Улыбнись мне на память

      Юпитер шла по длинному коридору дворца, чуть отставая от Калик, уставившись в синюю ковровую дорожку с причудливыми узорами, и не могла не думать о обо всем, что она увидела в большом зале с тысячами свечей. О величественной статуе с лицом, которое Джонс видела каждое ненавистное утро в зеркале. Новый мир пугал и одновременно завораживал, хотелось узнать всю его подноготную, и в то же время забыть, проснуться дома, на Земле, в пресловутые без пятнадцати пять утра и слушать причитания хлопотливой матери. Интересно, где сейчас ее семья, и о чем думает каждый из них после ее внезапного исчезновения?       Каменную стену алькасара Калик с расписными пилястрами, подпирающими высокий арочный потолок, украшали картины, по ходу размеренного движения вперед проплывающие мимо. Не рассматривать их было невозможно — космические пейзажи неизвестных человечеству планет, дворцы, освещенные светом нескольких лун, статные мужчины и женщины в королевских одеждах невиданной красоты, карты ручной работы, которые почти наверняка стали бы сокровищем для отца Юпитер, завораживали сознание.       Красочные образы сменяли друг друга, пока Джонс почти на уровне инстинктов не остановилась возле одной картины, на которой была изображена… она сама? Черты лица статной женщины с мудрыми глазами и совсем молодым лицом, в отличии от статуи, на картине лишь отдаленно напоминали Юпитер саму себя, но она была почти уверена, что это ее знаменитая предыдущая реинкарнация, и завороженно наблюдала за ней так, будто еще секунда — и картина начнет двигаться.       Услышав, что шаги Юпитер стихли за ее спиной, Калик обернулась.       — Ох, она еще здесь… — подходя к картине, женщина тяжко вздохнула и посмотрела куда-то в пространство между нею и картиной, будто воскрешая в своей памяти нежелательное. — Надо будет попросить слуг убрать ее.       — Но кто все эти люди? — Юпитер отлепила взгляд от той, кого Калик называла матерью, и наконец осмотрела всю картину.       По правую руку Серафи стоял мужчина с военной выправкой, лицо которого Джонс почему-то так и не смогла собрать у себя в сознании, ибо виделось оно ей размытым, будто у творца этого полотна безнадежно потекла акварель. Рядом с узнаваемой Калик, что находилась по левую руку от матери, стоял высокомерного вида парень с блестящими от лака волосами, внешность которого на Земле обязательно бы где-то назвали смазливой, как думалось Юпитер.       — Это Тит, — пояснила Калик, проследив взгляд Джонс. — Младший из Абрасаксов.       Юпитер взглянула на золотую табличку с отлитыми на ней именами, закрепленную внизу роскошной рамы, и нашла там полное имя Титуса Абрасакса. Кажется, имена были расположены в порядке следования взгляда от середины, и разделены точкой. Джонс вернулась к рассматриванию картины.       С левой стороны зрителя от Матери, почти в центре картины был изображен стройный мужчина с выделяющимися скулами и красиво очерченными губами.       — А это Балем, наш старший брат. Сейчас ему принадлежит большая часть наследия… — сухо проговорила Абрасакс, будто прервав себя на середине речи.       — Что-то не так? — спросила Юпитер, краем глаза заметив печально переменившееся лицо Калик.       — Слишком многое переменилось с момента написания этой картины королевским художником, — уклончиво ответила женщина.       Так вот как выглядит тот, кто жаждет крови Юпитер. Лицо Балема на картине было настолько спокойным и умиротворенным, что в голове слова Кейна о том, что он хочет убить ее, складывались как-то небрежно. Особенно неподходящими к образу Абрасакса-старшего они начинали казаться, если посмотреть на стоящую рядом с ним девушку, чью руку он бережно держал меж своих ладоней, узловатые пальцы которых были сомкнуты перед ним. Она была красивой. Впрочем, как и все женщины королевских кровей на этой картине. Несколько прядей темно-рыжих волос, зачесанных назад и придерживаемых по бокам причудливой формы диадемой, были заправлены за уши, в которых красовались по нескольку проколов с обеих сторон, спускались по ее плечам ниже груди; до ужаса печальные светло-серые глаза словно светились ледяным серебром, ровный овал бледного лица, тонкий нос и пухлые губы дополняли аристократическую внешность.       — Кто она? — невольно спросила Юпитер, кивнув на изображение девушки. Калик взмахом будто потяжелевшей руки обвела левую половину картины, на которой была изображена, по-видимому, семья незнакомки.       — Это династия Архонт. В свое время влиятельная… но ныне мертвая династия. Это… старая история, Ваше Величество, — помедлив, сказала Калик, вернувшись в свое обычное состояние добродушной улыбчивой женщины, какой она зарекомендовала себя Юпитер. — Пройдемте дальше.       Калик определенно говорила куда меньше, чем знала. Что в зале с величественной статуей в разговоре об убийце матери, что сейчас. Это было видно невооруженным глазом, даже новоиспечённой реинкарнации королевы, которая считала себя не шибко-то разбирающейся в людях. Юпитер хотелось расспросить Калик, но она не считала себя той, кем считали ее все, и не хотела отнимать драгоценное время четырнадцати тысячелетней женщины, боясь влезть туда, куда якобы не следует. Прежде, чем последовать за ней, Джонс бросила последний взгляд на противоречащий словам Кейна образ Балема, а затем на табличку внизу картины, на которой через точку слева от имени Абрасакса-старшего она прочитала «Синкразис III Архонт».