***
Сыншик уже несколько минут наблюдает за тем, как меняется цвет лица его друга. Седжун стоит, слегка покачиваясь, и будто из последних сил держится за стойку, чтобы не рухнуть в обморок. Костяшки его пальцев уже почти такие же белые, как пенка на капучино. Седжун думает. Много думает. Настолько много, что его мозг буквально готовится взорваться и разлететься мелкими кусками, забрызгав своим содержимым все вертикальные и горизонтальные поверхности кофейни. Но правда в том, что ему совсем не нравится то, о чём он думает. Поджав губы, он смотрит на Хансэ, с интересом рассматривающего надпись на стакане, и его мысли мрачнеют со сверхзвуковой скоростью. Уверенность в себе, ты куда съёбываешься? А ну вернись! «Бля-я-я, он так внимательно смотрит на этот стакан, наверняка из-за того, что у меня почерк хуже врачебного раз в дохуяллион. Сука-а-а, а может, я орфографическую ошибку сделал? А я мог, башка вообще не варит». Седжун трясёт головой и хмурится ещё больше. «Нет, я должен перестать так пялиться на него. Я же взрослый самодостаточный парень, я сам себя обеспечиваю, у меня даже собака есть! Но, бля-я-я, вживую он ещё красивее, чем на фотках в Инстаграме. Походу я реально упал ебалом в любовь. Поздравляю, Седжун, тебе пиздец». Сыншик вздрагивает, когда Седжун отвешивает пощёчину. Сам себе. Этого парня срочно нужно спасать, иначе он окончательно залезет в мыслительную жопу и хуй его потом оттуда вытащишь. Он разворачивает Седжуна к себе лицом и трясёт за плечи до тех пор, пока в чужих глазах не показывается какая-никакая вменяемость. Сыншик вздыхает и даёт Седжуну по лбу. Достаточно сильно, чтобы оставить на нём розовый след. — Ай! Ты чего дерёшься? — Седжун сбрасывает с себя руки друга и потирает ладонью пострадавший лоб. Смотрит волком, но быстро отводит взгляд. Почти мгновенно. — Пришёл в себя? — Сыншик с нахмуренными бровями выглядит пугающе. Его лицо приобретает такой ужасающий оттенок, словно перед Седжуном стоит не его дорогой друг, а сам дьявол во плоти. — Седжун? — Я не знаю, я не знаю, я ничего не знаю, — Седжун пятится назад, пока не врезается спиной в боковую часть угловой столешницы. Он оседает на пол и закрывает лицо руками. — Какого хуя со мной происходит? Хочу забиться в угол и сидеть в нём до скончания времён. Сыншик садится на корточки перед другом и кладёт руку на чужую макушку, аккуратно поглаживая. Его лицо смягчается, а вся схожесть с демоническим уходит туда, откуда пришла. Седжун выглядит таким потерянным. — Седжун, ты и так уже забился в угол, — подмечает Сыншик, поправляя чёлку друга. — Никогда не видел такую твою сторону. Кто бы мог подумать, что ты умеешь быть таким милым. Седжун поднимает голову, впиваясь взглядом в лицо напарника, и кривляется, искажая его слова мерзеньким писклявым голосом: — Кто бы мог подумать, что ты умеешь быть таким милым, — он показывает другу язык и прячет подбородок в скрещенных на коленях руках. — Я сама милота, вообще-то. Сыншик закатывает глаза, но соглашается. Он поднимается сам и протягивает руку Седжуну. Гей паника — хорошо, но они по-прежнему на работе, которую надо выполнять, даже несмотря на то, что все посетители кофейни заняты своими собственными делами. Седжун смотрит на раскрытую ладонь и машет головой. — Можно я ещё немного посижу тут? — осторожно спрашивает он. — То есть тебя устраивает то, что ты сидишь на грязном полу, пока в кофейне находится любовь всей твоей жизни? — Пол не грязный! Я его мыл недавно… Сыншик негромко смеётся и сгибает пальцы в подзывающем жесте, мол, вставай, ты заебал. Его вся эта ситуация невероятно веселит. — Я тебе правда поражаюсь. Ты не отрицаешь свои чувства к Хансэ и вместо этого орёшь, что пол чистый. Уникальный ты человек, Седжун. Без шуток. Седжун сдаётся и вылезает из своего безопасного места, ухватившись за чужую руку. Он отряхивает джинсы от всей