Несчастье

— Даочжан, ты видел когда-нибудь Первого Нефрита из Гусу? — на одном из семейных вечеров спросил Сюэ Ян. — Наверняка видел же, но я не помню. — Всего однажды, когда мы с Сун Ланем были в Нечистой Юдоли, как раз по поводу тебя, — ответил Синчэнь, — а что такое? — И как он тебе? Правда красавец? — с язвительной интонацией произнёс Сюэ Ян. Чаша с чаем в его руке дрогнула, и жидкость красивым узором разлилась по столу. — Господин Лань был действительно очень утонченным юношей, — сказал Синчэнь, — мне показалось, что мы с ним похожи, но у меня не было таких изящных манер. — Ну конечно, куда нам до гордости праведников из Гусу, да? — недобро усмехнулся Сюэ Ян. — Мэн Яо этого святошу даже за руку взять боялся, да даже смотреть на него не мог, сразу дрожал, как дым благовоний на ветру. Вот прям как я на тебя не могу смотреть. Тяжело с вами, даосами, таким, как мы. — А-Ян, перестань, — прервал его Синчэнь, — это в прошлом, и тебе точно не нужно меня бояться. Ни я, ни, уверен, Господин Лань не делим людей на добрых и злых по совершенным ранее необдуманным деяниям. Значение имеет лишь настоящее, в котором ты мой любимый и вставший на светлый путь человек. — Эти-то не делят? — удивлённо переспросил Сюэ Ян. — С их порядками они в твою сторону даже не посмотрят, если ты не «правильный человек». Знаешь, как этот достопочтенный Первый Нефрит смотрел на меня в Башне Кои? Да я ни на одну из жертв не смотрел с таким презрением. Мне в тот момент казалось, что я не больше жалкого насекомого, оказавшегося под его «хрупкой и изящной» ладонью. — А-Ян, это в прошлом, — сказал Синчэнь, взяв Сюэ Яна за руку, — я здесь, с тобой. Разве для тебя так важно внимание Цзэу Цзюня? Почему ты вдруг вспомнил об этом? — Потому что вспомнил, как Мэн Яо нахваливал его и как у меня болели уши от имени «любимого Эр-гэ», вот и решил поделиться. А разве нельзя рассказать своему единственному близкому и сознательному, — Сюэ Ян перевёл взгляд на сына, — человеку о чём-то настолько забавном? Влюбленный в дитя самого Неба Великий Цзинь Гуанъяо, — пробубнел он. В его голосе была слышна наивная детская обида. — Неужели ты ревновал Лянфан-цзуня? — Синчэнь, который был в очевидно хорошем настроении перевёл разговор в шутку. — Не думал, что ты в самом деле способен. Отпусти прошлое, потому что я не дам тебе поводов ревновать. — Ну да, конечно, не дашь, — вздохнул Сюэ Ян, — и никого я не ревную! Ни тебя, ни, тем более, этого цзуня. Сдался он мне. И бывший твой тоже. Конечно же, Сюэ Ян ни за что бы не стал рассказывать Синчэню, чьим именем Мэн Яо звал его, когда они проводили совместные ночи, о ком говорил вечерами, чьими манерами, жестами, руками и глазами восхищался так, будто они в самом деле были самым прекрасным из когда-то увиденного выходцем богатейшего клана Поднебесной. Сюэ Ян не стал бы и под угрозой смерти рассказывать, о чьих губах Цзинь Гуанъяо даже не смел мечтать, чьи ласки снились ему после страстных и грубых ночей, в которые он не удостаивал Сюэ Яна даже хоть сколько-то нежным поглаживанием, даже смазанным поцелуем, даже маслом, которое сделало бы их связь не такой болезненной и острой и позволило бы Сюэ Яну сидеть прямо следующие несколько дней. — Почему ты просто не напоишь его и не переспишь с ним, если так хочешь? — спросил однажды Сюэ Ян. — Смотреть смешно, как ты мучаешься, даже получив такую власть и признание. За свой вопрос он чуть не получил пощёчину: рука Цзинь Гуанъяо остановилась в нескольких цунях от его лица. — Я никогда не смогу испачкать его, — ответил ему Цзинь Гуанъяо. — Думаешь, он в самом деле когда-нибудь снизойдет до того, чтобы делить со мной ложе? Те взгляды и та забота, что он незаслуженно дарит мне, исполнены лишь жалости к такому порочному существу, как я. Я и помыслить о таком не могу, тошно становится. Поэтому у меня всегда есть ты. Такой же тёмный и грязный. Мы так похожи, Ян-Сюн, и так много прошли вместе. Сюэ Ян до сих пор помнил свои ощущения в тот момент: в самом деле, он никогда не чувствовал себя более ничтожным и жалким. А дальше — лишь пустота, тяжёлая и беспросветная. Поначалу его устраивал такой бесперспективный, сломанный