Донни лежал, успокаиваясь после очередного кошмара. И снова – он не запомнил ничего определённого, только плохое предчувствие осталось с ним и при пробуждении. В последнее время плохие сны являлись ему всё чаще, видимо, из-за страха, мучающего и днём. Страх этот, хоть и отгоняемый постоянно, всё равно возвращался. И ночью от него было одно спасение…
Дон улыбнулся, не открывая глаз, почувствовав сквозняк. Это приоткрылась и закрылась дверь его спальни. Затем скрипнул под дополнительным весом разложенный диван, и Доновой кожи коснулись чужие (да кому ему врать-то! Родные, самые-самые родные в мире!) руки. Пальцы легко, едва касаясь, провели по чувствительному боку, будто собираясь так медленно и нежно разбудить.
– Ты же знаешь, что нам нельзя ночевать в одной спальне. Уже слишком поздно… – тихонько проговорил Донни, не поворачиваясь.
Его шеи коснулось тёплое дыхание:
– А завтра выходной. Даже у Бесстрашного, как ни удивительно, есть совесть, которая удерживает его от такого негуманного поступка, как призыв к тренировке ни свет ни заря.
– М-м-м… – как же не хотелось расставаться с любимым искусителем, тем более, имея такой замечательный предлог! – Ла-адно, но мы должны быть осторожны…
– …не залёживаться, выходить из комнаты по очереди. Да, я помню.
– Так, – начал Донни, неосознанно повернув голову, подставляя её под лёгкие ласки Рафа, – будем спать или…?
Позади раздался довольный смешок.
– Если мы «или», то проснёмся к обеду, а это всё-таки слишком подозрительно, верно? Хотя соблазнительно, да.
– Ух ты, какое здравомыслие! – восхитился Дон. – И откуда бы оно взялось, м?
– Это всё ты и твоё разумное влияние, умник, – тут Рафаэль решил, что одних рук маловато, и поцеловал Дона в плечо. – С тобой я скоро превзойду Лео по силе воли.
Донателло кивнул, чувствуя, как сжалось сердце от нежности и сожаления. Он мог бы сказать, что тоже хочет, не скрываясь, провести с Рафом целый день, можно даже не выходя из спальни. Или что ценит каждое мгновение вместе… Что счастлив быть здесь, с ним. Только он знает – от пресловутого «но» никуда не деться. Этих «но» трое, и если Майки, вероятно, не такая уж большая проблема, то Лео и Сплинтер… Ни Дон, ни Раф так и не пришли к однозначному (или хотя бы наиболее вероятному) ответу – как отреагирует их семья на такие вот отношения.
Одно время они ссорились насчёт того, сказать родным или не сказать.
Да, далеко не все два месяца всё между ними было так ровно и душесогревающе, как сейчас. Да что там, взять хотя бы то, как у них это начиналось!
Как обычно случается? Переписывание-звонки, свидания-цветы-прогулки-за-ручку? Возможно, одна постель на двоих после пьянки… Ну, не в случае Рафа и Дона.
Около двух месяцев назад семейство мутантов восстанавливало прежние мосты, пережив трудное время без Лео, его возвращение и сражение с бессмертными каменными воинами. Нормализация требовала времени и усилий от каждого заинтересованного. Раф был заинтересован – и ещё как! Его беспокоило, что если с Леонардо всё вроде бы наладилось (кажется, они хотя бы отчасти поняли друг друга… временно), то с Доном дело обстояло хуже. Умник старательно избегал Рафа, и хоть тот не винил брата в этом, но хотел извиниться за своё поведение, попробовать объяснить… Ведь кто-кто, а Донни оказался всего лишь невольной жертвой.
Рафаэля мучила совесть. А ещё он скучал. Хотелось видеть и говорить с Доном, и не просто обменяться десятком коротких фраз за день, а нормально, полноценно поговорить, может, что-то сделать вместе. Раньше, до всей этой кутерьмы, они на пару иногда возились с фургоном. У Рафа взыграла ностальгия по тем временам.
Упорства ему было не занимать, он подкараулил Дона, поймав его в туннеле, не близко от логова.
