Твоя Вики.
За месяц до данных событий
Вся академия, казалось, ещё окутана сладкой паутиной полудрёмы, пока палящий ярко-алый рассвет, как предвестник чего-то рокового и трагичного, медленно вступает в свои права, озаряя своими огненными лучами зелёную траву, окрашивая её в насыщенно-медные оттенки. Вики становится невыносимо душно от сковывающих грудь сокрушительных рыданий, так и норовящих вырваться наружу вместе со всей остальной болью, которая за без малого год обучения в этом проклятом месте копилась внутри её души. Подумать только! Дочь легендарного Серафима Ребекки, метившая пополнить ряды ангелов, уже через несколько дней нарушила все возможные правила, выстроенные для того, чтобы пробиться к светлым существам, но главное — к матери. Шаг, и интерес к сыну Сатаны возведён в абсолют. Следующий, и Вики уже целует его слегка искусанные губы, уголки которых даже в столь желанный сладкий момент ползут вверх в усмешке. Ну и последний, самый главный: несостоявшаяся близость обитающей в её сердце тёмной энергии с привкусом лайма с его сияющей дьявольской натурой, выраженная через страсть и алкоголь. Воистину дьявольски. Чаша весов перевесила в сторону Люцифера, который был рядом чаще, чем мать, и ангельская добродетель буквально полетела к самому чёрту. По коже девушки, выглядящей сейчас совсем как фарфор, будто бы всё ещё гуляют призрачные руки Люцифера, а места, где он касался пальцами, будь то совсем невесомо или уже более настойчиво, горят, словно выжигаемые адским пламенем. Слёзы уже не держатся в слегка опухших глазах, хрустальными каплями стекают по краснеющим щекам; солёные дорожки остаются на шее, влажные пятнышки россыпью расцветают на тонкой ткани платья. Ей больно настолько, что, казалось бы, проще раствориться в этой безысходности, чем надеяться на чудо, которое разобьётся о суровые реалии жестокого мира небес. Здесь каждый пройдётся по головам и станцует вальс на костях, если потребуется, а Вики просто не успела доказать свою значимость и бросилась в омут с головой. Ошибка ли? Вряд ли. Полынный привкус неизбежной печали на языке отвратительно горчит, вызывая что-то сродни тошноте. Время, словно расплавленная карамель, тянется слишком медленно и эфемерно даже для этой чёртовой академии, где всё совсем непривычно до сих пор. А ведь по земным меркам здесь она уже едва ли не целый год. Недолгий год, за который она успела свыкнуться только с тем, что жизнь на пастельного цвета небесах, в пушистых облаках, на которые так любила смотреть в детстве, выискивая сплетения образов, не так уж и плоха, и окончательно влюбиться в Люцифера. Успела сделать окончательный выбор в сторону дьявольской сущности, прямо в преисподнюю по дорожке, вымощенной благими намерениями: они должны были помочь Вики быть с ним вместе. Силы стремительно покидают Вики с каждым новым удушливым приступом истерики, сотрясающим хрупкое тело, рвущим горло изнутри на куски будто осколками стекла, когда она в кровь сбивает костяшки пальцев, когда нежно-сиреневое шифоновое платье превращается в мятый кусок ткани, чуть окропленный вытертой об него кровью, когда рыдания вновь застывают в горле, неспособные вырваться наружу. Если бы можно было умереть ещё раз, но не попасться в том коридоре Фенцио и Кроули, она бы без раздумий сделала это, даже пройдя через вселенскую боль, выворачивающую молекулы наизнанку. Что угодно, лишь бы дождаться посвящения и окончить эту кишащую змеями школу, где каждый второй ядовито шипит из-за угла, когда это выгодно. Обессиленно упав на мягкую кровать, девушка смотрит в окно, чувствуя, как с силой давящие на уши тишина и одиночество начинают угнетать, медленно, но верно. К Уокер не пустили даже Мими, чтобы девушка в полной мере ощутила