существующей и несуществующей пыли, которую успел собрать задницей. — Это потому что я за правду. Вот и вся моя уникальность, — он скользит взглядом в сторону того самого стола и вздыхает. Призрачная надежда, что всё происходящее — мираж, испаряется, когда он щипает себя за руку. — Пиздец, это не сон. — Да, это жестокая реальность, в которой ты ведёшь себя, как влюблённый дурачок, — Сыншик хлопает друга по плечу и смеётся, когда чужие глаза округляются от осознания. — Как думаешь, он заметил? Сыншик бросает взгляд на общающихся Сыну и Хансэ и вздыхает. Он замечает, как Хансэ мельком поглядывает на растерянного Седжуна. Правда лежит на поверхности, и кто он такой, чтобы не указать на её очевидность. — Определённо. Седжун хватается за голову и быстро прячется за друга. Точнее пытается. Сыншик по-прежнему несколько ниже ростом. — Теперь Хансэ думает, что я странный, — бубнит Седжун куда-то в затылок друга. В его голосе столько отчаяния, что парня хочется обнять. Можно даже поплакать вместе. Почему нет? — Я уверен, что он так не думает, — Сыншик пытается успокоить друга, хоть и понимает, что слова его в данный момент не имеют достаточной силы, чтобы в них поверить. Он мысленно ставит себя на место Хансэ, вспоминая всю комичность картины, которая разворачивалась за стойкой минутами ранее, и для себя понимает всё. Абсолютно всё. На месте Хансэ он действительно бы подумал о том, что Седжун немного не в своём уме. Но кто вообще в своём, чёрт возьми? — Расслабься. — Точно? — Седжун обвивает друга руками поперёк груди и выглядывает из-за плеча. Он немного покачивает друга. Маятник переросток: Продолжение. — Точно, — Сыншик толкает друга задницей, пытаясь выбраться из крепких объятий. Попадает в бедро, быстро перегруппировавшемуся Седжуну. — Ну и отлично, — Седжун хлопает друга по плечам и показывает правой рукой знак «V», выпятив задницу и сделав губы куриной попкой, когда Сыншик бросает на него суровый взгляд с возмущённым «больно, вообще-то». — Пойду-ка я протру стойку. Она такая грязная. Така-а-ая грязная. Сыншик пытается сфэйспалмить как можно тише, но рука соприкасается со лбом с таким шлепком, что все находящиеся в кофейне, словно по команде, вздрагивают и поворачиваются к рабочему месту бариста. Хансэ и Сыну не исключение. Сыншик смущённо улыбается и машет руками, мол, я в порядке, после чего поворачивает голову с тихим «бля», мечтая исчезнуть. Желательно немедленно. Седжун же хватает в руку тряпку и начинает старательно натирать столешницу с таким лицом, будто он только что выиграл миллиард денег и поездку на Багамы. — А теперь все думают, что ты странненький. Сыншик закатывает глаза и пинает Седжуна под коленку. Несильно, а то ещё расшибёт лоб, а ему потом разруливай вот это вот всё. — Зато у меня улыбка красивая, — Сыншик прищуривается и улыбается так, словно волк оскалился. — Ага, — Седжун отводит слегка напуганный взгляд с друга и цепляется им за Хансэ как за спасательный круг. «Господи… он такой красивый. Можно я буду таким красивым?» — думает Седжун. Вслух. — Пф-ф, ты уже красивый, придурок, — отзывается Сыншик, решивший от скуки поперекладывать пакеты молока и сливок. Грамотный ход. На корточках его не видно, да и то, что он не работает, не скажешь. — Пиздец. — Ага, полный.***
— Там что-то забавное происходит, — говорит Сыну после того, как воздух разрезает громкий шлепок. Он моментально поворачивается в сторону стойки, как раз в тот момент, когда оба бариста стремительно скрываются за неё. Он удивлённо моргает и запихивает в рот последний кусок первого печенья.