Там у них разыгрался ещё один спор. Что странно – Донателло настаивал, что всё в порядке, Рафу не стоило беспокоиться. Тот же продолжал гнуть своё. И в какой-то момент они оказались очень близко друг от друга. Дона прорвало: «Да, я действительно был обижен на тебя! За то, что бросил меня наедине со всеми семейными проблемами, что мотался невесть где! Что чужие жизни для тебя оказались дороже моей… нашей!».
Рафаэля перемкнуло – он смотрел на распалившегося, сверкающего глазами Дона и мог думать лишь о том, как тот прекрасен и как хочется его поцеловать. Собственно, именно это Раф и проделал – подался вперёд и неуклюже впился губами в губы Донни со страстью, которую не ожидал от себя. Никто из них не ожидал.
Так начались их бурные отношения со стремительными взлётами и падениями, с головокружительной страстью и неожиданно тёплыми вечерами на двоих. Нашлось место и ревности – Рафаэль считал, что Дон сильно (слишком сильно) сблизился с Майки во время отсутствия Лео. Донателло же не замедлил указать, что выбор для общения у него был небольшой – так он кинул камень в огород Рафа, напомнив, сколько времени тот проводил дома. И кроме того, поклялся, что никогда не смотрел на Майка иначе, как на младшего брата и друга.
После этого непростого разговора оба некоторое время избегали друг друга, хотя и недолго. И тот, и другой довольно быстро соскучились и устроили бурное примирение.
Кроме этого были и другие ссоры, недопонимание… Но каждый раз они разбирались – иногда с помощью разговоров (доверяя друг другу самое сокровенное), иногда – молчаливой поддержкой. Ну и не только этим. Их связь крепла день ото дня, став к настоящему моменту не просто влюблённостью, а настоящей любовью.
Их сдерживала лишь секретность, хоть и добавляла остроты, риска разоблачения, смешанного с радостью – оба искренне любили вот так лежать вместе, в одной постели, даже не занимаясь сексом. Если бы не сокрытие правды от родных, их отношения можно было бы охарактеризовать как идеально гармоничные.
Иногда казалось, будто они могут читать мысли друг друга, чувствовать настроение – вот как сейчас Донни уловил, что несмотря на игривость, Раф чем-то обеспокоен.
– А честно, ты сюда пришёл ведь не только, чтобы пощекотать нервы? – полуутвердительно произнёс он, ловя ладонь Рафа и чувствуя, как тот напрягся.
– Ещё я соскучился по тебе. И не надо говорить, что мы виделись перед отбоем! Без тебя и час как целый день.
– Не пытайся отвлечь меня романтикой, – с притворной серьёзностью (внутренне тая) отчитал Дон. – Тебя что-то беспокоит.
– Это глупо, – поморщился Раф.
Ему не хотелось волновать Донни понапрасну лишь из-за своего…
– Дурной сон приснился? – вновь проявил свою поразительную догадливость умник.
– Ты слишком хорошо меня знаешь.
– М-м-м, не слышал, чтобы ты жаловался…
– Я не про этот смысл! Я… не хочу тебя беспокоить, вот и всё.
– У нас уже как-то был подобный разговор, Раф. Ты помнишь, чем он закончился? – нахмурившись, спросил Дон, но весь его серьёзный настрой сбился Рафовым:
– Эм… сексом в душе?
«С ним невозможно!» – мелькнула раздражённая мысль. Зато вспомнились подробности, которые сейчас только отвлекали. Собственно, этого-то Рафаэль и добивался, а теперь нахально ухмылялся, глядя на борьбу Дона с горячими воспоминаниями.
Сильные руки прижимают его к холодной стене, горячие поцелуи осыпают лицо и шею…
– М-мы… должны б-были… о-о-о!.. отмыться от мороженого? – с трудом найдя слова, говорит Дон.
Ему безумно нравится происходящее, но здравомыслие ещё пытается напомнить: им нельзя попадаться так глупо – выходящими из ванной вместе.
– А мы это и делаем, разве нет? – лукаво улыбается Раф и легонько прихватывает зубами кожу на шее партнёра, заставляя того выкинуть посторонние мысли из головы.
Сам же он может думать лишь о том, что хочет никогда не отпускать разгорячённого Донни из своих рук. И, пожалуй, ему стоило бы поблагодарить Майки и его неуклюжесть (целенаправленную или случайную – всё равно) за то, что так удачно опрокинул на них, слегка дующихся друг на друга, большую миску с подтаявшим мороженым.
