Шаг навстречу любви

— Вот до чего дошло… — тихо сказал Ёжик. Он смотрел… нет, он тщательно рассматривал каждую деталь открывшегося вида и, понимая что этим вызывает у Пина неловкость, всё же не мог отвести взгляда. Юноша подумал: «Как жаль… у тебя были такие чудесные волосы…» Он с грустью заметил не только остриженные волосы — Пин исхудал за последнее время, под глазами залегли чёрные тени. «Что же с тобой случилось?..» — Ты уже начал истязать себя… ты получаешь удовольствие от этого? — Nicht! — хрипло отрезал Пин. — Я это ненавидейт! Терпейт не могу ограничения! — Но зачем тогда? — Я так себя наказывайт. Чтобы мысли всякий в голову не лезть. — А почему ты голый? — поинтересовался Ёжик, изо всех сил стараясь не улыбаться. Пин закрыл глаза на несколько секунд, затем вновь открыл и мрачно ответил: — Для усиления эффекта. Bitte, позови Лосяша. Сам не могу выбраться. — Не-а. Сейчас ты не сбежишь и не сможешь прогнать, поэтому выслушаешь меня. Механик неистово дёрнулся и Ёжик, видя как напряглись под кожей его мускулы, ощутил внутри неприятный холодок — если ленты не были бы эластичными, Пин просто бы их разорвал на себе и представить страшно, что могло бы случиться дальше! — Sehr gut (Очень хорошо). Я слушайт. Голос прозвучал очень сдержанно, но Ёжик почувствовал — Пин держится из последних сил, пытаясь выглядеть равнодушным… но зачем? Юноша и видел, и чувствовал на уровне интуиции, что механик не желает открыться, утаивает от него истину, но почему? Он так долго ждал этого разговора… так много нужно было сказать, что теперь даже не знал, с чего же ему начать… Видя, что мужчина не собирается приходить ему на помощь, Ёжик поднялся и подошёл ещё чуть-чуть поближе. — Как их снять? — спросил он и в ответ на вопросительный взгляд добавил: — Как-то неправильно признаваться тебе в любви, когда ты связан и стоишь на коленях. Взгляд Пина моментально изменился; на краткий миг в нём появилось сомнение и отчаянная надежда, но тут же всё сменилось болью. — По-твоему, старый Пин — мужчина твоей мечты? Твоя любовь? Это есть маловероятно. Я не тот, кого легко и просто любийт. Ты вообразийт себе, что это не так, но это есть правда. Он отвернулся от Ёжика и юноша, осмыслив услышанное, внезапно понял, в чём же тут дело. А дело в самом важном и главном — в доверии. Пин боится рискнуть, довериться другому человеку и Ёжик опять-таки не мог понять — почему? Он знал механика как очень смелого и решительного человека, разве такое могло его напугать? — Ты боишься того, что мои чувства к тебе могут быть неискренними, да? Поэтому ты не давал мне возможности объясниться? Пин медленно повернул голову и снова посмотрел на него. — Это есть одна из причин. — Значит, если я скажу, что люблю тебя, ты не поверишь мне? Механик увидел, как родные, карие глаза наполнились болью и отчаянием, зеркально отражая собственные переживания. — Тебе страшно открывайт сердце в первый раз? Если совершайт ошибка с выбором, ты почти не замечайт эту боль, потому что молодой. Ты идтийт дальше, но я, который остаться, очень сильно замечу эту боль. Поэтому мне страшно в сто раз больше. Ёжик подавил в себе желание попятиться от Пина назад и просто уйти. Он делал так постоянно, почти всю жизнь — робел, отступал, жертвовал своими интересами, скрывал истинные чувства. Но в глазах механика, помимо всего прочего и лишнего, он отчётливо видел чувства — сильные, глубокие, мучительные. Это останавливало Ёжика, заставляя упорствовать, не соглашаться и не смиряться; он же кожей чувствовал, что Пин тоже любит его, но неуверенность, да и собственный характер не дают ему выразить чувства, открыться, позволить любить себя. Если Ёжик не сделает хотя бы одну попытку, он будет проклинать себя до конца жизни. Юноша повернулся и уверенно направился к контейнерам возле стены, где среди болторезов, гаечных ключей и тому подобного нашёл кусачки. Немного повозившись, ему удалось разрезать ленты на ногах мужчины чтобы тот мог встать, но руки предусмотрительно оставил связанными. Пока