и больной роман: Мэн Яо выручал его в течки, покрывал преступления, заставляя людей и заклинателей верить каждому его слову, а взамен требовал лишь послушания. Сюэ Ян исправно был послушным, пока это приносило ему ощутимую выгоду и давало возможность заниматься тем, что он так любил. Ему не нужна была забота и, Небо упаси, любовь Мэн Яо. Кто вообще верит в детские сказки о «долго и счастливо»? Для «долго и счастливо» у Мэн Яо был Лань Сичэнь, и Сюэ Ян даже не порывался занять его место. Однако в один момент, Сюэ Ян не мог с точностью вспомнить, когда это произошло, всё изменилось. Ему всё ещё не хотелось выпрашивать любви и греться в объятиях, но всегда быть на втором плане без шанса пробиться выше казалось перспективой недостойной и грязной. Мэн Яо так часто говорил, что они похожи, так часто сравнивал судьбы, обречённые на беспощадную борьбу со своими пороками, но, Сюэ Ян знал, что Яо-мэй никогда не был искренен в своих словах. Сюэ Ян чувствовал себя обманутым. Наверное, именно это ощущение породило болезненную привязанность и борьбу за право быть лучшим для того, с кем он был единой отравленной крови. Хотя бы временно, хотя бы на несколько мгновений, в которые Мэн Яо видел перед собой его, а не прекрасного и лёгкого Лань Сичэня. «Отдай хоть демонам свою гнилую любовь, но дай мне почувствовать себя чем-то большим, чем слоем пыли на дорогих статуэтках твоего дома, каждая из которых прототипом имела ненаглядного и недоступного Нефрита», — хотелось сказать Сюэ Яну, но каждый раз он молчал. И каждый раз, рассматривая обрисованный золотыми узорами потолок, утыкаясь лицом в подушку, пропахшую любимыми благовониями Лань Сичэня, или запрокидывая голову в рвущемся наружу стоне, Сюэ Ян мечтал исчезнуть и перестать делать то, что он делал долгие годы, будучи не в силах отказать Мэн Яо ни в едином его желании. Будучи не в силах поверить, что борьба была напрасной и ему никогда не достичь желаемого понимания. И однажды Сюэ Ян решился. Сидел в покоях Мэн Яо и ожидая окончания одной из официальных встреч, после которой он наверняка будет ужасно зол, если Лань Сичэнь позволит себе лишь вежливую улыбку, или возбуждён, если между ними состоится разговор. Сидел и собирал мысли в единое целое: Сюэ Ян видел и слышал, как скажет Мэн Яо всё, что думает о его поведении и образе жизни, о его фальшивых чувствах и нездоровой зависимости от Лань Сичэня. Он ощущал кончиками пальцев, как перестанет быть слабым и немощным и плюнет в лицо сомнениям. И просил от себя всего-то самую малость: решительности довести дело до конца и силы духа, которая позволит ему не расплакаться после первого же слова. Сюэ Ян снова чувствовал, как по пальцу проезжает телега и отнимает возможность дотянуться до желанной конфеты. Однако в следующее мгновение произошло то, чего он никак не мог ожидать. В покои Мэн Яо вошёл не один. Сюэ Ян инстинктивно спрятался, как делал это множество раз, ибо не положено было помощникам, друзьям или адептам вальяжно восседать в покоях господ. Из своего укрытия он смотрел на то, как порог комнаты переступил Цзинь Гуанъяо, а за ним, совершенно воздушно и неспешно, подобно настоящему Небожителю, зашёл Лань Сичэнь, всё такой же невинный и чистый. Нетронутый. Незапятнанный. Неподходящий, но всегда лучший, единственный и незаменимый, забравшийся туда, куда Сюэ Яну не было доступа. Он бережно сел на гостевое место, ждавшее его всё это время, с идеально прямой спиной: будто меч проглотил, — подумал Сюэ Ян. Им налили чай, они о чём-то увлеченно беседовали, Лань Сичэнь иногда улыбался или смеялся, и Сюэ Ян видел, как в этот момент дрожали пальцы Мэн Яо. Как бы сильно Сюэ Ян ни дорожил Синчэнем сейчас, он никогда не сможет забыть тот взгляд. Полный нежности взгляд, которым Мэн Яо смотрел на Лань Сичэня и никогда — на него самого. Сюэ Ян сам, своим безрассудством и грызущей душу ненавистью лишил себя возможности увидеть такой взгляд от Синчэня. Поделом ему, грязному и порочному. Но разве грязные и порочные в прошлом не заслуживают любви в настоящем? Сюэ Ян помнил, что не выдержал именно в этот момент. Продолжая прятаться, без возможности ответить