Однако сейчас Дона не так легко сбить. Он решил использовать несколько другую тактику, которая, как он успел выяснить, хорошо действовала в уговорах Рафа, но он старался не слишком часто её применять, чтобы не приелась.
– Рафаэль, почему бы тебе не рассказать мне, что тебе снилось, – достаточно мягко, даже немного игриво вымолвил Дон. – Мы ведь ничего не скрываем друг от друга, да? Расскажи, и мы сможем… повторить тот опыт в душе. Или даже усовершенствовать, как тебе такая идея?
Раф помолчал немного, обдумывая предложение, а затем фыркнул, сдаваясь:
– Ты точно знаешь, что нужно делать, верно? И не отступишься?
– Не-а.
– Ладно. Это было… Знаешь, обычно я не запоминаю сны или запоминаю лишь общие черты, только не в этот раз. Всё было таким чётким. Я чувствовал и был там.
Глядя на помрачневшего любовника, Донни даже засомневался, стоило ли теребить его сейчас и разрушать настроение. Но… Нет, это было бы малодушием. Он должен знать, что так взволновало Рафа. Что-то в глубине души подсказывало – это
их общая тревога.
– Сначала всё было здорово, мы целовались в гостиной, а потом…
– Что вы творите?! – холодный голос, раздавшийся совсем близко, заставляет парочку прекратить своё приятное занятие.
Донни пытается отстраниться, но Рафаэль его удерживает, глядя на сурового даже больше обычного Леонардо.
Старший брат сейчас смотрит на них с презрением и гневом. Смотрит, как на чужих.
– Лео… – начинает Донни, поднимая руку не то, чтобы остановить старшего, не то, чтобы схватиться за Рафаэля. – Послушай, мы…
– Мастер Сплинтер! – неожиданно громко зовёт Лео. – Вы нужны здесь!
– Не делай этого, – даже сам Раф не может сказать, это угроза или просьба.
В любом случае уже поздно – Сплинтер становится рядом со старшим сыном, и смотрят они с абсолютно одинаковым выражением. А потом начинается Ад.
Они говорят непрерывно, так что голоса сливаются в один, слова льются из них потоком – чудовищным потоком всевозможных оскорблений, изощрённых и не очень, каждое из которых оставляет почти физические раны.
– Это возмутительное…
– …невозможное и чудовищное...
– …грехопадение! Отвратительно! Как вы…
– …могли творить подобное непотребство в нашем доме?!
– Рафаэль, ЭТО ТЫ ВИНОВАТ! Ты, развратник, соблазнил своего собственного брата!
– Мы любим друг друга! – возражает Раф, наконец найдя нужные, как ему кажется, слова.
Но это не срабатывает.
– Ты никогда не мог быть серьёзен, Раф, – это Лео, в обычной манере, когда читает нотацию о том, как неправ Рафаэль (во всём). – Твоя очередная глупая игра зашла слишком далеко. За что бы ты ни брался, происходит катастрофа. Ты разрушитель, тебе не дано что-либо строить.
– Донни…
– Он тоже это увидит. Уже увидел, не так ли? Он ведь молчит…
– Дон? – Раф смотрит на своего любовника, ожидая увидеть в его лице поддержку, но…
Донни отводит взгляд и отстраняется, насколько возможно. Рафаэль разжимает руки, чувствуя их как чужие. Не его. Он бы не отпустил… или всё-таки… если так правильней?.. Боль душит в нём попытки заговорить, попросить объяснения. Но Донни как всегда понимает его без слов:
– Ты сам знаешь, что иногда с тобой трудно. Мы начали наши отношения совсем не гладко.
– Но ты сам говорил, что трудности закаляют, – напоминает Рафаэль, всё ещё надеясь.
«Это не может быть правдой. Не может же? Донни, не ты ли говорил, что мы пройдём через любые неприятности вместе, что бы ни случилось?»
– Да, но постоянные трудности и проблемы истощают. И рано или поздно нужно решать, стоит ли оно того. Я черепаха логики, Раф. И хотя я люблю тебя, я не могу не задаться вопросом, больше плюсов в этих отношениях или всё-таки минусов. Блажь ли для тебя они?