всю тягость наказания на своих хрупких плечах. — Уокер, вас ждут в главном зале, — в дверях с вальяжным видом показывается Геральд; его голос мрачно рассекает воздух, отражаясь от стен едва ли не оглушительным эхом. Лицо преподавателя не выражает совсем никаких эмоций, лишь только в глазах отражаются лёгкое сочувствие и глубокая печаль, таящиеся в самой глубине души, но не сокрытые от наблюдательного взора Вики. В своих негласных постоянных наблюдениях за высшими существами Уокер успела приобрести слишком глубокую проницательность, позволяющую читать почти каждого здесь между строк. Вот только эти несколько «почти» и были самыми интересными личностями в школе. И взор Геральда не предвещает даже надежды на что-то светлое и хорошее, скорее, советует не подавать самой же себе ложных ожиданий. Девушка медленно поднимается на ватных ногах, которые кажутся будто и не её вовсе, и грузно выдыхает, оправляя мятый подол. Остервенело вытирает слёзы руками, стирая остатки косметики, и мелкой поступью следует за преподавателем под бешеный гулкий стук собственного сердца, отдающего едва ощутимой болью где-то за левым ребром. Пора вкусить горечь последствий. От огромного количества бессмертных в зале девушке становится тошно; яркие перья пушистых крыльев то и дело рябят в глазах, теряясь в общей массе из незнакомых лиц. Ещё бы, пропустить такое редкое событие — слушание по поводу слишком вопиющего случая, да с участием самого Люцифера, не сможет никто. Ей снова становится не по себе: из лёгких будто бы снова выбивают весь кислород, но самое главное — то, что Вики чувствует себя уязвимой перед этими проницательными взглядами, будто бы пытающимися залезть в душу и узнать все самые страшные тайны. Обнимает себя руками, до боли впиваясь ноготками в нежную кожу плеч, оставляя там совсем не игривые полумесяцы, и рассеянно ищет глазами Люцифера, чье присутствие придаст пусть немного, но уверенности. Вот Мими прикрывает себя крыльями в защитном жесте, пока в глазах её, точно стразы, блестят маленькие слёзы, скопившиеся в самых уголках, и пытается ободряюще улыбнуться, но на деле лишь поджимает неизменно окрашенные в ярко-бордовый цвет губки. Вики чуть поднимает руку, словно хочет коснуться подруги, а потом так же выдавливает из себя подобие полуулыбки, обводя глазами зал, не оставляя надежды найти Люцифера. Дальше Энди, какой-то слишком отрешённый от реальности, чтобы сойти за сочувствующего или радостного. Он смотрит на Вики с лёгкими нотками укоризны. Что же, пусть, к чёрту. Энди всегда был для неё хорошим другом, и видимо не слишком удачно влюбился. Парень не отрывает от неё глаз, и теперь Вики, будто бы в своём сознании, слышит его вопрос, повисший между ними в воздухе: «Почему ты не могла пойти со мной? Тогда бы не было проблем». А затем её взору престает некогда вышколенный стан сына Сатаны, с грохотом открывающего двери в зал. И сердце Уокер почти замирает в груди, ударившись о левое ребро настолько сильно, что, кажется, его было слышно на всю округу. Кроваво-алые крылья Люцифера с множеством выдранных перьев безжизненно волочатся за демоном по полу, наверняка жёстоко переломанные Сатаной; лицо его усыпано множеством ссадин и синяков, но высокомерное выражение никуда не исчезло. Привычка, которую Люцифер уже никогда не искоренит. Пусть все, кто желает увидеть его слабость, напорются на холодное равнодушие и раздражение. Вики чувствует яркие колебания его вишнёвой энергии, выжигающую его изнутри ненависть, и теперь ей не хочется видеть его лицо ещё раз, ведь он точно больше не одарит её даже маленькой частицей своего внимания, а просто пройдет мимо, будто между ними ничего никогда и не было. Вики решается осторожно, совсем невесомо и незаметно коснуться