что. — Давай поступим так, — тихо, но отчётливо начал Ёжик, — сейчас я поцелую тебя… и если после этого ты всё ещё будешь уверен, что я тебя не люблю, обманываю или смеюсь над тобой… больше к этому я не вернусь. Пин закрыл глаза. Все это время он изо всех сил пытался избежать возможного разочарования и боли, вместе с тем до умопомрачения желая близости… что сейчас у него уже не было сил сопротивляться. Тем более, что он всё ещё частично обездвижен и не может отстранить юношу от себя. Механик почти смиренно ожидал сразу показного крепкого, страстного поцелуя, что подтвердило бы его мнение, что для Ёжика это всё несерьёзно. Так, приключение на одну ночь, удовлетворение своего любопытства. Но вопреки ожиданиям, Ёжик медлил. Он был сейчас так близко… его с Пином разделяли несколько сантиметров, юноша даже чувствовал тепло его кожи. Не отводя взгляда от мужчины, Ёжик осторожно положил ладони на чужие плечи, заставив обладателя крупно вздрогнуть. Твёрдые… казалось, что Пин весь словно сделан из камня — настолько он весь был твёрдый и рельефный. Ёжик медленно, поглаживающим движением направил руки вверх, от плеч по шее и большими пальцами коснулся твердых, острых скул. Он видел, как сошлись брови на его лице, словно прикосновения причиняют дискомфорт. Чужие губы были поджаты, глядя на них, у Ёжика в животе всё сжалось от волнения; никогда ещё он не разрывался от противоречивых чувств, что смешались в нём — привычных робости и неуверенности с ранее неведомым, пылким желанием. Механик был выше почти на голову, так что юноше пришлось бережно, плавно потянуть его на себя, чтобы мягко прикоснуться губами к чужому, жёсткому рту. Ёжик неторопливо, нежно, просительно, влажно касался сомкнутых, прохладных губ, уговаривая их открыться. Руки Ёжика переместились на шею и затылок, он запустил пальцы в короткие волосы, отчаянно сожалея, что не может в них вцепиться. Юноша едва дышал, молясь про себя, чтобы Пин уже наконец сдался, иначе придется признать своё поражение. В какой-то момент мужчина тихо вздохнул, приоткрыв рот, и Ёжик осторожно углубил поцелуй, коснувшись языком чужого языка. Ощущение было таким, словно через тело прошёл электрический разряд; возбуждение скрутило очень сильно, до судорожного стона, который они поймали друг у друга губами. Потребность прижаться друг к другу была просто непреодолимой, Ёжик, не в состоянии что-то с собой поделать, прижался к голой груди, обхватив руками спину, а Пин рефлекторно задергался, пытаясь освободить руки, чтобы коснуться наконец желанного тела. Губы Пина смягчились, раскраснелись и стали горячими. Забыв обо всём на свете, почти задыхаясь, они покусывали, прихватывали друг друга и крепко сцеплялись в борьбе… пока Ёжик не нашёл в себе силы остановиться. Он почти со слезами разорвал поцелуй и сделал шаг назад, глядя Пину в глаза. Сердце юноши билось как безумное, он тяжело дышал и едва удержался от стона, глядя на мужчину. Тот часто, глубоко дышал и тоже не сводил взгляда с Ёжика. В его синих глазах полыхал пожар, в котором сгорало подчистую всё, что сдерживало чувства Пина — неуверенность, сомнения, надуманные страхи. Мужчина остро чувствовал, как истосковалась собственная душа по любви, теплу и пониманию; коли Ёжик искренне, от всего сердца, открыто предлагает ему всё это, нужно быть полным идиотом и бесчувственным чурбаном, чтобы ответить отказом. Ёжик тем временем поднял оставленные на полу кусачки и вновь приблизился, намереваясь разрезать оставшиеся на механике ленты. Взгляд Пина красноречивее всяких слов говорил, что тот больше не сомневается в искренности Ёжика и значит его не выгонят прочь. — Ты отдавайт себе отчёт, что может случаться, если сейчас меня освободийт? — Я знаю об однополом сексе, если ты об этом. Да, я отдаю себе отчёт, что если освобожу тебя, мы непременно им займёмся. — Ты не представляйт, какие во мне таятся демоны… — глухо, с отчаянием простонал Пин, видя, как юноша начал резать последнюю ленту на нём. — Твои «демоны» просто не знакомы с моими.