– Нет! Как ты…
– А скажешь ли ты то же самое, когда ощущение новизны и острота риска сойдёт на нет? И что же тогда мне останется, если наша семья отречётся от нас, ты можешь представить это?
Как наяву перед глазами встаёт эта картина: одинокий, повесивший печально и стыдливо голову Донателло, стучащий в дверь логова, которая для него закрыта. Из-за Рафа. Вдвойне.
Раф всегда знал, что из них двоих для Донни отречение родных будет большим ударом. Умника с детства трогало сильней мнение братьев и отца, он восприимчив как к добрым словам, так и к пренебрежению или насмешкам, пусть даже дружеским. Рафаэль же с детства смирился, что на него не возлагают особых надежд. Вечный бунтарь, «заноза ниже панциря»… Он знал, что едва ли получит одобрение отца, и смирился с этим. Лез вперёд что-то доказывать, но скорее по привычке.
А единственный, чьё мнение действительно для него важно…
«Донни, почему? Что я сделал не так?» – он и сам не понимает, спрашивает ли он это вслух.
Ему очень важно получить ответ, но сон растворяется.
Искажённое эхо тревог Дона… Но он борется с этим, спасаясь в теплоте, даримой Рафом. Он верит в преданность и любовь своего любимого. Раф – тоже верит, но ему всегда нужно услышать и почувствовать, так что это хорошо – что он пришёл. Донни не хотел бы, чтобы Рафаэль что-то придумал себе.
– Мы же говорили об этом, – нахмурился Дон, а затем вздохнул: – Но, видимо, недостаточно. Это только тайные страхи… Прости, я имел в виду опасения. Это неплохо…
На самом деле, пусть это и несколько эгоистично, Дон переживал бы больше, не волнуйся Раф о «них» – это было бы признаком равнодушия или излишней самоуверенности (что порой, как читал Донни, бывает разрушительно). А страхи… Будто сам он не просыпался со слезами на глазах или чувствуя обиду, а бывало, и гнев!
Бывало всякое, да. По мере развития их романа опасения вместе со снами, их воплощавшими (даже и абсурдно), эволюционировали. И, конечно, Дона это тоже коснулось.
В одном сновидении, например, Донни оказался завален работой по дому – починкой, уборкой, а также штрафной отработкой последних ката – в то время, как ему нужно было идти на встречу с Рафом. Он ужасно переживал, что опоздает, и Рафаэль больше не захочет с ним встречаться. И всё из рук валилось. Глупо, но это казалось таким реальным…
В другом сне он, Донни, на свидании не мог прекратить говорить со своём проекте. Хотел остановиться, видя, как Раф недоволен, но почему-то не мог. Он говорил-говорил-говорил… Пока Рафаэль не сказал, что с него хватит. А Донателло смотрел, как панцирь возлюбленного удаляется от него, исчезает… Он оказался слишком скучным.
Дон принял этот свой страх – страх быть отвергнутым Рафом. И вылечился от него, узнав опытным путём, что любимый понимает его увлечения, уважает и… да, эти волнения были бессмысленны, просто проявление боязни лишиться самого замечательного, что появилось в его жизни.
Разговор с Рафом начистоту сильно помог. Донни любил вспоминать, как этот самый разговор закончился: о, эти сильные толчки, звёзды перед глазами и, самое главное, слова. Рафаэль не был особенно красноречив во время ухаживаний, но тогда он очень многое наговорил Дону.
«Не смей даже думать о таком!»
«Ты… самое… важное… в моей жизни!»
«Никогда не сомневайся!»
И заветное «люблю тебя», которое они повторяли, вкладывая душу, словно давали клятву.
Так что страх Рафаэля – когда они, казалось, уже всё выяснили – удивил Донни, но, поразмыслив, умник понял, чем вызваны эти кошмары. Или, вернее, кем.
Сплинтер.
Дон солгал бы, сказав, что его совсем не волнует мнение отца.
Он тоже переживал, что скажет Сплинтер, но не так, как Раф – потому что точно знал, что сделает в случае негативной реакции отца. И был уверен в преданности ему Рафаэля. Но всё же...
