* * *
Он выбирается из башни Арасаки путём, который придумал Ви – через рабочий техгараж. Потому что корпобляди конечно же не хотят пускать обслуживающий персонал в главные двери. «Это портит им аппетит, видишь ли», – съехидничал мерк пару часов назад. Блядь… Джонни совершенно пуст, глух, отшиблен. Он не смотрит по сторонам, чтобы не видеть своего лица. Не издаёт ни звука, почти ничего не касается. Словно наркоман, чувствительный ко всему. Будто голый провод протеза, передающий пакеты нейроданных. Вид серебристо-зелёного Porsche, скромно ждущего в переулке, отзывается сквозной вспышкой боли. Его – кого из них? – тачка. Раритет. По нынешним временам – антиквариат. Второй такой нет. «Садись, даже дам тебе порулить». Блядь! Стиснуть зубы. За руль. В трущобы. Запасная хата. Шаг за шагом. Не думать. Рано. "Не проебись". ДА БЛЯДЬ!!!* * *
Он сидит на ступенях, подставив голову палящему калифорнийскому солнцу. Мечтает разъебать этот Колумбарий и весь ёбаный Найт-сити. Нажраться – текилы, виски, таблеток. Орать о блядской несправедливости, людской продажности и о том, что жизнь – болото соплей и дерьма. И он мог бы найти слова и средства. Он же Джонни мать его Сильверхенд. И в итоге сдохнуть, как в двадцать третьем. Кто знает, может, тело Ви выбросят на тех же нефтяных полях. Объявят парня террористом и киберпсихом. Размажут по новостям и выплюнут через неделю бесформенной безымянной кучей. – А что, обнулились с разницей в полвека, а лежать будем рядом. Не самый плохой конец, а, Ви? Не всем здесь так везёт, уж мы-то с тобой в курсе. Джонни просто хочет, чтобы от парня осталось хоть что-то, блядь! Хоть ёбаная ниша в ёбаном Колумбарии. Но не способен даже войти в его тень. Не может нормально попрощаться. Не готов отпустить. – Тебя и так не забывают. Я задолбался уже не отвечать на звонки. Вечно ты, сука, лезешь, куда ни попадя… Он обещал себе заботиться об этом теле. С возвращения не притрагивался к сигаретам. Разъебал все бутылки с алкоголем о стену. Не нарвался ни на одну драку. Столп, нахуй, общества. «Не проебись», – сказал Ви, и Джонни сделает всё возможное и невозможное, чтобы выполнить его просьбу. Если для этого нужно превратить тело мерка в храм, значит, так и будет. Сильверхенд умеет держать слово, которое дал. Он до сих пор готов променять свою жизнь на его. Он до сих пор будто ждёт, что услышит чужой голос в голове. – Как конченый псих.* * *
Джонни знакомится с соседским пацаном. Тратит неделю на изучение потолка в задрипаной хате, которую выбирал убежищем наёмник. Ещё две на то, чтобы продать все машины Ви и его арсенал, оставив только необходимое. Архангел, La Chingona Dorada, ARCH Nazare, Porsche, пара катан, некоторые шмотки и памятные сувениры отправляются на долгое хранение. – Сколько ж хлама ты собрал. Я пиздец надорвался его вытаскивать и толкать, знаешь ли. Вот что я тебе скажу, парень. Если я что и понял, просиживая жопу в Микоши, так это вот что: нахуй это барахло не нужно. Голый родился и голый сдохешь. Все копят, сука, тонны бесполезной херни, хотя вся их жизнь помещается в ёбаную нишу 35 на 40 сантиметров. Джонни в последний раз осматривает квартиру Ви. Где они впервые очнулись вместе. Где зачем-то завели кота. Где всегда царил странный бардак. Где жил друг, потому что, блядь, именно другом мерк ему и стал. Близким, родным, ебанутым, немного социопатичным. Зачастую видевшим его, мудака, насквозь. Вписывающимся в чужие проблемы, будто у него было на них время. Прущим к цели – и срать на обстоятельства. Сквозь боль от сбоев, отчаяние и вязкое болото Найт-сити. – Блядь, Ви… А чем же занят он сам? Изучает трещины в бетоне вокруг Колумбария, слушает скандалы соседей через три стены, считает изъяны на неровном потолке говёной хаты, жрёт фастфуд, крутит SAMURAI. Признайся хоть себе – ты катишься в ёбаную апатию, Джонни. Нахера?* * *
С каждым проходящим днём дышать становится легче, а смотреть в зеркало – больнее. Ви больше нет, а его тело ни разу не храм. Как минимум потому, что оно имеет привычку посапывать по ночам. И голова иногда болит от яркого света, видимо, после выстрела ДеШона. Пальцы ноют, если играть на гитаре минут десять. Язык чувствительный – Джонни постоянно обжигается то кофе, то пиццей. – Прикинь, подобрал тут паренька на свою голову. Наивнее тебя, хотя мне казалось, что это нереально. Вы бы нашли общий язык. Простой, как попсовые тексты, и прямой, что извилины у мальстрёмовцев. Но талантлив и схватывает мгновенно. Может, воспитаю талант, а? Он уже и забыл, какой неудобной может быть физическая оболочка каждый день. Учится заново чувствовать мелкие детали, которые не нужны энграмме – голод, холод, натирающую обувь, пересохшие губы. Теперь это его тело, и оно такое, какое есть. Сильное, молодое, набитое имплантами. Неидеальное, но предельно дорогое. Он сидит на автобусной остановке у Колумбария и вдруг понимает: нахуй всё. Не для того они с Ви прожили этот ад. И жизнь Джонни – болезненно взаймы – уже не только его. Так что нахуй. Пора закрывать лавочку. Валить из города. Он уже достаточно насмотрелся на потолок в комнате. На отражение в каждом встречном зеркале. На эти ёбаные трещины на асфальте. – Я знаю очень много слов, Ви. И за свою жизнь наговорил всякого умного дерьма на три вперёд. Но то, что ты сделал ради меня… Я не знаю, как это назвать. «Жертва» нихуя даже не близко. Когда разменивают себя на того, кто этого не достоин – что это? Я не смогу забыть то, через что мы прошли. Я не смогу забыть тебя, Ви. Они любили этот город. Они ненавидели этот город. Они умерли за него уже не раз. Отдали ему все, стали легендами, покорили самую высокую башню. Итог – один рухнул с небес в чистилище на полвека, второй растворился за Заслоном. Они больше не нужны Найт-сити и его жителям. Их списали, отправили в утиль, растворили в мареве жадности и насущных мелких проблем. Джонни признаёт закономерность результата, пускай эта несправедливость и отзывается тупой болью. – Чёрт, почему я продолжаю говорить с тобой? Словно ты всё ещё рядом… Он смотрит на ёбаный Колумбарий. Вдыхает сухой, грязный воздух Найт-сити. Принимает решение и подходит к автомату у остановки. Он берёт билет на завтра. Он не скажет: «Прощай, Найт-сити». Он скажет: «Иди нахуй, Найт-сити».