его, пальчиком проведя по тыльной стороне мужской ладони, но Люцифер лишь резко одёргивает руку и делает неуверенный шаг в сторону. Видимо, этот раз встреча с отцом была ещё более жестокой, как и его новые условия для того, чтобы сын прекратил вытворять всё, что ему вздумается. Потому как в то, что Люцифер смог возненавидеть её за произошедшее, Вики совсем не хотела верить. Нескончаемую череду мрачных размышлений девушки о том, что ждет её дальше, как относится к ней Люцифер, насколько сложно иметь статус Непризнанной и долгое время даже не иметь права на многие вещи, кои являются обыденностью для чистокровных бессмертных, прерывает практически гробовая тишина в зале, которая оказывается куда громче, чем шепотки сплетников сплошь и рядом. Девушка зажмуривает веки в ожидании вердикта, забывает дышать, пока лёгкие не начинают гореть огнем и сжиматься от сильнейшего напряжения, а затем видит перед собой нескольких архангелов с белоснежными пушистыми перьями. И ни одного высшего демона. Теперь Вики вновь убеждается, что высшая власть здесь слишком плотно заполнена ангелами всяческих чинов, а демоны, которые там обосновались, в сильном меньшинстве. Раньше её бы непременно возмутила такая ужасная несправедливость, однако сейчас это уже не важно. В любом случае ни ангелом, ни демоном ей уже не стать. — Вики Уокер, — одна из Серафимов, с нежным, присущим истинным ангелам голосом, кажется Вики до боли знакомой. В её лице девушка узнает едва ли не родные черты: мягкую улыбку, белокурые волосы, обрамляющие острые скулы, — ты будешь изгнана с небес навсегда. Из-за своего проступка ты вновь станешь человеком, выйдя из комы, и продолжишь свой жизненный путь. Вики почти не слушает её, улавливая лишь какие-то обрывки фраз, звучащих словно из-под плотной толщи ледяной чёрной воды на самом дне озера, которые ещё только предстоит понять и осмыслить, собрать в своей голове, точно мозаику. Сейчас она пытается понять, что же видит в этой женщине такого, что отличает её от других стоящих здесь вальяжных статных серафимов со сдержанными лицами. Тело Вики неожиданно пробивает конвульсивная дрожь, как если бы в помещение вдруг ворвался ледяной ветер, играя на контрасте с теплотой зала академии, который с каждой секундой лишь усиливался. Непризнанная старается сглотнуть саднящую сухость, но ничего не помогает. Серафим Ребекка глядит в глаза девушке, и перед её оливковым взором сразу же предстают картины из далёкого детства, до этого тщательно спрятанные в сознании. Мама. Теперь сердце просто разрывается, гулко и быстро стуча об ребра так, будто скоро раскрошит их в порошок, а боль умножается с троекратной силой, растет в геометрической прогрессии. Вики с силой прикусывает пухлую губу до острого привкуса металла во рту, сжимает кулаки так, что на ладонях остаются глубокие саднящие полумесяцы. Ничего хуже, чем собственная мать, с непоколебимым спокойствием и едва ли не нежностью говорящая об изгнании дочери на землю, быть не может. Или, возможно, пока что не может. Вики кажется, что это дурной сон, и вот-вот она проснётся; липкий страх начнет отходить далеко на задний план, а вместе с ним и неясные образы всех присутствующих. Но как бы не так. Что же, прекрасно: спустя столько лет, а быть может и столетий, в этом змеином королевстве мама стала чёрствой и холодной, точно мраморное изваяние, не имеющее души и сердца. Энергия девушки начинает полыхать, точно самый яростный яркий огонь, который превратится в пожар, если его не остановить. Он отражается на дне её души, горит в глазах, и слова возражения и отчаяния уже сами почти что слетают с губ, подожжёнными стрелами норовя вонзиться в самую душу серафимам, каждому из них… Но Люцифер успевает сделать это