Донни знал, как брат подсознательно (если не явно) желал одобрения и поддержки отца. Всегда, с самого детства – и по мнению Рафа, он постоянно его подводил. Непослушный, стремящийся доказать всем (особенно Сплинтеру), что достоин отцовской любви и уважения, достоин принимать решения самостоятельно и не быть за это осуждённым, Рафаэль был чувствителен к мнению Сплинтера. Больше, чем показывал. Вот из-за чего переживал Дон, не хотел, чтобы любимый вновь обвинял себя, расстраивался, считал себя недостойным.
Донателло отгонял от себя нехорошие мысли, но теперь они нагло вылезли вперёд, почуяв его слабину. Ему так не хотелось, чтобы Раф испытывал душевную боль…
Его мрачные мысли прервал краткий, но и на удивление нежный поцелуй – лёгкий клевок в губы. Донни поднял глаза и встретил взгляд Рафа, как всегда любящий.
– Да, я, кажется, разобрался, в чём дело, благодаря тебе, – тихо произнёс Раф. – Это всё из-за волнения. Я знаю, что мы не можем долго скрываться, это нечестно по отношению к каждому из нас, к тому же нельзя исключать, что как-то всё выйдет наружу в самый неподходящий момент. Нужно сказать семье, а я… Я не знаю, как отреагирует Сплинтер. Вернее, я боюсь, что мои худшие предположения воплотятся. Донни, я не смогу от тебя отказаться. Ни за что, во веки веков. Я бы ушёл немедля, если бы передо мной стоял выбор – мы или… не мы. Только не хочу тебя подталкивать к такому же решению. Не хочу заставлять выбирать…
Рафаэль едва договорил, как его губы атаковал отчаянным поцелуем Дон. Раф даже оторопел немного от такого напора и самого факта столь бурной инициативы. Донни редко начинал первым, тем более так… открыто страстно. Умник мог подойти, нежно поцеловать в плечо или в шею, намекая и маня, но не так.
«Это что, слёзы?» – соль на губах, влажность на щеках так внезапно пылкого партнёра мгновенно отрезвила поддающегося (с охотой!) их обоюдной страсти Рафа. Он осторожно отстранил Донни, приподнявшись и глядя на него сверху вниз..
– Донни, что такое? – Справедливо рассудив, что это он виноват в том, что любимый плачет, Раф попытался извиниться: – Слушай, я не собирался тебя расстраивать. Я...
– Ты временами такой идиот… любимый мой идиот, – тихо заговорил Дон, не отводя блестевших от влаги глаз от лица Рафа. – Я уже давно выбрал, понимаешь?
И Рафаэль понял. А как не понять, когда Донни вот он, перед ним, открывает свою душу? Так и лежали они, глядя друг другу в глаза. Между ними будто бы проскакивали молнии взаимопонимания. Сейчас их мир сузился… или нет, скорее, они каким-то образом оказались вне привычного мира, где осталось логово и семья. И в этом «вне» лишь для них двоих время замедлилось, а мысли будто обрели звук.
Все сомнения ушли, когда ритм двух сердец идеально синхронизировался в один, говорящий: «Я люблю тебя».
Они пойдут и откроют истину отцу и остальным. Но это всё потом.
Всё потом.
***
Конечно, он знал, что просто не будет, когда они с Рафом всё же решились поговорить с отцом.
– Дон, ты понимаешь, что делаешь?
Донателло чуть повернул голову в сторону явившегося по его душу Лео, но не отвлёкся от сборов. Он мог бы точно предсказать и озвучить, что ему хочет сказать старший брат, только зачем? Видно же, что его распирает от желания высказаться, так что – пусть. От Донни не убудет. Главное ничего важного не забыть.
Он и пропустил благополучно большую часть наставлений. Дон почти закончил сборы, когда Лео сказал (уже не впервые, кажется):
– Своим возмутительным поведением вы разрушаете нашу семью! От Рафаэля я мог бы ожидать чего угодно, но ты, Донателло? Как ты можешь?
– Вот так и могу, – пожал плечами умник, мысленно отмечая, что стоит взять в гараже ещё моток верёвки (понадобится, если они решат отправиться на разведку в туннелях). – Не понимаю, почему ты думаешь, что можешь говорить мне или Рафу, что мы должны или не должны. Это наше личное дело.
Интимное. – Лео перекосило, но Донни этого как раз и добивался. А нечего тут! Раскомандовался!
