Новолунье не придёт никогда

Вот вам простейший тест на влюбленность: если, проведя четыре–пять часов без вашей любовницы, вы начинаете по ней скучать, значит, вы не влюблены — иначе десяти минут разлуки хватило бы, чтобы ваша жизнь стала абсолютно невыносимой. Фредерик Бегбедер. Любовь живет три года Я твердо верю, что когда дело касается страсти, когда дело касается влечения, тут нельзя делить на черное и белое, тут множество оттенков серого. Брайан Молко

В воскресенье с утра зарядил дождь. Судя по погоде, в понедельник мне предстояло знакомство со школой и новыми людьми. Это меня и радовало, и пугало. Во-первых, мне предстояло учиться вместе с Эдвардом. А во-вторых… мне предстояло учиться с Эдвардом. Это было наградой и проклятием одновременно. Одолжив у Элис комплект учебников, я пролистывала уже знакомые страницы, приводя мысли в порядок. Новые преподаватели, новый коллектив… Вчерашний вечер закончился разговором с отцом. Собрав всех в гостиной, он достаточно жёстко отчитал меня, Джаспера и Элис за то, что мы так задержались. — Всё могло закончиться куда трагичнее, если бы не Эдвард. Не успей он заехать за мной в больницу… — Карлайл многозначительно приподнял брови. Эдвард, упорно делавший вид, что он вообще ни при чём, рассмеялся. — Это моё хобби — спасать Беллу. Его никто не поддержал: все понимали опасную двойственность этого каламбура. Розали только фыркнула. — Я до сих пор в толк не возьму, как ты догадался, что там нужна помощь? Эммет притянул её к своей широченной груди. — Блондинка… — Эммет, прекрати, — она в шутку ударила его, но всё же разулыбалась. — Не в этом дело. Будешь так острить — завтра же перекрашусь в брюнетку! — Ага, конечно, и сольёшься с семейством Калленов, перестав лучезарно выделяться на их тёмном фоне… — Я всё равно выделяться буду, потому что ношу фамилию Хейл. Хм… а я и не знала. Элис успела напеть мне о том, что Розали придаёт огромное значение своей внешности, поэтому я с любопытством наблюдала за этой шутливой перепалкой. «Если бы ты оказалась блондинкой, а не шатенкой, Розали точно приложила бы тебя посильнее там, на поляне», — сказав это мне на ухо, Джаспер подмигнул Элис. Кажется, обстановка немного разрядилась: даже отец засмеялся. Впрочем, он не забыл о том, зачем всех нас собрал. — Наши многоуважаемые соседи, — Карлайл выдержал паузу, — были, мягко говоря, недовольны тем, что обнаружили вампиров так близко к своим владениям. Они, вроде как, ничего против не имеют, но говорят, что в лесах близ Форкса неспокойно… — Ну да, провести параллели со смертью в лесу у них таки хватило мозгов, — ехидно заметил Эммет. — Это всё весело, но квилеты не показали зубы только потому, что я объяснил им, что Белла — моя дочь. — Карлайл, у нас у всех есть зубы, если дело коснётся… нашей семьи, — хмуро заметил Эдвард. — Мы ведь не беспомощные. — Я не хочу войны. Думаю, никто из вас тоже не хочет. Я поёжилась, будто почувствовав холодное дождевое дыхание под мягким джемпером. Стянув резинку, я распустила волосы, чтобы хотя бы немного согреться. Краем глаза я увидела усмешку Эдварда. Да, во мне всё ещё было много человеческих черт. Слишком много, чтобы это его не цепляло. Мне выделили в качестве комнаты ранее необитаемую мансарду. Здесь не было такого большого окна, как в комнате Эдварда, не было такого удобного стола, как в кабинете отца, и такой удобной кровати, как в спальне Эммета и Розали. Впрочем, кровать мне точно ни к чему. Зато эта комната была моя. Здесь стояла удобная низкая кушетка, обитая мягкой кожей, высокий стеллаж, заполненный книгами и большой шкаф-купе, куда поместились все мои вещи. В углу на почётном месте я поставила гитару — нужно будет заняться ею в ближайшее время. Очень полезно для развития мелкой моторики пальцев. Отец сказал, что у меня не