себе, почему он ещё не вышел, почему не показал себя Лань Сичэню и не испортил чистоту их отношений, Сюэ Ян глотал горячие слёзы. Он точно знал, что плевать хотел на Мэн Яо и его несбывшиеся надежды. Сюэ Яну даже обидно не было: был готов к такому исходу, всё понимал, но не принимал. И это непринятие лилось по щекам солёной влагой. Сюэ Ян не боялся, но выйти не мог, даже если бы знал, что это поможет хоть как-нибудь унять его боль. У него снова забрали то, что было ему дорого. Он снова купался во лжи, окрасившейся в золото, тяжелое и тянущее глубже на дно. Сюэ Ян глушил рыдания, кусая себя за щёки и губы — Мэн Яо всё равно не заметит никаких следов, лишь бы игрушка была исправна и исполняла приказы. Сюэ Ян так долго развлекался, будучи игрушкой, что окончательно позабыл, каково быть человеком. И сейчас, когда последнее человеческое текло по щекам, он не чувствовал к себе ничего, кроме отвращения. Он хотел, чтобы в чай подмешали снотворное, чтобы Мэн Яо взял Лань Сичэня силой, чтобы вдалбливал его в кровать, на которой Сюэ Ян убеждал себя в том, что ему нравится происходящее, что ему хорошо и приятно, когда входят без подготовки и масла. На той самой кровати, где каждый раз он обещал любить себя и не позволять кому-либо над собой издеваться. Сюэ Ян хотел слышать крик, видеть на простынях следы первой крови, хотел, чтобы Лань Сичэнь перестал быть таким невинным и чистым, хотел видеть его таким же, каким видел себя, использованным и грязным. Простым. Не запретным плодом и сладким желанным нектаром. Он хотел узнать, как тогда Мэн Яо будет смотреть на него. Как будет вести себя с тем, кто подошёл к его пороку непозволительно близко. Ожидаемо, чай был чист, как и сам Лань Сичэнь. Они разошлись и перед разлукой подарили друг другу объятия — Мэн Яо не посмел положить ладони ниже плеч, когда прижимал Лань Сичэня к себе. Сюэ Ян готов был поспорить, что он не дышал, боясь упустить хотя бы крупицу счастливого мгновения. Лань Сичэнь покинул покои и попросил не провожать его. Да и смог бы Мэн Яо на дрожащих ногах? Спохватившись, Сюэ Ян вытер слёзы и постучал по щекам, приводя себя в чувства. — Молодец, выходи, — холодно произнёс Мэн Яо, тяжело выдыхая, — всё прошло настолько хорошо, что мне до сих пор не верится. Сюэ Ян вышел из укрытия и натянул привычно беззаботную маску. Сердце разбивалось на куски, рвалось и мучилось, но ничто на насмешливом лице не могло об этом сказать. — Могу поздравить Яо-мэя с успешными переговорами? — спросил Сюэ Ян, подойдя ближе. Он был уверен в своём намерении закончить всё раз и навсегда: может быть, именно поэтому так долго сидел, не высовываясь и не желая портить будущее своему — почти бывшему — любовнику. Мэн Яо прижал его к груди, резко, порывисто, так, как никогда не смог бы обнять Лань Сичэня. — Я так хорошо знаю тебя, Ян-сюн, — прошептал он, касаясь губами мочки уха, — представляешь, даже слышал, как ты плакал. Не нужно, Ян-сюн. Сегодня в самом деле замечательный день, слишком хорошо для грусти. Прости, что задержался и оставил тебя одного, вот даже до слёз довёл, мне правда так жаль. Ты заслуживаешь лучшего, ты хорошо постарался и был мне очень полезен. Завтра возьму выходной, и мы проведём этот день только вдвоём. Сюэ Ян не мог сопротивляться. Не мог вымолвить ни единого заготовленного слова: желания рассыпались пеплом по полу чужих покоев. Ласка проникала в самые потаённые уголки души. Сюэ Ян вдруг почувствовал себя нужным. Хотя бы смог представить. После — Сюэ Ян, приняв извращённую ласку Мэн Яо, оставшуюся на коже темнеющими синяками, снова лишил жизни несколько человек. И так раз за разом. Так обыденно и просто, как Лань Сичэнь подносил к губам чашу с заваренным специально для него чаем. Недопитым на встрече чаем, который после за ненадобностью Мэн Яо нальёт в пиалу Сюэ Яну, чтобы отметить радостное событие. — Пей, Ян-сюн, — кивнёт он, — за твоё здоровье и процветание клана Цзинь. Что бы я без тебя делал? Но Сюэ Ян никогда не расскажет Синчэню. Просто потому, что слёзы вновь предательски обожгут щёки и перенесут его в покои Башни Кои, где для него, вопреки иллюзиям и ожиданиям, никогда не было места.