Агнцы

Светает. Агнец на заклание готовый – слаще нет запретного яства. Он водит сухим когтем по ее вспухшим алым губам – палец соскакивает ниже, чертит невидимую черту от соска до подбородка, от подбородка до соска. Уже утром его прелесть, его сладкий, едва ли дозревший плод будет сорван чужой рукой. О, тяжело будет расстаться с такой красавицей. Слезы у нее, что хрусталь, а груди мраморные. Выученная, она плачет беззвучно. И все же, нет ничего дороже денег. Да, за нее он получит отличное вознаграждение. А пока можно развлечься и иначе. Ему стоит лишь прикоснуться к белокурой головке, как та послушно опускается ниже. И да будет любое послушание вознаграждено – он входит резко и глубоко, на секунду она рефлекторно задыхается, но помня предыдущие уроки, вскоре начинает прилежно работать. Ему нравится контролировать ее, делать сильнее, глубже, доводить ее почти до тошнотворной истерики, беззвучной и оттого еще более занимательной. О, как бы хотел он взять ее прямо здесь и сейчас, лишить ее последнего достоинства, изничтожить, унизить так невыразимо, так, так… Он всегда кончает во внутрь – это она тоже запомнила: прилежно глотает, еле слышно благодарит. Ноги подкашиваются, но каждая мышца, пульсируя посылает в мозг – осталось немного, немного, немного. Еще раз опщупав, он отпускает ее. Сбегая, почти срываясь по лестнице, Патриция бросается в свою комнату. На уже убранной постели лежит приготовленное служанкой платье – на завтрашнюю продажу ее тела, судьбы, последних остатков едва уцелевшего разума. Подойдя к зеркалу, она замирает – собственная нагота почти пленяет ее. Мягкий белый живот, как он любит говорить: мраморные грудки, со вздернутыми сосками, длинные ноги, узкая, натренированная корсетом талия. Одернув саму себя, она скоро одевается. Теперь пора уходить. И к чему только было тянуть так долго – терпеть его бесконечные пытки, держать лицо. Она часто думала о том, чтобы уйти, но что-то внутри всегда противилось мысли оставить богатую жизнь и… его. Со всей яростной ненавистью, она чувствовала почти материнский трепет, жалость к его грехопадениям. Ведь, в конце концов, это она была сильной, это его слабость была подчинена ее телу, а не наоборот. Он уйдет – и она будет свободна, уйдет она – и он навсегда останется в клетке своих страстей. Это ему нужно ее подчинять, учить, указывать, унижать – чтобы почувствовать каплю из родника, которым она питается каждый день. О, она была жадной не до его богатств, она была жадной до власти – до его иступленной слабости, до его мучений. Как ему хотелось ей овладеть, как долго он мечтал – и как жалко пал перед ней, притворившись будто хранит ее для женитьбы. Чего он боялась? Что овладев ее, потеряет мечту, разрушит собственный недостижимый идеал? Или просто боялся ее. Не ее гнева или страдания. Ее. Тому, какой она станет после. Ведь, в конце концов, это она была сильной…