***

Вскоре мужчина смог, наконец, размять затёкшие руки, пока Ёжик возвращал кусачки на место. Для этого юноше пришлось повернуться к нему спиной и нагнуться, чтобы положить их в контейнер. Когда же он выпрямился, то от неожиданности вздрогнул, когда почувствовал Пина прямо за собой. После слов мужчины о демонах, Ёжик уже ожидал, что его грубо схватят, ткнут лицом в пол и жёстко отымеют… а он даже не будет возражать и сопротивляться! Но Пин лишь бережно развернул его к себе лицом; механик смотрел на Ёжика с той жаждой в глазах, которую утолит лишь обоюдная страсть. Смотрел на лицо юноши, его глаза с потемневшей от возбуждения радужкой, шею… а дальше взору мешала одежда. Ёжик почти всегда был одет в чёрные брюки, жилетку и рубашку, застегнутую на все пуговицы до самого горла; видимо, юноша как и механик, тоже был не из раскрепощённых. Тем волнительнее было обнажить его, открыть для себя тайну чужого, желанного тела. Пин стащил с него жилет и принялся аккуратно, пуговица за пуговицей, расстёгивать рубашку. Под ней скрывалось худощавое, не такое физически развитое тело, как у Пина, но для него это не имело значения. Ёжик содрогнулся от сладкой судороги, когда чужие губы горячо поцеловали его шею у основания. Юноша до этого в нерешительности мешкал, но теперь охотно, с готовностью вновь тесно прижался к Пину, обнимая его. Он окончательно перестал бояться, что механик передумает и теперь мог узнать его ещё ближе — касаясь, поглаживая и целуя. Ёжик животом ощутил чужую, каменную эрекцию и, теряя остатки самообладания и здравого смысла, потёрся об неё. И немедленно услышал протяжный, возбуждённый стон. Юноша порывисто прижался поцелуем к губам мужчины, желая чувствовать эти сладостные для ушей звуки, ловить их губами и дарить свои собственные. Он тихо вскрикнул, когда прохладные ладони Пина огладили его спину до талии, остановились на поясе брюк и стали бороться с ремнём. Вскоре Ёжик оказался практически обнажённым — от этого его отделяла лишь тонкая ткань нижнего белья. Они соприкасались обоюдно-возбужденной плотью друг о друга, заводясь до той крайности, когда уже ничто не заставит остановиться, свернуть с пути страстного, любовного единения. — Как… по-немецки «Я хочу тебя»? — простонал юноша, лаская губами и языком острый выступ гортани и ощущая, как она вибрирует в ответном стоне. — Ich… will dich… Ёжик взял чужую ладонь и, прижимая её к своему паху, горячо прошептал на ухо: — Ich will dich… — Wartе (Подожди)… — хрипло попросил Пин между поцелуями, чувствуя, как с него стаскивают бельё. — Надо остановиться… — Почему?! Мужчина в ответ прижал ладонь Ёжика уже к своему члену. — Им сейчас только гвозди забивайт… не любовью заниматься… не хочу делайт тебе больно… Чувствуя в руке невероятно твёрдую плоть, юноша поразился тому, что такое вообще возможно — быть настолько перевозбужденным. И вынужден был согласиться с Пином, что оказаться на таком каменном члене — довольно печальная и болезненная перспектива, особенно для девственника. Ёжик медленно опустился вниз, на колени; внезапный, горячий приступ удальства подстёгивал его желание, пытаясь дать свободу более смелым действиям. Прошёлся языком по стальным мышцам пресса, вызвав рваный вздох у Пина. Невесомо исследовал пальцами дорожку тёмных волос, идущую от пупка вниз, к паху. То что он хотел сделать, раньше повергло бы Ёжика в леденящий ужас, но буквально кипящая от страсти кровь напрочь сносила все барьеры на своём пути. — Можно? Пин завороженно смотрел, как юноша просительно потёрся щекой о его живот и с нежностью подумал, что даже в такой ситуации он остаётся верен себе, уточняя допустимость своих намерений. Мужчина медленно кивнул в ответ: — Можно. Ein guter Junge — alles ist möglich (Хорошему мальчику — всё можно)… У Ёжика с рождения была повышенная чувствительность к запахам и вкусам, потому он чаще всего выбирал к употреблению нейтральную пищу. Он совершенно не питал иллюзий, что мужское естество всегда пахнет розами — чаще всего это абсолютно не так. Юноша, немного робея, осторожно обхватил рукой чужой ствол и нежно провёл большим пальцем по головке, размазывая сочащееся предсемя. Пин захлебнулся стоном — он был готов кончить уже от одного этого! Что он, собственно, и сделал, едва его коснулись чужие губы. Мужчина пах солью и чем-то хвойным… Ёжик ощущал это, когда был очень близко к чужой шее, ушам и животу; в паху запах усилился и к нему прибавились терпкие, пряные ноты. Это кружило голову, возбуждало