– Если это касается команды…
– «Это» для нас – любовь, – твёрдо перебил (что само по себе – редкость) Дон. – Мы давно вместе и знаем, что на командную работу наши отношения не влияют. Мы обсуждали это раньше. Да, и насчёт команды… Нужна ли она вообще?
– Что?.. – Леонардо уставился на брата, будто на пришельца.
– А что такое? Мы уже не пятнадцатилетки с шилом под хвостом, Лео. Враги повержены, пора бы и о себе подумать. Так что, думаю, это к лучшему.
– Отец велел только Рафу… Ты не должен уходить!
– Леонардо, ты до сих пор не понял? – серьёзные тёмно-карие глаза встретились с ореховыми, в которых застыло недоумение. – У меня с Рафом один путь на двоих, этого не могут изменить ни запреты сэнсэя, ни твои попытки убеждения. Смирись. Если порадоваться не можешь…
– Порадоваться?! – Лео аж подавился возмущением.
Донателло почувствовал, как внутренний барьер, до сего момента сдерживающий его чувства – пока Сплинтер выражал своё разочарование ими (пусть и понарошку… зачем-то), пока ему приходилось собирать свои вещи, чтобы оставить свой дом (не понарошку и кто знает, как надолго), пока старший брат рассказывал ему, как он не прав… Оказалось, внутренняя стена истончилась, хватило одного взгляда на возмущённое лицо Лео и понимания, что брат готов перейти на новый уровень поучений – и Донова сдержанность дала широкую трещину. Да, он не железный, а морально… морально всё это было очень тяжело.
– Да, Леонардо, порадоваться, – Дон подошёл к брату почти вплотную, глядя ему в лицо почти не моргая. – Когда близкие счастливы, принято радоваться, если ты не знал. Хотя я давно подозревал, что твоя любовь к нам выражается весьма своеобразно. Через призму отцовского мнения. А вот что ты – именно ты думаешь?.. Знаешь что, разберись сначала со своими тараканами в голове, прежде чем судить о том, о чём и понятия не имеешь.
Обогнув стоявшего столбом брата, Донателло вышел из комнаты. У своей мастерской он встретил тихо переговаривающихся Майки и Рафа. У младшего блестели от слёз глаза, да и маска уже заметно потемнела от влаги. Заметив Донни, Майк немедленно рванулся к нему, да с таким пылом, что Дон даже автоматически отшагнул назад, боясь быть снесенным с ног. Но братишка вовремя притормозил и стиснул умника в объятьях, больше смахивающих на капкан.
– Я буду скучать, – прошептал Майки.
– Я тоже, Майк. Но про телефон, я надеюсь, ты не забудешь?
– Никогда, брат, – горячо заверил младший и, не удержавшись, всхлипнул. – Только береги себя и Рафи, хорошо?
– И ты присматривай тут за всем, я знаю, ты справишься...
– Да, мелкий, ты это… – Раф настойчиво оттеснил Майки от Дона, сам не глядя приобняв собственнически умника за плечи. – Главное, не сойди с ума тут, с этими занудами.
– Не-е, я перетяну их на свою сторону, – скроил дурашливую рожицу Майки и добавил уже серьёзней: – Постараюсь хотя бы. Ребята, папа и Лео… Ну, им нужно время, обмозгуют, остынут и поймут. Так что вы всё-таки не пропадайте, ладно? И не забывайте: что бы ни было, но здесь всё равно вас любят и ждут.
– Да, кхм… – Рафу явно было неловко, но, отведя взгляд, он всё же признался: – Я буду скучать, мелкий. Ну, до встречи! Дон, я в гараж.
– Хорошо, я подойду через минуту.
Рафаэль забрал у Донни его сумку и поспешил прочь. Он старался не показывать это, но и у него на душе было тяжело – оставлять дом кто знает насколько. И, что хуже, утягивать за собой Донателло. Возможно, это и странно, однако вместе с виной он чувствовал и облегчение. Да, он уходил – но не оставался один. Не то, чтобы он бы пропал наедине с собой, но…
«Я не мог бы быть счастливым, – признался себе Раф. – Просто тянул бы своё существование».
А ещё он знал, что то же самое верно для Донни.
Донателло с тёплой улыбкой посмотрел вслед Рафу и повернулся к Майки, заметив с удивлением свежие блеснувшие слёзы.