— Похоже, ты сломал человека. Хансэ подпирает щёку рукой и изгибает бровь. Он смотрит на друга и качает головой. На чужом лице остаются шоколадные крошки, которые Хансэ убирает указательным пальцем левой руки. По привычке. Можно сказать, автоматически. Сыну вечно пачкается и не замечает ничего. Эта его некая неуклюжесть даже очаровательна в каком-то роде. Сыну в принципе сочетает в себе множество качеств. Некоторые даже являются противоположными, но это никак не мешает ему существовать и быть одним из самых интересных и надёжных людей, которых когда-либо встречал Хансэ. Если спросить Хансэ, какого цвета Сыну, он не задумываясь ни на секунду ответит — весь цветовой круг. — С чего ты взял, что виноват я? — Хансэ бросает быстрый взгляд, чтобы ещё немного полюбоваться тем красивым бариста, и с лёгким разочарованием отводит глаза, когда не обнаруживает его в поле своего зрения. Жаль. — Судя по всему, он узнал тебя и поймал гей панику, — Сыну пожимает плечами. Хансэ смеётся и крутит в руках подписанный стакан. Почерк у парня ровный и аккуратный, словно он старательно вырисовывал каждую букву. Хансэ даже может представить, как бариста аккуратно выводит слова, слегка прикусив язык от усердия. Сердце решает, что данная картина заслуживает того, что заставить его биться быстрее. — Ты опять себе всё придумал, — отзывается Хансэ, задумываясь на мгновение о том, что был бы не против, если бы догадка Сыну оказалась правдой. Но он быстро одёргивает себя, точнее пытается. Но в голову продолжают заползать мысли о том, как красивый парень, имени которого он даже не знает, смущённо улыбается ему и отводит взгляд. До Хансэ, очнись, ты уже не в том возрасте, чтобы утопать в розовых мечтах с единорогами и пушистыми облаками. — Не думаю, друг мой. Я поглядывал на него временами. И знаешь что? — Сыну издевательски выдерживает паузу. Улыбается ещё так хитро. — Что? — громче, чем хотелось бы, спрашивает невыдержавший слишком длительного молчания друга Хансэ. Сыну смеётся гиеной, откинувшись на спинку дивана, и машет конечностями. — У тебя такое лицо… — Сыну давится смехом, не в силах остановиться. — Я не могу. Сейчас помру. Хансэ видит, как в уголках чужих глаз скапливаются слёзы. Сыну истерично смеётся, хватаясь за живот и падая на бок. К виску сползает первая солёная капля. — Да хули ты ржёшь, как конь педальный? — Хансэ щурится, злобно зыркая на друга. Лицо Сыну искажено в гримасе безудержного ржача. По-другому это не назвать. Парень пытается встать, но одного взгляда на Хансэ хватает, чтобы Сыну вновь согнулся в три погибели. — Бля, не смотри на меня, — практически стонет Сыну. — Я помру от смеха сейчас. Не шучу. Хансэ цокает языком и отворачивается к окну. Он делает ещё один глоток и с грустью осознаёт, что тот становится последним. Ничто не вечно, особенно американо в его стакане. Сыну наконец выпрямляется и стирает влажные дорожки с лица тыльной стороной ладони. Он громко вдыхает и выдыхает, чтобы восстановить дыхание. Мышцы пресса болят так, будто Сыну только что первый раз в жизни его качал и перестарался с количеством подходов. — Фух, я выжил, — выдаёт он спустя несколько минут. — Я рад, — отзывается Хансэ, не спеша разворачиваясь лицом к другу, чтобы не вызвать ещё один приступ истерического смеха. Было, проходили. Он продолжает смотреть в окно, точнее на отражающуюся в нём кассовую зону. Она по-прежнему кажется пустой, если не знать, что оба бариста находятся прямо за ней. — Так что я должен знать? — А? — Сыну прищуривается и смотрит куда-то вверх. Он выглядит так, будто руками выгребает всё содержимое из своей головы, чтобы найти нужную информацию. И, похоже, находит. — А-а-а. Я просто хотел сказать, что он с тебя взгляд не сводил. Вообще. Каждый раз, когда я на него смотрел, парень тебя буквально взглядом облизывал, мне даже неловко становилось. — Тебе? Неловко? Я тебя умоляю, — смеётся Хансэ и в итоге поворачивается к другу лицом. Нового приступа истерики не следует, значит, Сыну вернул своё самообладание. — Я больше чем уверен, что он меня просто узнал. Он же слушал мой сегодняшний эфир. Сыну выглядит удивлённым. — С чего ты взял? — Вот тут написано, — Хансэ без задней мысли показывает другу надпись на стакане. После чего к тому приходит осознание. Хан Сыну, твою мать! — Гг, вп. Легчайшая ин май лайф, — Сыну разводит руки в разные стороны с лицом, говорящим «восхваляйте бога остроумия», и начинает кланяться: — Спасибо, спасибо, да, это было великолепно. — Избавь меня от своего геймерского сленга, манипулятор хренов, — бубнит Хансэ и подносит стакан к губам. Пустой стакан. «Вселенная, за что ты так со мной?» — думает Хансэ, отставляя от себя стакан и обрушивая голову на изгиб руки, лежащей на столе. Надолго его не хватает. Он приподнимает голову и запускает пальцы в волосы, упёршись локтями в стол. Так сокрушаться удобнее. Определённо. — О, показались, — говорит Сыну, кивая головой вправо. Хансэ убирает руку, закрывающую обзор. И действительно. Оба бариста снова находятся в поле его зрения. Всё-таки обладатель тёмных коротких волос приковывает взгляд Хансэ. А может, он и правда начинает влюбляться? Хансэ хмурится от этой мысли. Это слишком не похоже на него — взять и влюбиться в человека с первого взгляда. В голове по щелчку пальца всплывает строчка из песни. «I'm just so addicted to beautiful people», возможно, что так и есть? Хансэ не может вспомнить, когда в последний раз он был настолько кем-то очарован. На работе он постоянно знакомится со множеством разных людей, но все эти случаи даже близко не похожи на то, что происходит с ним сейчас. Это ставит под сомнение его же собственную теорию о зависимости от красивых людей. Мозг отказывается продолжать обрабатывать эту мысль. Хансэ решает подумать об этом позже. «Надо хотя бы спросить, как его зовут, раз уж на то пошло», — размышляет Хансэ, наблюдая за тем, как бариста улыбается своему напарнику и обнимает того со спины. Мысль о том, что ему интересно, каково это быть в чужих объятиях, приходит быстрее, чем Хансэ успевает моргнуть. Ещё одна подобная мысль и он определённо смирится с тем, что, кажется, и правда влюбился. — Я понимаю, что ты залип, но, может, всё-таки обратишь на меня своё внимание и послушаешь, что я говорю? — А ты что-то говорил? — Хансэ готов поклясться, что Сыну всё это время молчал. Или нет? — Представь себе, но, да, я говорил, — Сыну запихивает в рот оставшуюся часть печенья. Ровно половину. — Я сказал, что тебе стоит заказать ещё кофе и взять мне ещё парочку печенек. Они такие вкусные, я не могу остановиться. Хансэ смотрит на друга и думает «бля, а это вариант, вообще-то». — И ты так и не рассказал мне свой сон. Хансэ бьёт себя по лбу и вздрагивает от звука шлепка. Он удивлённо смотрит на свою ладонь, а потом на Сыну, который выглядит таким же озадаченным, как он сам. Лоб совершенно не болит, а это значит, что его действия физически не могли вызвать настолько громкий звук. Они с Сыну одновременно поворачивают головы в сторону кассы и видят машущего руками бариста с покрасневшим лбом. Тот быстро скрывается где-то внизу, а объект предполагаемой влюблённости Хансэ начинает протирать столешницу с лучезарной улыбкой. В один момент его улыбка на мгновение исчезает, но быстро возвращается назад, становясь ещё ярче. Хансэ кажется, что он может ослепнуть. — Похоже, в здании два любителя пофэйспалмить, — влезает Сыну. — Иди уже, а. Я хочу печеньки. Хансэ закатывает глаза, но с места поднимается. Он показывает Сыну средний палец и идёт вперёд, не оборачиваясь. Он знает наверняка, что его друг сейчас корчит рожи. Ребячество? Возможно, но почему нет? Почти подойдя к стойке, Хансэ замечает, что в кофейне играет музыка. Он знает, что часто погружается в мысли. Отделяется от реальности на 99%. Он перестаёт замечать многие вещи. Но с музыкой такого обычно не бывает. Это странно. Сегодня действительно странный день. В хорошем смысле. Хансэ знает эту песню, она даже добавлена в его плейлист для работы. Он подходит вплотную к стойке и кладёт на неё