первым, заставляя Вики ошарашенно покоситься на него. — Вы не можете этого сделать, — с отвращением рычит мужчина и резко срывается с места, расправляя огромные кроваво-алые крылья во всю длину; его обычно рубиновые глаза становятся почти чёрными. Запредельно зол, настолько, что кончики пальцев девушки начинают неметь от удивления и небольших вспышек страха, когтистыми лапами обхватывающего нутро. Люцифер сейчас кажется ей хищником, готовящимся к прыжку, и едва сдерживающим свою огромную силу, чтобы не разнести здесь всё к чертям. Хотя Вики готова поклясться, что раз он в такой всепоглощающей ярости, то обязательно бы сделал это, если бы процесс регенерации работал чуть быстрее. — Можем, Люцифер, — теперь голос Ребекки звучит тверже стали, изменившись за доли секунды, за которые Вики с горечью осознает, что это точно конец. Надежда на чудо медленно, но верно умирает, последней, как и в пословице, покидая мысли Непризнанной, и все её недавние мечты в этом безумно сложном мире падают к ногам матери, навечно оставшись несбыточными. Серафим с неподдельным пренебрежением смотрит на демона, пока уголки её губ в ехидной, если не змеиной ухмылке ползут вверх. — Ах, да, и ты лично вырвешь ей крылья сегодня вечером, а потом отправишь на землю. Думаю, что это самое меньшее, но достойное наказание для сына Сатаны. Вики краем глаза видит, как ярко сверкнули рубиновые молнии в глазах демона, слышит, с каким ужасным диким грохотом хлопнула массивная дверь, скрывающая его статный силуэт за собой, чувствует, как вибрация от удара прошлась по полу, и едва ли не теряет равновесие на высоких каблуках, пока витражные огромные окна подрагивают. Она хочет уйти вслед за ним, в полной мере показать своё недовольство, снести несколько бокалов с голубой жидкостью, но продолжает стоять смирно, будто ожидая расстрела. Ждёт последнего слова серафимов; щёки снова предательски обжигают солёные дорожки, которые девушка уже даже не пытается сдержать. Никому нет до этого дела, как и самой Вики, замершей в полной уверенности, что каждого присутствующего здесь она видит в последний раз. И она не совсем уверена, что хотела бы увидеть кого-то из них хотя бы ещё раз. Особенно мать, на встречу с которой так наивно надеялась. В голове Непризнанной проносится неожиданная мысль: если академию она покинет лишь вечером, и пол под ней прямо сейчас не разверзнется, унося на крыльях кучевых пастельных облаков прямо на землю, то один единственный ничтожный шанс попрощаться с друзьями у нее ещё есть. Хотя… Даже если они не придут к ней за эти несколько часов, не смогут попрощаться с подругой навсегда, то ей будет бесконечно плевать. А затем появится Люцифер, и, наконец, покончит с этим кошмарным днём, пропитанным болью и звенящей тишиной, вытесняющей её вместе с эмоциями. В коридоре дышать становится чуть легче, а глаза щурятся от резкого света, бьющего яркими солнечными лучами прямо в лицо. От туманной пелены слёз всё вокруг смешивается в неясное пятно, вздёрнутое лишь самими яркими деталями; но даже они вскоре начинают блёкнуть, превращаясь в без пяти минут непроглядную черноту, сливающуюся воедино. В её голове до сих пор звучит каждое слово матери, неодобрительные шепотки за спиной, и Уокер ускоряет шаг, оставляя мраморные колонны и статуи божеств, мрачные гобелены, сейчас совсем не по-доброму глядящие на неё вместе со всеми присутствующими в академии, пока от стен отражается гулкое эхо стука её каблучков. И с каждым шагом её самообладание рушится на маленькие осколки. Ей больше не интересны прекрасная архитектура и живопись этого места, хотя раньше девушка могла разглядывать их часами. — Подожди, Непризнанная. Стой! — кажется, на руке останется ожог от нового прикосновения его пальцев к запястью. Она замирает как вкопанная, не в силах противиться его приятному баритону за своей спиной. Но всё же Вики чуть подается грудью впёред, надеясь, что Люцифер отпустит её, позволит скрыться за поворотом в своей комнате. В любом случае, так будет гораздо лучше, чем добивать себя какими-то иллюзиями. Но Люцифер не отпускает, а наоборот, обходит девушку и встает напротив неё, задумчиво глядя куда-то поверх белокурой макушки. Прижимает её к себе, кольцом сжимая руки на талии, превозмогая режущую изнутри прямо по живому боль в ребрах, заботливо переломанных любимым отцом, которые так «удачно» обхватила Вики, прижавшись к нему всем телом, как маленький котенок, отчаянно ищущий тепла. Вики чувствует привычный запах: смесь крепких сигарет и терпко-сладкого парфюма, которые теперь вяжутся в её голове только с Люцифером, но теперь к любимому запаху добавляется ещё и тошнотворный, металлический, кровавый. Поджимает губы в тонкую линию, стараясь сдержать эмоции в узде: Люцифер не одобряет слабости, не терпит слёз, благо, уже успевших высохнуть, неприятно стянув нежную молочную кожу. Демон проводит пальцами по изгибу спины девушки, совсем невесомо и легко, но под тонкой тканью полупрозрачного шифонового платья сразу же начинают бегать крупные мурашки, показывающие привязанность к нему гораздо сильнее, чем эмоции на её лице. Ему жаль. Жаль ничуть не меньше, чем самой Уокер, ставшей заложницей обстоятельств, сложившихся не в их пользу. Глупо было надеяться на то, что учителя напьются глифтом и лягут спать сразу же после банкета, когда одни ученики начнут кружиться в вальсе, а другие расходиться по комнатам, чтобы уединиться. Комната Уокер была слишком далеко, а его собственная — ещё дальше. Люцифер решает не медлить: с каждой секундой его уверенность рушится, подобно карточному домику. — Посмотри мне в глаза, Вики, — отрешённо шепчет Люцифер, склонившись к самому уху девушки, опаляя горячим дыханием её шею; его голос будто бы проникает под кожу. Вики с непониманием поднимает глаза выше, вглядываясь в выражение лица Люцифера, который резко, что есть силы зажмуривается, до ярких фейерверков под веками, но девушка успевает уловить в его глазах огонёк трагедии, обитающей глубоко под сердцем, и самый холодный лёд. Ей кажется, что уголки его глаз начинают блестеть, но даже в такой пронзительный момент он ни за что не заплачет, наступит себе на горло; это она знала точно. По её спине пробегает неприятный холодок, царапающий изнутри ледяными крючковатыми пальцами, а напряжение, повисшее точно меч над головой, начинает давить. Немеющие, слегка дрожащие пальцы мужчины ложатся на бархатную кожу лопаток, чуть поглаживают пепельный пух у основания крыльев девушки, которые она тут же рефлекторно открывает на всю длину, распушая перья. Вики не сразу осознает, что дрожит; дрожит от предвкушения его прикосновений, пока всё стремительно катится к чертям, куда-то в самое сердце преисподней. Девушка задерживает дыхание, боясь даже шелохнуться и упустить такой хрупкий момент, а Люцифер лишь усмехается тому, насколько парадоксальна, иррациональна, неправильна их связь, родившаяся на почве взаимной неприязни и клокочущего раздражения. Как только Вики появилась в академии, он сразу же почувствовал, насколько сильна между ними жуткая антипатия, и не упускал ни единой возможности пустить очередную колкость в сторону Непризнанной, попадавшую сразу в её сердце. Он всегда старался сделать ей как можно больнее, а сейчас позволяет девушке прижиматься к себе, целовать губы, шею, нос, касаться чувствительных бордовых перьев, пропускать сквозь пальцы смоляные волосы. Или позволял раньше, если быть точнее. Резко дергает руками, схватившись за трепещущие серые крылышки, и