развились ещё сверхспособности, но я уже достаточно ловкая. Не хватало, чтобы здесь меня считали неуклюжей. В отличие от большинства ровесниц, я мало думала о мальчиках и была определённо везунчиком: у меня всегда имелся свой, универсальный способ выпутывания из сложных ситуаций. Моей головной болью было вчерашнее заявление Эдварда. Он выбрал для этого момент — как у него это получается, — когда на лестнице никого, кроме нас не было. Где-то наверху затихал смех Розали, увлекаемой в комнату Эмметом, Эсми и Карлайл вышли во двор — подышать ночной прохладой, Джаспер и Элис остались в гостиной, болтая о своём. Перегородив мне дорогу, он эффектно провёл пальцем по большому настенному панно, составленному из шапочек бакалавров, заработанных семьёй Каллен за разные годы. Плотный атлас отозвался мягким звуком. — Я хотел тебя предупредить… В машине Розали на всех места не хватит. Поэтому в школу тебе придётся ездить со мной. Посмотрев в его глаза, я попыталась понять, что именно он чувствует в связи с этим. Золотистые искры молчали. Тогда я решила спросить напрямую. — Тебя это напрягает? Он немного подумал, будто подбирая слова. — Порядочно. — Давай я попрошу Элис… — Она не захочет. — Ты спрашивал? Каллен усмехнулся. — А ты сомневаешься в том, что она захочет ездить с Джаспером и только с Джаспером? Был бы я на её месте — тоже ни на шаг не отходил бы от любимого существа… — У тебя ещё будет такая возможность. — Эту возможность похоронят на днях. Спасибо большое. Ядовито и холодно. Извиняться мне не хотелось — Эдвард Каллен и без того знал всё, что я могла бы сказать. И на каждое моё слово у него была припасена порция яда. Наверное, впервые я порадовалась тому, что не сплю. Потому что иначе всё равно не заснула бы. До самого утра я обживала комнату: лепила на стены свои плакаты и чистый бланк школьного расписания, который мне предстояло заполнить в понедельник, раскладывала вещи по полочкам. Кто-то из Калленов одолжил мне свою стереосистему. Это было неплохо, хотя я и привыкла обходиться одной гитарой. Впрочем, пара-тройка дисков у меня имелось. В основном, мягкий британский синте-поп, хотя я люблю и американские группы с большим количеством ударных. Например, «My Chemical Romance». Так, совершенно незамеченным пришло серое утро. И вот теперь я пыталась отвлечься, беспорядочно листая учебники. Тригонометрия… Беее, какая гадость. Я всегда не любила математику и всё, что с этим связано. Моя чуть косящая преподавательница нагоняла на меня тоску и грозилась нарисовать мне «три» в семестре, но мне всегда удавалось сделать последний рывок и получить твёрдую «четвёрку». Сейчас, просматривая уравнения, графики и стройные столбики тангенсов, синусов и косинусов, я чувствовала, как меня буквально начинает тошнить от одного вида маленьких чёрных цифр на белой бумаге. С биологией и гуманитарными дисциплинами дело обстояло куда лучше, но мои мысли постоянно возвращали меня к тригонометрии. При мысли о том, что придётся краснеть у доски или, что ещё хуже, завалить итоговый тест, мне было совсем не весело. — Белла, признай, что ты всегда была непроходимой тупицей в части точных наук, — сказала я сама себе. Но согласиться с этим никак не могла, поскольку ни с физикой, ни с химией проблем у меня не было. «Может быть, всё дело в математичке?» — беспечно пробормотал мой внутренний голос. Захлопнув учебник, я звонко чихнула. — Если ты хочешь, я мог бы подтянуть тебя по тригонометрии. Ну… Если ты не совсем тупица… — этот ироничный голос мог принадлежать только Эдварду. Ну почему он не оставит меня в покое? Повернувшись, я увидела его, сидящим на подоконнике в непринуждённой позе: одна нога согнута, другая опущена по ту сторону окна. В рыжеватых волосах поблёскивали дождевые капли. Картина маслом… Я даже засмотрелась. — Эдвард, ты