руки. Та немного влажная, но Хансэ это не смущает. Он смотрит на темноволосого бариста, который пропевает текст песни. Его голос идеально вписывается в атмосферу и лирику трека. Хансэ решает ещё немного послушать, прежде чем привлечь чужое внимание. — And I really fuck with you oh, oh, — пропевает парень, покачивающийся в ритм, и поднимает взгляд. Он слегка дёргается от удивления, когда видит перед собой Хансэ. Видимо, этот бариста тоже профессионал по выпадению из реальности. — Извините, я Вас не заметил. Очень люблю эту песню, — он выжидает небольшую паузу и спрашивает: — Вы хотите, что-то ещё? Парень смущённо улыбается. Ямочки на его щеках притягивают настолько, что Хансэ ловит себя на мысли, что хотел бы ткнуть в них пальцем. Хансэ считает про себя до трёх и: — Да, я хотел узнать, как Вас зовут, и заказать ещё кофе. Бариста замирает и медленно моргает, непрерывно глядя в глаза Хансэ. Его щёки, уши и шея неумолимо приобретают красноватый оттенок. Чужая молчаливая растерянность кажется Хансэ очаровательной, но он и правда хочет знать, как же всё-таки зовут этого парня. И когда Хансэ уже практически озвучивает свой вопрос, из-за чужой спины выскакивает второй бариста. Похоже, на помощь. — Не обращайте внимания, с ним иногда такое бывает, — этот парень улыбается и кладёт руку на плечо напарника. — Его зовут Седжун, и он слушает каждый Ваш эфир. Седжун отмирает и пытается проделать в парне дыру взглядом с тихим «рот свой замолчи сейчас же, Сыншик». Сыншик поднимает руки, мол, не бей, и исчезает туда, откуда появился. Под столешницу. Седжун вновь смотрит на Хансэ. Его глаза наполняются теплом, а от злости не остаётся и следа. «Так значит, Седжун». — Мне приятно слышать, что Вам нравятся мои эфиры, Седжун. Это много для меня значит, — Хансэ улыбается. Искренне. Почему-то чужие слова приятно обволакивают его, словно заключая в объятия. — Я бы хотел выпить Ваш восхитительный кофе, а придурку позади меня ещё два печенья. Хансэ указывает большим пальцем назад. И Сыну приветливо машет рукой, когда Седжун смотрит на него через чужое плечо. — Конечно. Вашему другу тоже кофе? — Нет, он ещё тот не допил. Дилетант. Только печенье. Седжун прыскает от смеха и прикрывает рот ладонью, после чего машет свободной рукой, извиняясь. — Простите, у вас такая забавная дружба. Она даже чем-то похожа на мою и этого парня, — он указывает куда-то вниз, откуда торчит только чужая макушка. — Я заметил, — отзывается Хансэ, наблюдая за тем, как Седжун пробивает заказ и кладёт печенье на тарелку. — Вам же стакан с собой? В прошлый раз я совсем забыл спросить… Седжун выглядит расстроенным. Его брови опускаются, а губы поджаты. Хансэ хочется узнать, о чём он сейчас думает. — Не переживайте. С кем не бывает? К тому же я бы сказал, если бы хотел обычную чашку. — А, хорошо. Лёгкая грусть стирается с лица Седжуна. Красивая улыбка возвращается, и это главное сейчас для Хансэ. Он прикладывает телефон к терминалу и ждёт, пока из него вылезет «оплачено». Седжун протягивает ему чек. Их пальцы вновь соприкасаются. Всего на мгновение, как и в прошлый раз, но даже его достаточно для сердца, стучащего в груди. Хансэ решительно не понимает, что с ним за хуйня происходит, но ему это даже нравится в каком-то роде. — Я принесу ваш заказ. Хансэ благодарит Седжуна и возвращается к скалящемуся Сыну. Вообще-то, Сыну просто улыбается, с азартом глядя на друга, но Хансэ эта улыбка кажется раздражающей. Будто его безмолвно дразнят. «Как же бесит». Хансэ садится на своём место и разблокировывает экран телефона шестизначным паролем. Он берёт в руки пустой стакан так, чтобы было видно надпись, и делает фотографию. — А это зачем? В Инстаграм? — интересуется Сыну, приподнимаясь с места, чтобы увидеть результат. Хансэ задумывается на секунду. А почему бы и не в Инстаграм? — Вообще, я планировал оставить фотку, чтобы