– Майки…
– Всё хорошо, – поспешно заверил младший. – Мы справимся. Все мы. Будь уверен!
– Я хотел попросить, можешь отдать кое-что Лео? Там, в гараже, синяя книга стоит на полке слева. Просто отдай её ему. Это тот самый подарок на новый год, о котором я говорил, но, думаю, лучше отдать сейчас. И так как я знаю, что ты всё равно посмотришь… Если хочешь, можешь дополнить её.
– Мы не прощаемся, мы говорим «до скорой встречи», – почти угрожающе проговорил Майки, отложив в сторону вопросы о замыслах Донни.
– Да, до встречи, Майки. Выше нос! Мы же не в другой город уезжаем, а всего-то в квартиру Эйприл.
Кивнули друг другу, после чего Дон отправился за Рафом.
***
Хоть уже давно была глубокая ночь, Микеланджело не мог уснуть. Слишком много событий за один день. Сомнения, опасения и страхи, как бы он ни настраивал себя на позитив. Казалось бы, после возвращения Лео всё должно быть хорошо, а вот никак не получается у их семьи жить без потрясений.
Майки решительно встал с кровати и вышел на поиски того, кто мог бы кое-что для него прояснить. В комнате отца приветливо горели свечи.
– Отец, можно поговорить? – Майки замер на пороге, глядя на сэнсэя, сидевшего перед низким столиком. Там стояла опустевшая чашка, значит, Сплинтер пил свой успокаивающий чай.
– Да, сын мой. И я уже догадываюсь, что ты хочешь спросить. Отвечаю: я не запрещал отношения Рафаэля и Донателло.
– Но… почему же тогда…
– Я лишь сказал, что они должны быть полностью уверены в своих чувствах, так как они влияют не только на них самих, но и на всех нас, их семью. Должен сказать, первое испытание на прочность они прошли – отправились вместе, хотя я предлагал только Рафаэлю побыть наедине с собой. Поможешь мне прибраться?
– Да, конечно. – Всё ещё недоумевающий Майки взял чайник и опустевшее блюдо из-под печенья, крыс прихватил поднос и чашку.
Моя посуду, Майк спросил, что, как ему казалось, было важно:
– А что насчёт Лео? Он… эм… выразил резкий протест, – смягчил как мог Майки.
– Боюсь, об отношении Леонардо к произошедшему тебе придётся спросить его. Или он сам расскажет, когда всё осмыслит.
– О…
Майки уже собирался пожелать отцу спокойной ночи и пойти к себе, когда Сплинтер негромко промолвил:
– Я сказал, что это испытание, но не только лишь для прочности чувств Донателло и Рафаэля. Также это испытание для каждого из нас, включая Леонардо. Он многое узнал в своём путешествии, однако этого недостаточно. Его мастерство в бою неоспоримо, и всё же без личного роста это ничто. Отчасти ради этого он совершил своё путешествие. Теперь ему нужно применить то, что он узнал о себе. Это финальная часть его пути, хотя он считает, что уже окончил его три месяца назад.
– А я?
– В этом вопросе ты, Микеланджело, опережаешь брата. И надеюсь, поможешь ему разобраться, когда он будет готов.
Разумеется, Майки не мог ответить что-либо, кроме: «Да, конечно, сэнсэй, я сделаю всё возможное».
И совсем неважно, что он совсем не представлял, как подступиться к Лео – тот пребывал в таком скверном настроении, что казалось, подойдёшь и получишь удар током. Он что-нибудь придумает, не впервой!
Стоило чуть подумать, как у Майки возникла идея, с чего начать.
Следуя указанию Донни, он нашёл ту самую книгу в синем переплёте – и это оказался альбом, да не просто с фотографиями, а ещё и с письмами, вложенными меж страниц или прикрепленными листками с краткими записками или заметками, приклеенные газетные вырезки, а ещё рисунки… в некоторых Майк с удивлением узнал и своё творчество. Да, бывало, он рисовал на черновиках наброски, но думал, что выкидывал их. Ан нет, вот они! Заботливо собранные в этом… Собрании воспоминаний.
Да, воспоминаний о почти двух годах отсутствия с ними Леонардо. Против воли его затянуло, он перелистывал страницы и словно бы снова проживал всё это. Ему было знакомо многое, но кое о чём он и понятия не имел. Хотя это было весьма интересно и в основном касалось Рафа. Но что-то, касающееся самого Майки, стало для него не меньшим шоком.