так сильно, что юноша забыл обо всём на свете, без смущения сомкнув на Пине губы и немедленно ощутив на вкус чужой оргазм. — Ты всё ещё очень твёрдый… — с тихим восхищением заметил юноша. — Liebe… ещё… Ёжик не дал ему договорить и мир механика вновь качнулся и поплыл на волнах неимоверного удовольствия. Разрядка не принесла облегчения, неудовлетворённость жгла его, требуя большего. За каждую мучительную ночь. Страдал ли Ёжик также сильно, как он сам? Пин, чувствовал, как разум потихоньку начинает тонуть в пучине страсти. Приближаясь к пику, он отстранил юношу и тот от неожиданности чуть вздрогнул — капли, брызнувшие на него, были такими горячими! Ёжик покраснел от мысли, насколько развратно он теперь выглядит; он было поискал взглядом хоть что-то, чем можно привести себя в порядок, но Пин не дал ему такой возможности. Мгновение, и Ёжик оказался прижат спиной к груди механика, сидя на нём. — Мне бы, ну… лицо… — Не торопись, mein guter (мой хороший). Сейчас нет смысла. Пин ласково провёл пальцами по чужой щеке, затем коснулся чужого члена, размазывая на нем вязкий эякулят. Юноша со стоном выгнулся в его руках. Мужчина удержал его, не прекращая поглаживать, сжимать возбуждённую плоть и ласкать шею. Ёжик безостановочно стонал и ёрзал, чувствуя, как при этом яичек касается твёрдый ствол механика; он повернул голову и, встретившись губами, принялся требовательно покусывать их. — Пин, пожалуйста… я уже готов… — Nein, liebe, рано… Юноша часто дышал, пока в него бережно, постепенно, один за другим, Пин стал вводить пальцы, готовя к куда более масштабному вторжению. Мужчина почти сходил с ума, но не терял контроля — осознавая, что если они пойдут до конца, то больно Ёжику скорее всего будет, поэтому он должен свести эту вероятность к минимуму. Чужое нутро поначалу сопротивлялось, но скоро поддалось и уже принимало пальцы безропотно. Юноша начал сам насаживаться на них, нетерпеливо и отрывисто. Происходящее с ним не являлось к нему даже в самых откровенных мечтах и Ёжик совершенно забыл про существование таких вещей, как собственная робость и скромность. «Умоляю, я больше не могу!» Пин тоскливо огляделся: на данный момент ангар был последним местом в мире, где он хотел бы заниматься любовью, но остановиться сейчас было подобно смерти! Нашарив рукой куртку, механик бросил её перед собой, кивком указав на неё Ёжику. Затем, достав из кармана ампулу с жидким витамином Е (дар заботливой Совуньи), Пин вскрыл её, покрыл жидкостью свой член и отбросил в сторону уже пустую ампулу. Ёжик поморщился — даже подготовленному, ему было больно. Пин понял это, почувствовав напряжение любимого, остановился и ласково поцеловал юношу между лопаток. Прошёлся ладонями от плеч к груди и дотронулся до сосков. Когда по телу в его руках пробежала дрожь наслаждения, мужчина стал сильнее сжимать и тереть их, вызывая этим у юноши весьма предсказуемую реакцию. Ёжик вцепился пальцами в куртку механика и уткнулся в неё, надеясь что это хоть немного приглушит его непристойно-громкие возгласы, бесконтрольно вырывающиеся из горла. А когда Пин принялся одновременно ласкать и соски и член, Ёжик сам качнул бёдрами, без слов прося его войти до конца. «So… eng… (Так… узко…)» — простонал Пин, сильно стиснув чужие бедра. Юноша не смог бы ему ответить, даже если бы очень захотел — всё его существо сосредоточилось на ощущении долгожданного единения. Чувство наполненности было потрясающим, возбуждение и страсть, которыми Ёжик горел, сводили на нет всякие болевые ощущения! Очень скоро, когда уже отказывает терпение и выдержка, он стал готов к большему и довольно неловко, но с большим энтузиазмом начал двигаться. Мужчина воспринял это не менее воодушевлённо, поэтому чуть придержал Ёжика, чтобы взять инициативу на себя. Юноша мгновенно покрылся испариной, его дыхание стало рваным, а стоны перешли в возгласы. С каждым движением Пин чувствовал, как всё теснее его обхватывают мышцы и в тот момент, когда Ёжик достиг пика и началось их ритмичное сокращение, механик отправился следом за ним — за черту удовольствия. Мгновения пролетели со скоростью света, Пину даже казалось, что он видит его чистейшие вспышки, а затем, когда они погасли, мужчина без сил рухнул рядом с юношей. Теперь мир тонул в уютной дымке удовлетворения и слабости; этому не представлялось возможным сопротивляться, так что механик просто закрыл глаза и провалился в сон. Не забыв прижать к себе Ёжика, чтобы не дай Бог не исчез куда-нибудь.