всегда подкрадываешься неожиданно или ты только меня держишь в тонусе? Он не ответил, запрокидывая голову и вглядываясь в серое небо. — Я хотел спросить, определилась ли ты с тем, тошно тебе при виде меня или ты согласна потерпеть моё присутствие. — Ты утрируешь… — Я утрирую. Но всё же… — Я согласна терпеть тебя остаток вечности, Эдвард Каллен, — сказала я максимально пафосно, — при одном маленьком условии. Мне нравилось, как он улыбается. Было в этой улыбке что-то эдакое, на досуге-надо-подумать-что-именно. — Я тебя слушаю, Белла. — Ты подтянешь меня по тригонометрии, даже притом, что тупица я, всё же, порядочная. — Хо-ро-шо. Спрыгнув с подоконника, Эдвард взял из моих рук учебник. Усевшись рядом, он положил его себе на колени. И открыл на самой первой странице. — Знания, приобретенные путем простого зубрения, почти неизбежно забываются совершенно бесследно. Наоборот, умственный материал, набираемый памятью постепенно, день за днем, в связи с различными контекстами, связанный ассоциативно с другими внешними событиями и неоднократно подвергший обсуждению, образует такую систему, вступает в такую связь с остальными сторонами нашего интеллекта, легко возобновляется в памяти массою внешних поводов, что остается надолго прочным приобретением, — он проговорил это медленно и напевно. — Эдвард? — Уильям Джеймс. «Психология», 1905 год. — О нет… Я же забыла, что ты стар, как кости мамонта… Пропустив это замечание мимо ушей, он усмехнулся. — Ты не веришь в мой метод, даже учитывая то, что я уже не один десяток раз был старшеклассником? Белла, да я тебе этот учебник с закрытыми глазами перескажу! Он демонстративно улёгся на моё место и начал с чувством, толком и расстановкой декламировать скучнейшие параграфы с самого начала. Мне не оставалось ничего, кроме как следить за ним, удивляясь. И подспудно ужасаясь тому, что и мне тоже придётся стать вечной старшеклассницей. Услышав эти мои мысли, Эдвард рассмеялся. — Знаешь, это не так страшно, как кажется. Учиться в старших классах скучно первые десять лет. Потом привыкаешь и даже перестаёшь выпячиваться. Ни в жизнь не поверю, что Эдвард Каллен когда-нибудь перестанет выпячиваться! Через пару часов я вполне сносно повторила пройденный материал и даже выучила кое-чего из нового, так что опасения насчёт провального первого ответа у доски оставили меня окончательно. — Эмм… спасибо, Эдвард. — Да не за что… Обращайся, если что. В нашей школе не особенно напрягают учёбой. Гораздо страшнее буфет, — Эдвард поёжился. — А что там? — Да ничего… Такое чувство, что вся школа собирается на нас поглазеть. Странно, что все они удивляются тому, что мы ничего не едим. При таком раскладе кусок в горло всё равно не лезет. — А когда… — Ты интересуешься охотой? — Каллен сказал это непринуждённо, хотя я чётко почувствовала, как его укололо недавней болью. — Думаю, не в понедельник, но к концу недели — точно. Интересно, кого ты выберешь в жертвы… на этот раз. Он посмотрел мне прямо в глаза. Без укора, без ненависти — с какой-то грустью. — А что, если пум? — Тогда тебя будет легче убить, чем прокормить, — фыркнул Эдвард. У него было такое выражение лица… Обычный парень просто покраснел бы, но Эдвард не мог позволить себе такую роскошь. Да и румянец испортил бы его благородную бледность. — Пумы так пумы… Будет, кому поучить тебя гонять по склонам и выискивать себе пропитание в лесу. Ты же ничего не умеешь… Приехали… — Твоя жалость ко мне не знает пределов, Эдвард Каллен, — с ехидцей сказала я, отодвигаясь на другой край кушетки. — Спасибо за участие. Он улыбнулся. — И всё же временами ты дивно тупишь, Белла Каллен… Эдвард небрежным жестом заправил выбившуюся прядку моих тёмных волос, заставив меня вздрогнуть и напрячься от этого лёгкого и ничего не значащего прикосновения.