***
Он был ребёнком. Маленьким, слегка шебутным, нервным и дёрганным. Он простой ребёнок, который много повидал, много сделал ошибок, а теперь много старается, чтобы эти ошибки исправить. Для взрослого и уже достаточно состоявшегося, как личность, двадцатипятилетнего Зейна — шестнадцатилетний Ллойд был чуть ли не грудничком, который даже на кроватку залезть не может, а вместо слов меж пухлых губ вылетает только «м…м-м-м…» В любом случае: Зейн трепетно относится к мальчику, который однажды подошёл и спросил совета по поводу правильного понимания книги — «Король Лир» Уильяма Шекспира. И у парнишки такое заинтересованное лицо, горящие глаза и любопытный взгляд. И даже вопрос а не слишком ли ты маленький для такой литературы уже не такой язвительный, а интерес парня растёт. И пускай Ллойд маленький, пусть ребёнок, пусть наворотил ошибок — он оказывается занятным собеседником, внимательным слушателем и терпеливым ребёнком: слушает замечания по поводу своего понимания смысла «Короля Лира», говорит точно, делая отсылки к тексту и другим произведениям, и отстаивает свою точку зрения, приводя аргументы. В перерыве между тренировками они обсуждают новую книгу, которую Зейн дал мальчику — «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса. Парень внимательно слушает, что Ллойд говорит по этому поводу, рассказывает про свои ощущения и между строчек можно услышать его заинтересованность в этом романе. Глотая книги на ходу, Ллойд через неделю получает «Герой нашего времени» Михаила Юрьевича Лермонтова и восхищается тем, что русская классика тоже достаточно занятна. Они впервые так долго — почти неделю — обсуждают этот роман: мальчик поражается главному герою и его странному поведению, которое с одной стороны равнодушное, мерзкое и эгоистичное, а с другой стороны — до сочувствия жалкое и детское. Они долго вечерами говорят о том, что порядок глав не тот, что с каждой главой в правильно последовательности — поведение Печорина всё жёстче и эгоистичнее; они обсуждают девочку из Тамани, Бэлу, Мери, Веру и все их судьбы так печальны и грустны. Ллойд говорит о том, что скорее всего мужчина «сломался», в каком-то смысле, поэтому он кажется холодным, у Зейна же другой взгляд на это — более прямолинейный и серьёзный: Печорин мразь. И этим всё сказано. Но русская литература мальчику кажется мрачной и тоскливой, хотя Зейн, почему-то, очень любит Есенина, Гоголя и отдельные произведения Стругацких. Следующим становится «Зов предков» Джека Лондона. У Ллойда случается прилив нежности и восхищённого трепета перед Бэком, поэтому Зейн откладывает их диалог, потому что глаза мальчика постоянно на мокром месте. Джей неуместно шутит по поводу того, что Ллойд с книгами всегда и везде, Кай наоборот — спокойно выдыхает, а сенсей благодарит Зейна за помощь с племянником. А мальчик этого даже и не слышит, погружаясь в снежные дороги Доусона и словно находясь на тех же почтовых салазках, что и Франсуа, рассматривая коричнево-белый зад ведущего Бэка. Ллойд смотрит в книгу жадными глазами, а как только песнь волчьей стаи оказывается завершена последней точкой — прибегает к парню и начинает рассказывать свои впечатления. Они сидят близко друг к другу на носу корабля, и Зейн чувствует плечом возбуждённое волнение мальчика. Тот перехватывает запястья парня своими длинными худыми пальчиками и прижимает чужие ладони к своей груди — куда-то к сердцу. — Как у Бэка… — выдаёт Зейн, отчитывая не меньше ста тридцати ударов в минуту, хотя они неподвижно сидели уже с четверть часа. Ллойд кивает, трясёт кудрями и смотрит в глаза — доверчиво, нежно. С истинной щенячьей любовью, как пёс на своего хозяина. Не отпускает чужих запястий, пока Зейн настойчиво не пытается высвободить руки от захвата. Кожа под чужими пальцами раскалилась, и парень чувствует, что такая горячности невероятна непривычна для него. Печёт где-то внутри, а смущённый