название группы перед сном посмотреть, но теперь думаю, что идея отличная и я её выложу. Фильтр наложить и очень даже, да? — Хансэ протягивает свой телефон с открытой фотографией другу, ожидая его реакции. Сыну поджимает губы и одобрительно кивает. — И правда. Твоя рука даже не кажется корявой, как обычно, — дразнится Сыну, отдавая телефон обратно. Он закидывает ногу на ногу и выдаёт: — Но почему бы тебе не забрать стакан с собой? — Зачем это? — не понимает Хансэ. — Ну как зачем? На память… — Сыну показывает другу язык и кивает в сторону кассой зоны. Кажется, уже сотый раз за ночь. Он краем глаза замечает идущего к ним Седжуна и специально чуть громче добавляет: — О своей любви с первого взгляда в милого бариста. — Ах ты! — Хансэ уже начинает замахиваться, чтобы настучать Сыну по голове, когда перед его глазами материализуется новый стакан ароматного американо. Он удивлённо моргает и поворачивает голову, встречаясь взглядом с лыбящимся Седжуном. «Надеюсь, он ничего не слышал, иначе я сяду в тюрьму за убийство. Хотя, может, и не сяду, вдруг оправдают», — проносится в голове беглой строкой. — Ваш кофе и печенье, — Седжун ставит перед Сыну тарелку и ждёт, пока Хансэ заберёт свой кофе из его рук. Сыну поочерёдно кидает на них хитрые взгляды и тоже ждёт, что же сделает Хансэ. Кто-нибудь, принесите ему попкорн. Хансэ тянется к стакану и осторожно обхватывает его. Пальцы намеренно накрывают чужие в нежном касании. Он смотрит в тёмные глаза напротив, не спеша полностью захватывать свой кофе. Его большой палец медленно скользит по мягкой коже. Под рёбрами происходит что-то странное. Сердце бьётся так, словно хочет проломить костяную клетку и вырваться на свободу. Со стороны слышится театральный кашель Сыну. Хансэ осторожно забирает стакан, последний раз касаясь чужой кожи, и негромко благодарит. — Оставьте ему свой номер, — выдаёт Сыну, обращаясь к бариста. Тот замирает с приоткрытым ртом, словно каменное изваяние. В его глазах читается паника. Сыну в душе умирает со смеху. — Но… — Вот, — Сыну протягивает парню красную салфетку и кивает на маркер, торчащий из кармана фартука. — Пишите. Лишённый права выбора, бариста быстро пишет свой номер на салфетке и протягивает Сыну. Тот изгибает бровь и кивает на откровенно охуевшего Хансэ, который только и делает, что дышит, медленно моргая. — Вот, — Седжун аккуратно кладёт салфетку перед Хансэ и спешит вернуться на своё рабочее место, сверкая пятками. Хансэ медленно опускает глаза на салфетку, на которой написан номер телефона идеально ровными цифрами, а потом смотрит на Сыну. Этот взгляд из тех, что называют «беги, сука, беги, нахуй». Но дурацкий Сыну сидит с абсолютно довольным лицом. И даже бровью не ведёт. — Не благодари, — он ещё и подмигивает. — Ты башкой поехал, — шипит Хансэ, пытаясь переварить, что вообще сейчас произошло. Он знает, что красивого бариста зовут Седжун, у него даже есть его номер, но Хансэ абсолютно не знает, что теперь с этим всем делать. Жизнь преподносит ему урок, к которому он не был готов от слова «помогите, я не выдерживаю». — Я просто спасаю твою задницу от одиночества, — Сыну пожимает плечами и принимается за печенье. Его губы расплываются в блаженной улыбке. Ему определённо очень вкусно. И весело. — Круто, спасибо, — выдавливает из себя Хансэ и убирает салфетку в карман парки. За ней следует стакан, который Седжун в спешке не успел забрать с собой. Он видит краем глаза, что Сыну открывает рот, но пресекает его попытку что-либо сказать: — Лучше бы тебе промолчать. Сыну прижимает большой палец к указательному и проходится ими по губам. Останавливается в уголке рта и движет рукой так, словно закрывает рот на замок, выкидывая воображаемый ключ куда-то за спину. — Так бы сразу. Хансэ берёт в руки стакан, чтобы сделать глоток, но его взгляд цепляет новая надпись. Сыну мычит, замечая заинтересованность