пережили в последний год и должны восстановиться от потрясений, особенно сейчас, когда, наконец, установлены мир и благополучие.       Счастливы слышать, что в школе у тебя всё хорошо.       Очень рад, что Защиту от Темных Искусств у вас преподает профессор из Министерства. К сожалению, я не имел удовольствия познакомиться с мисс Уилкс во время службы.       Пиши чаще.       Твой отец,       Люциус А. Малфой.       В этом письме отец рассказал куда больше, чем перед отъездом. Разумеется, каждая слащавая строчка была прикрытием для посторонних глаз. Краснокрылые данкены — определение для неизвестной угрозы; родители, значит, действительно в Исландии (отличный ход, чтобы поставить Министерство в известность и отвести подозрения от возможного побега). Письмо означало: «сиди в школе и не смей покидать её, в том числе и на каникулы. Новой преподавательнице доверять нельзя. Никаких встреч. Писать только в случае крайней необходимости. За нами следят, за тобой тоже - без глупостей».       Взмахом палочки он уничтожил письмо и собирался было продолжить чтение книги по темным искусствам, как в комнату ворвался Блейз.       — Ну что, сколько у тебя очков?       — О чем ты?       Забини с довольной улыбкой протянул ему смятый лист пергамента.       Сверху знакомым почерком было выведено имя Блейза, а ниже шёл список с перечислением разнообразных заклинаний и контрзаклинаний. Напротив каждого стояло число.       На второй половине располагался тот же список, только с другими цифрами и именем «Гарри Поттер» посередине.       Ещё ниже было выведено число 16.       — Пергамент учитывает наши успехи в дуэлях, успешные атаки и отраженные заклятия, — воодушевленно сказал Блейз. — А ты чем похвастаешь?       Драко поморщился. Он понятия не имел, где лежит его лист, а потому просто сказал:       — Акцио зачарованный пергамент.       Лист взлетел с письменного стола и через мгновение оказался в руках Драко.       — Девять. Ха! Готовь форму Гриффиндора на выпускной.       Драко пробежался глазами по списку, всё сильнее раздражаясь.       Его мысли смешливо озвучил Забини:       — Смотри-ка, Грейнджер на тебя вообще почти не нападает. Одни контрзаклятия. Да и у тебя не густо. У нас с Поттером вдвое больше на каждого.       — Заткнись. Прошло только несколько уроков, а мы делаем на каждом одно и то же — заклятия уровня второго курса.       — Я ей нравлюсь, — лицо слизеринца расплылось в довольной улыбке. Он улегся на свою кровать и мечтательно прикрыл глаза.       — Кому, Уилкс? Скорее, ей нравится золотой Поттер. Она его жалеет, как и все остальные, и завышает баллы.       — Только не она. Ох, какая женщина. Я бы…       — Всё, мне неинтересно, — Драко убрал лист подальше и снова взялся за книгу.       — Малфой и учебник? Вечером? Да тебя, видимо, Грейнджер покусала. Есть другие тревожные симптомы? Тяга к очкарикам или Уизли? — Блейз с притворно встревоженным видом схватился за сердце, — может, устроишь голодовку во имя домашних эльфов? Только скажи, вызову мадам Помфри. Или сразу отвезу тебя в больницу Святого Мунго.       Драко засмеялся и почувствовал, что давно не слышал свой собственный искренний смех.       Книга оказалась бесполезной в решении его проблемы. Зато оно неожиданным и чрезвычайно удачным образом обнаружилось во время одного из уроков по защите от Темных искусств.       Старшекурсники прилежно скрипели перьями, решая тест по недавно пройденным темам, когда Драко почувствовал обжигающую боль в предплечье.       В ту же секунду профессор Уилкс, со скучающим видом сидевшая за учительским столом и рассматривающая свои длинные, ядовито-зеленого цвета ногти, оживилась.       — Я сейчас вернусь. Кто попытается списать, получит от меня Летучемышиный сглаз.       И стремительно вышла из класса.       Драко уставился на свой тест невидящим взглядом. Он чувствовал, что это не просто совпадение, и должен был выяснить, в чём дело.       — Если что, прикрой меня, — прошептал он Блейзу и выскользнул за дверь.       В коридоре было пусто, но вдалеке слышался звук удаляющихся шагов.       Драко наложил на себя дезиллюминационные чары (вышло со второй попытки: из-за боли от Метки руки едва слушались), и, убедившись, что стал невидимым, поспешил по следам профессора.       Он держался на расстоянии и старался ступать как можно тише. До конца урока оставалось около получаса, поэтому в коридорах было пусто.       Уилкс дошла до горгульи, закрывающей вход в кабинет директора, и Драко мысленно чертыхнулся. Внутрь он попасть не смог бы, какие бы чары на себя не наложил.       Собравшись было возвращаться, он услышал строгий голос Макгонагалл, которая шла по направлению к своему кабинету со стороны лестниц.       — Профессор Уилкс? У вас разве сейчас не урок у седьмого курса?       — Брось, Минерва. Дело срочное. Они снова собираются.       Драко стоял на значительном расстоянии от преподавательниц, на всякий случай спрятавшись за рыцарскими доспехами, но даже из своего укрытия заметил, как потемнело лицо директрисы.       — Я свяжусь с Кингсли прямо сейчас. Надеюсь, ты не планируешь…       — Планирую. Действовать нужно быстро. Камин в кабинете Северуса открыт?       — Да. Но ты не можешь так просто срываться с уроков, мы это уже обсуждали. Я могу закрыть глаза на твои методы, но это…       — Нет времени. Я пойду сразу к Кингсли. Буду благодарна, если подменишь меня в классе.       Профессор Уилкс развернулась, чтобы уйти.       — Доротея, — окликнула её Макгонагалл. — Будь осторожна.       Драко бросился обратно к классу. Он шёл так быстро и был так поглощен мыслями о том, что только что услышал, что уже почти не чувствовал пульсацию Метки и едва не забыл снять с себя чары.       Войдя в класс, он поймал на себе недовольный взгляд Грейнджер. Та только что положила выполненный тест на стол преподавателя (разумеется, первая из класса) и направлялась к своему месту под крылышко Поттера, который корпел над своим пергаментом.       Драко успел вовремя. Едва он сделал вид, что погрузился в выполнение теста, дверь класса снова открылась, и вошла Макгонагалл. Метка перестала жечь кожу.       — Профессор Уилкс отлучилась по делам Министерства. Заканчивайте ваши тесты, и можете быть свободны. Я самостоятельно проверю их и оглашу результаты позже.       Быстро, на автомате черкая пером, Драко практически не вчитывался в смысл написанного на бумаге. Его мысли были далеко; но среди них настойчивее других выбивалась одна. Ему нужен план.       Он решил, что пропустит следующий урок (кажется, это было Зельеварение), и основательно подумает над тем, что услышал.       Впервые с того момента, как он снова переступил порог замка, Драко чувствовал что-то, кроме раздражения. Это было слабое, едва уловимое ощущение, за которое он цеплялся, словно утопающий за соломинку. Это была надежда.