мальчик рядом опускает голову прямо к груди, не решаясь даже в глаза взглянуть. И он больше не шебутной — просто дитя. Зейн пальцами треплет кудри, трогает плечи и пытается не думать, почему же приборы так опасно пищат, когда пальцы касаются податливой подростковой спины, когда кожу прошибает импульсом удовольствия от красных щёк в ночной тёмной густоте. Он даёт ему «Колодец одиночества» Рэдклифф-Холл Маргарет, а через день узнают, что Ллойд — зелёный ниндзя. Напряжённые три недели тренировок, где из мальчишки сначала делают юношу, а потом — взрослого парня. Хотя, уже давно можно было его назвать взрослым — только взглянув в глаза: они глубокие и пронзительны; много повидавшие и многое из этого — что-то отвратительное. Три недели. Ровно три недели и мальчик — всё ещё для Зейна грудничок, — приходит весь зарёванный, сжимая книгу в руках у груди. — Почему? Объясни, почему?! — он бросается к Зейну в объятья, всё ещё крепко держа книгу, и продолжает рыдать. — Она не могла умереть…не могла оставить Мэри! Он поглаживает мальчишку по голове, вспоминая свои терзания после прочтения этой книги: просто временная пустота и разочарование. А мальчика за живое взяло. Сентиментальный ребёнок. — Боже, мы веруем; мы говорили Тебе, что веруем… Мы не отрицали Тебя, так поднимись и защити нас. Признай нас, о Боже, перед всем миром. Дай и нам право на существование! Он заканчивает и смотрит на Ллойда: его реакция на цитату — поразительна. У мальчишки замирает сердечный ритм на пару мгновений, глаза распахнуты до предела, а губы приоткрыты в немом «О». Всё ещё обнимает Зейна и смотрит на того, как на Бога. — Ты меня не бросишь? Задаёт неожиданный вопрос, и Зейн вздрагивает, переставая перебирать локоны на затылке. Убирает подбородок с макушки и снова видит этот зелёный взгляд. — Я не верующий и отрицаю наличие каких-то других живых, или неживых, созданий и существ, влияющих на наши судьбы и следящих за нами, — заумно получилось, — Учитывая это и то, что я пока никуда не собирался уходить, а тем более — жертвовать собой ради чужого счастья, то нет — я тебя не брошу. И тянется к мальчику. У него губы — солёная карамель. Волосы — блестящий шёлк. Глаза — гранённые изумруды. Кожа — нежный бархат. Пальцы в порезах от страниц, а ладони в ожогах от воска. На губах трещинки и Зейн нежно пересчитывает их: две на верхней и пять на нижней. Он достаточно умело целуется, и Зейну приходится сжать волосы на его затылке, чтобы мальчик присмирел, потому что чужой язык уже лезет к его губам, бесстыдно касаясь ровных зубов. Хватается за воротник домашней футболки, роняет книгу и не может перестать касаться. Это возбуждает, это провоцирует, это заводит, это не оставляет выбора, и Зейн усаживает его на столик рядом, потому что мальчик низкий, и чтобы поцеловать парня — встать на носочки маловато. Он не может просто целовать — обнимает за талию, трогает спину, считает лесенку рёбер и ямки позвоночника. Кожа тонка, почти прозрачная и бледная — почти насквозь видно вены. Теперь они вдвоём такие — тонкокожие книжные черви. У Ллойда милая улыбка, чуткие эмоции, нежная душа и ранимое сердце. Он истинная фарфоровая куколка с двумя лентами в пышных белых косах. И кому, как не Зейну — белокожему, беловолосому принцу — знать, как правильно «играть» с этой куклой, чтобы не разбить. Следующей книгой стала «Телени, или оборотная сторона медали», предположительно написанная Оскаром Уайльдом. Книга странная, старая и слишком…пошлая. После прочтённой пятнадцатой страницы Ллойд приходит к Зейну смущённый, с красными пятнами на щеках и взглядом в пол. — Ты чего добивался? — вручает книгу и даже в глаза не смотрит, — Это же мерзко. И странно. Зейн улыбается на это, потому что мальчишку так легко смутить, оказывается. Одно упоминание мастурбации в тексте его доводит до состояния варёного рака. Мысль, чтобы стало бы с ним после упоминания слова «фалос»***