вселенная порараз бирацца

Кирилл Долгополов, простой деревенский парень, не имевший, само собой, никакого понятия о городской жизни, решил навестить своего брата из Московска. Это не заняло много времени — просто встал утром, разбуженный криком петуха, взял дорожную сумку, сложил туда иконы и банки с соленьями, надел любимую рубашку, помолился, поцеловал на прощание мать. Прошелся по деревне, мельком увидел, как мимо курятника прошел здоровый мужик с топором в руке и исчез за углом. Зайдя за угол, он быстро спрятался за поленницу. «Я сейчас себя чувствую прямо как Серега, когда тот в сено упал», — подумал Кирилл. И тут же запряг лошадь в телегу и выехал на дорогу. Он впервые покидал родное Долгополье за всю жизнь. И вот он Московск. Кирилл много слышал об Алой площади и всегда мечтал ее посетить. Он вспомнил своего дядю, который постоянно участвовал в разборках из-за щебня и, потому, носил пиджак с дырами. Дядя рассказывал ему, что Алая площадь — это место, где правят мирском. «Ну ладно, — думал Кирилл, — посмотрим, кто тут в этом Московске всем правит». Полный решимости, он подстегнул лошадь и поехал по главной улице. До Алой площади оставалось совсем немного. Но когда он уже видел Кремльск, дорогу перекрыла толпа журналистов. Они столпились вокруг полного усатого мужчины и активно расспрашивали его о какой-то «предвыборной кампании», тыкая микрофонами и камерами в лицо. Кирилл не понимал, о чем речь. Он почувствовал неладное, остановил лошадь и слез. — Эгегей, люд честной! — закричал Кирилл, не став близко подходить к журналистам, — братья православные, что ж это за безобразие такое тут делается?! — Корреспонденты проигнорировали эту выходку. Все. Кроме одного. Этот корреспондент приблизился к Кириллу, снял свои прямоугольные очки и очень внимательно поглядел ему в глаза. — Геннадий Статьёвский, политический «журналист», — представился он, показывая пальцами ковычки, — в составе «Российскской Националистической партии». Кирилл не стал тянуть время, выхватил из-за пояса шашку и бросился на журналиста. Целью атаки было не убить Статьёвского, а только обозначить свою решимость. Но тот оказался довольно ловок и без труда уклонился от первого выпада. Когда журналист сделал шаг назад, Кирилл приблизился к нему вплотную. — Я тебя спрашиваю, оползень столичный, — сказал он угрожающе, — что тут происходит, ответь мне, а то в рыло хлопну! — Геннадий поднял вверх обе руки, словно сдаваясь, и произнес: — Сергей Николаевич Бабурин… «Кандидат» в президенты… «Пресс-конференция», видите ли… — У Кирилла сразу отлегло от сердца — он понял, что информатор ему попался надежный. Статьёвский крайне возмущенно раскрыл рот. Но Долгополов не дал ему сказать. — Да ну чего ты так, Генка, брось ты это, брось, — начал успокаивать его Кирилл, — я ни в коем случае не собираюсь тебя убивать, я ж человек… как тут у вас в Московске вашем говорят… интеллигентный, во! — Статьёвский успокоился, но всё еще смотрел на него с презрением. Кирилл достал из своей сумки банку с квашеной капустой и протянул ее Геннадию. — Иди, Генка, иди, — сказал он, похлопывая журналиста по плечу, — иди с Богом.