нестерпимая обжигающая боль в лопатках пронзает тело Непризнанной, точно стрела, алым маревом растекаясь по сплетениям вен, по всему телу. Вики зажмуривается, сгибается почти пополам, и если бы не сильные руки мужчины, удерживающие её за тонкую талию, она обязательно упала бы на колени, стесывая их о твёрдую поверхность. Она знала, что он сделает это, не пойдет наперекор власти, но не знала, что настолько неожиданно. Впрочем, тем лучше: теперь не придется отсчитывать минуты в томительном ожидании окончания этого спектакля, не придется ждать его в своей комнате, спасаясь от одиночества чтением бессмысленной книги, взятой в библиотеке перед балом. В какой-то степени девушка даже рада, что крыльев, сейчас безжизненно валяющихся у ног, её лишил именно Люцифер: чужих прикосновений она бы точно уже не вынесла. Под ногами начинают пастельным вихрем разверзаться облака водоворота, где в самом конце уже видны ярко-синие краски берлинской лазури, и демон, недолго думая, слегка касается плеч Вики, подталкивая вперёд и позволяя ей исчезнуть в переливах облаков и слегка блестящего тумана. Он не дает ей опомниться, прийти в себя, осмыслить происходящее, а сразу делает то, что должен. Знает, что в противном случае будет больнее, гораздо. Если физическая боль имеет свойство затихать, как механические колебания, то душевная может лишь на время отходить за спину, чтобы ты смог почувствовать иллюзию свободы, а затем вновь, как ядовитая змея, вонзает зубы там, где хуже всего. Водоворот сразу же принимает девушку в свои равнодушные объятия, а Люцифер чувствует на душе невероятную пустоту. Как иронично, что у настоящего сына дьявола есть душа, верно? Он и сам не знал об этом и почувствовал только тогда, когда из неё будто выкачали все эмоции, заменив их на что-то синтетическое. Если изволите, то произошло это всего минуту назад. В груди мужчины уже рождается болезненный, разбавленный чуть охрипшим дыханием рокот, а кулак впечатывается в мраморную стену, по которой тут же расходится лёгкая паутинка трещинок, образующая отвратительный узор на твёрдой глади. Люцифер так и остаётся стоять у уже почти затянувшейся туманной воронки, чувствуя, как полупотухшее чувство ненависти к себе и ко всему миру вспыхивает, точно спичка, облитая керосином. Он давно научил себя не реагировать, даже если хочется рвать и метать, и впервые эта установка дает такой непозволительный сбой. Ребекка сегодня постаралась на славу, и демону дивно было бы посмотреть, как её довольная физиономия отправится на вшивую землю вслед за дочерью. Люцифер с удовольствием устроил бы это, но прежде встал бы ей поперек горла. Если бы сыну Сатаны была позволена привилегия в виде любви, то первое, что непременно бы начало выжигать на сердце узоры — это ярость. Но ему сейчас слишком пусто для этого. Что толку злиться, кричать, срывая горло, бить, когда это не приведёт ни к чему? Проще сделать вид, что ничего и не было, искоренить все мысли и приятные воспоминания о Непризнанной, заливая их крепким алкоголем, застилая молочной дымкой из сигаретного дыма. Найти спасение в случайных связях, пока её лицо не померкнет на фоне, не станет одним из многих. И всё же сказать или подумать проще, чем сделать. — Она вернётся, — сзади, будто призрак, из ниоткуда появляется Геральд, как-то странно улыбающийся, почти сочувственно, или, наоборот, ободряюще, и Люцифер вздрагивает от неожиданности, слишком резко стряхивая пепел с почти потухшей сигареты, зажатой между пальцев. Ему почти смешно: вернуться с земли всё равно что из Небытия — совершенно невозможно, оттого мужчина даже не реагирует, вновь уставившись в окно. Глупая, ужасно глупая шутка, но между тем учитель продолжает, — вернётся, если ты постараешься.