друга, но Хансэ угрожающе поднимает указательный палец вверх, и тот замолкает, хоть и неохотно. «Ночь — это самое удивительное время суток! Только после заката и начинается настоящая жизнь». Чувство дежавю накрывает Хансэ с головой. Парень мгновенно вспоминает, когда он слышал эту фразу. В своём чёртовом сегодняшнем сне, которым он, собственно, и собирался поделиться с Сыну. Он делает глоток кофе и выдыхает: — Охуеть. Сыну из последних сил борется с собой. Ему хочется спросить, что же так сильно выбило его друга из колеи. Но рот на замке, а ключ улетел в неизвестном направлении. Он округляет глаза и качает головой, посылая мысленные сигналы, которые попадают в цель. — Да говори уже, — сдаётся Хансэ, не отрываясь от стакана. — Вот за это я тебя и люблю. Не дашь умереть от любопытства. Хансэ вздыхает и мельком смотрит на Седжуна, который вернулся к работе и теперь любовно протирает стаканы. Всё-таки парень очень красивый. Хансэ мог бы смотреть на него вечно? — Надпись на стакане. — А что с ней? — Тебе по порядку или суть? — Зависит от того, настолько твоё по порядку затянется, — Сыну смотрит на наручные часы и стучит по ним указательным пальцем. — Я здесь свою миссию выполнил, номер ты получил, я молодец. А ещё мне утром на работу, так что я бы уже потихоньку начал собираться. Хансэ закатывает глаза. Ну как обычно. Сам опоздал, а теперь ещё и подгоняет. Но он входит в положение друга, понимая, что спать четыре часа максимально неполезная хуйня. Когда он сам в последний раз проводил такой эксперимент, у него резко ухудшилась память и ориентирование в пространстве. Лучшему другу он такого не желает уж точно. — Ты как всегда… — Ну, дорогой, ты сам меня выбрал, люби таким, — Сыну улыбается и запихивает целое печенье в рот. Он прикрывается ладонью, роняя крошки на штаны. Это почти мило. Хансэ хмыкает и залпом выпивает большую половину стакана. — Если совсем коротко, то во сне была весна. Я гулял один по городу. На улицах не было ни души. Это был не Сеул, кстати, какой-то японский город, судя по надписям. Везде. Не спрашивай, я не знаю почему. Так вот. Солнце начало садиться, когда я подошёл к мосту. Там стоял человек. Он был выше меня, но я не видел его лицо. Я чётко помню только то, как летали лепестки сакуры и сам силуэт. Я встал рядом с ним. Это было так странно. Я чувствовал какое-то невероятное тепло, исходящие от него. Мы молча стояли и смотрели на то, как солнце медленно скрывается за горизонтом. А потом он взял меня за руку и сказал: «Ночь — это самое удивительное время суток! Только после заката и начинается настоящая жизнь». Я хотел посмотреть ему в глаза, но прозвонил будильник. Как-то так. Сыну сидит несколько минут молча, смотря куда-то сквозь Хансэ. Складывается ощущение, будто в его мозге происходит бурная деятельность в поисках ответов и скрытых смыслов, отсылок и предпосылок. — Слушай, а ты не думаешь, что этим человеком из сна может быть твой бариста? — Его зовут Седжун, — уточняет Хансэ. — Может, это реально знак. Типа как твоя история с работой на радио, действительно же сработало. Я, конечно, слабо верю в мистическую хуйню, но ты-то веришь. Думаю, тебе стоит написать ему потом. Хансэ вздыхает, ставя пустой стакан на стол. — Сыну, я правда не знаю. Может, и правда стоит. — Ну так подумай и реши. Это тебя ни к чему не обязывает же. К тому же я вижу, как ты на него смотришь. Этот взгляд я ещё ни разу не видел. Не думал, что ты вообще можешь выдавать такую нежность. — Ой, да иди ты. Хансэ поднимается с места и начинает одеваться. Ему есть о чём подумать и сделать это в одиночестве — лучший вариант. Сыну, конечно, хороший двигатель в нужное направление, но нет ничего лучше, чем размышлять о чём-то, лёжа на кровати и уставившись в потолок. Он ждёт, пока Сыну последует его примеру, и накидывает на голову капюшон. — А этот оставишь? — интересуется Сыну, указывая пальцем на оставшийся на столе стакан. — Одного достаточно, пошли уже, — Хансэ тянет застёгивающего куртку Сыну в сторону выхода. Он оборачивается, чтобы посмотреть на Седжуна ещё раз. И тот смотрит на него в ответ. Кажется, Хансэ видит тоску в чужих глазах. Он машет рукой и прощается: — До свидания. — Заходите ещё! — отзывается Седжун и машет рукой в ответ. Это выглядит немного неловко, но Хансэ всё равно. — Обязательно. «Я обязательно приду снова».***