Несколько страниц были пустыми, видимо, для мыслей самого Лео, если он захочет ими поделиться.
«Если бы Лео поделился своими мыслями хоть немного...»
К большому разочарованию и даже обиде (пусть они старались это не показывать) черепашек, лидер практически ничего не рассказывал о своём путешествии. Из обмолвки Эйприл ребята поняли только, что Коста-Рика была последним пунктом, а где он был до этого и что делал – большая загадка…
«Наверняка он пережил немало приключений – это же Большой мир! – но почему-то отделывается лишь общими фразами! Не доверяет или отстраняется… И ведёт себя, будто совсем ничего не изменилось за всё это время».
Так что да, Майки отлично понимал раздражение и гнев Рафа с Доном. Пожалуй, от более раннего взрыва их всех удерживала лишь радость, что Лео вернулся. А сколько они бы протянули с нерешёнными проблемами – теперь уже и не узнать. Да и сама реакция Леонардо на то, что у них в семье появилась парочка, казалась Майку странной, слишком резкой.
Конечно, он понимал, что всё сразу никак не решить и был готов ждать. Главное, чтобы старший не отмахнулся и начал делать шаги навстречу.
Майки задумчиво перелистал книгу в конец заполненных страниц и остановил взгляд на собственном письме, которое написал по просьбе Дона спустя две недели после возвращения Лео. Донателло пояснил, что хочет сделать для старшего новогодний подарок, что-то вроде памятной вещи, чтобы подвести итог тому времени, когда каждый был сам по себе.
В письме, сказал Дон, должны быть настоящие мысли и чувства каждого о произошедшем.
Но…
«Привет, Лео!
Это должен быть твой новогодний подарок, так что не буду тянуть кота за хвост. Да, было трудно встречать прошлые праздники без тебя, но главное – теперь мы все вместе. А значит, всё у нас в следующем году будет хорошо. Я верю и посылаю тебе в этом письме половину своей веры:) Прими на здоровье!
Самое главное – не покидай нас больше, идёт? А то ведь догоню и обратно притащу! Шутка! Наверное…
Хорошего настроения, братишка!»
Майки смотрел на свои же неровные строки чуть расфокусированным взглядом и мысленно спорил с собой. Дон просил честности, но это письмо – милое, чуть сумбурное, такое «сахарное» – оно не было настоящим. Микеланджело подменил то, честное, не желая, чтобы Донни его читал или даже видел, потому что там получилось приличное такое по длине сочинение и слишком эмоциональное. Нехарактерно тёмное и слишком личное.
Он решил, что «мрачняк» совсем не к месту и не ко времени будет, когда у них только всё наладилось.
А сейчас вот уже не был уверен – наладилось ли. То есть, на тот момент. Сейчас-то ясно, что ничего не наладилось. Не зря же Донни решил отдать книгу сейчас. Всё ради того, чтобы прояснить для Лео пропущенную им ситуацию.
И вот это вот милое послание вряд ли способно что-то прояснить для их запутавшегося старшего брата. Там чуть и не каждая строка кричит: «Давай забудем всё что было! Ничего страшного!». Но страшно-то было и нечестно скрывать это от Леонардо.
Приняв решение, Майки аккуратно вытащил письмо из удерживающих его уголков. Осталось найти то, первое. Ну и, может, ещё что-то в книгу добавить от себя.
***
А Леонардо и сам не был уверен, что чувствует, но честно задумался. Правда, думалось преимущественно о собственных неудачах, коих было слишком много. Всё его путешествие... Новая сила, о которой вещал отец… Черепашка не ощущал её в себе. Со всеми сомнениями, достоин ли он всё-таки вести братьев, при всех его проигрышах… может ли он осуждать кого бы то ни было за личные отношения? Да ещё сам не понимая толком, отчего так взвинтился-то.
Неожиданностью стала обнаруженная (ага, пальцем ноги да об острый угол – больно было, между прочим) на полу комнаты книга. Методом исключения Лео определил, что её подкинул Майки. Перед младшим ему тоже было стыдно, а неожиданный презент удивил и заинтриговал.
«Посмотрим», – сказал он себе.