Хансэ сидит на краю кровати с салфеткой в руках. Он смотрит на неё на протяжении уже нескольких минут и вздыхает. Ну и что ему теперь делать? Парень продолжает держать номер телефона двумя руками и, похоже, гипнотизировать. Надеется, что решение примется самостоятельно. Но так не бывает. Хансэ должен принять его, а не кто-то другой. Мысли роятся в голове, бьются друг о друга, смешиваясь в непонятное нечто. Какие-то из них массивнее, вырываются вперёд, назойливо бьются о черепную коробку. Хансэ успевает поймать две. О схожести силуэта из сна с бариста из кофейни и о том, что он действительно хочет написать Седжуну. Парень пытается найти логичное объяснение своему желанию, но оно не находится. Видимо, это голос сердца? А там совсем другие законы. По крайней мере, Хансэ так проще думать. Он падает спиной на кровать и поднимает руку с салфеткой. Ему всё-таки стоит хотя бы забить этот номер в телефон. Так он думает. И делает. Он несколько секунд смотрит на «имя контакта», размышляя, что написать там. Парень мог бы остановиться просто на «Седжун», этого почему-то не хочется. Хансэ печатает и стирает, снова печатает и снова стирает до тех пор, пока на экране не отражается «Поцелованный солнцем». Это действительно подходит Седжуну. Если закрыть глаза и вспомнить сон, то можно чётко увидеть Седжуна в лучах закатного солнца. Похоже, это всё-таки знак. Хансэ забирается под одеяло, укладывая голову под подушку, и подключает телефон к колонке. Spotify открыт, название группы, которую посоветовал послушать Седжун, набрано. Он нажимает на кнопку «play». По комнате разливается спокойная мелодия, усиленная миллионом мелких деталей. Хансэ пытается вслушаться в каждую. Он млеет от объёмности звучания и от ощущения абсолютного умиротворения, вызванного атмосферой музыки. Всё же он обязан написать Седжуну. Хотя бы для того, чтобы поблагодарить. Хансэ открывает WhatsApp и новый диалог. Он смотрит на чужую аватарку и смеётся. Она размытая и тёмная, но Седжун на ней держит в руках подушку в виде медведя и улыбается так, что глаза превратились в два полумесяца. А ещё эти очаровательные ямочки на щеках. Хансэ отмахивается от лишних мыслей и набирает сообщение. «Это Хансэ. Хотел поблагодарить Вас за вкусный кофе и за музыку». Он смотрит на сообщение, и оно кажется ему ужасно официальным. Такие он обычно пишет коллегам по работе. И почему-то сейчас это кажется несколько неуместным, поэтому он добавляет: «Мне было очень приятно с Вами познакомиться. Надеюсь, я и мой друг не доставили Вам неудобств. Доброй ночи, Седжун, ещё раз большое спасибо». Всё ещё слишком официально, но Хансэ и правда не знает, как это исправить. Всё его красноречие радиоведущего, похоже, после работы выходит покурить и возвращаться не планирует в ближайшее время. Он ещё раз проходится по тексту на предмет ошибок и автокоррекции. Всё в порядке. Парень решает, что ничего лучше сегодня он уже точно не придумает, поэтому нажимает на отправить. Хансэ уже собирается убрать телефон, но ответ приходит почти мгновенно, словно Седжун всё это время держал телефон в руках, ожидая, что Хансэ напишет ему. «Я действительно надеюсь, что Вам всё понравилось. И я правда рад, что мы с Вами познакомились. Всё правда хорошо, не беспокойтесь. Доброй ночи, Хансэ». Хансэ убирает телефон под подушку и закрывает глаза. Этой ночью он впервые засыпает с улыбкой на губах.