Когда реальность становится невыносима.

— Ложись! Сакура, вскрикнув, неуклюже плюхнулась на землю, дрожащими, испачканными землёй руками прикрывая голову. Рядом упал Какаши-сенсей, закрывая куноичи собой: над ними с ужасным свистом пронёсся снаряд, разрываясь недалеко от них. Новый всплеск криков и огней, от которых уже рябит в глазах. Но что-то заставило Харуно в ужасе вцепиться в мягкий ворот жилета — Копирующий странно подался вперёд и затих. Сердце девушки зашлось громким неспокойным стуком в унисон болезненному дыханию Хатаке — около неё стало слишком тихо. Она чувствовала, что что-то не так.

***

Зеленоглазая сбилась со счёта этих страшных дней. Казалось, что на поле битвы она не два месяца, а несколько бесконечных лет. Время для неё теперь не имело значения — в памяти лишь сохранялись крупицы тишины и перемирия вперемешку в яркими и мерзкими огнями воинов в чёрных накидках с красными облаками. Война с Акацуки перешла все возможные границы, которых и так было немного. Мы знаем, какими жестокими могут быть люди. Но врагов за стеной баррикады Сакура не могла назвать людьми. Розововолосая с горечью признавала: для войны не имеют значения человеческие жизни. Для войны не возымеют веса твои желания и надежды, молитвы и чувства. Неважно, кто ты — перед ней ты ничтожен.  — Это погубит нас… — Сквозь тревожный редкий сон шепчет Сакура, а Какаши, укрывая её испачканным жилетом, молчаливо соглашается с ней. Садится рядом и в неспокойной тишине прикрывает глаза. Они боролись за чистое небо над головой, но тучи всё сгущались. Пугало то, что засыпать чутким сном под чей-то плач и крики стало его самой омерзительной привычкой. Да и не только его. Нет смысла говорить о миллионах сломленных жизнях; их никогда и никому не посчитать. «Мы возместим ущерб семьям погибших…» — слишком легкомысленно полагать, что какие-то жалкие иены и вещи заполнят дыру в картине «Семья». Мы стали сильнее. Мы стали сплочённей. Но такой ли ценой мы хотели этого добиться? *** Сакура, рукавом утирая копоть и кровь с носа, с яростью откинула медицинские перчатки в сторону — она опять не смогла его спасти. Неизвестный ей шиноби теперь умиротворённо лежал на холодном металлическом столе, не подавая никаких признаков жизни. В свете подрагивающего пламени свечи он даже выглядел более живым, чем осунувшаяся и мрачная Харуно. Его смерть — не её вина, но чувство, которое бурей поднималось в Харуно, твердило ей обратное. Вцепившись в волосы тонкими пальцами, зеленоглазая тяжело дышала, сдерживая подступающие слёзы. Берёт помятую справку из стопки таких же и дрожащей рукой выводит время смерти. И даже лёжа на своей койке и смыкая глаза в надежде на быстрое засыпание, Сакура отовсюду слышала успокаивающие голоса:  — Это не твоя вина, Сакура. — Она понимает.  — Нам всем тяжело! — Она знает.  — Разве тебя не учили с этим справляться? — Её учили. Но когда перед тобой один за другим погибают твои друзья и родные, справляться уже не получается. И Сакура даже не знала, что её пугало больше: само сражение или затишье. Когда ты обессиленно плетёшься по перепаханному снарядами полю и натыкаешься на чьи-то обездвиженные тела. И каждый раз сердце пропускает несколько ударов: кто это? Знакомы ли они? Сакура была уверенна — её дух непоколебим. Но хрупкая вера куноичи была тверда лишь до того момента, пока после нескольких бессонных, выматывающих ночей один из ирьёнинов произнёс эти страшные для неё слова: «Ино Яманака. Она не мучилась — была убита до возникновения пожара». А потом — сочувствующий взгляд и лёгкое похлопывание по плечу, мол, держись. Да ей плевать! Сакура, утыкаясь носом в испачканный пеплом и грязью жилет сенсея, не сдерживала себя. Ино ей обещала! Обещала со смехом в глазах, поддевая зеленоглазую: «Не пасуй, подруга! Увидимся ещё!». А Сакура уныло улыбается ей, мягко приобнимая подругу — в горле стоял комок, мешающий дышать. Она уже знала: их следующая встреча будет по ту сторону мира. «Разве тебя не учили с этим справляться?» Она почувствовала неладное, когда за полночь в холодную больничную палату, которая стала для неё мрачным домом, с тихим шелестом вошли двое: всхлипывающий Наруто и сгорбленный Какаши. Сакура догадывается, что сейчас прозвучат те слова, слышать которые она уже не может. От них уже тошнит. Харуно жестом просит их молчать, но голубоглазый, задыхаясь, выговаривает:  — Ты… Ты, Сакура… Должна это знать. — Девушка глупо вертит головой, обнимая себя за плечи: она не должна. Она не хочет. Узумаки хватает ртом воздух — не хватает сил произнести одно лишь имя. Прикусив костяшки кулака, он быстрым шагом покидает палатку. И уже на улице они слышат его обессиленный вой. Зеленоглазая со страхом смотрит на Хатаке: сколько раз ему приходилось озвучивать имена тех, кого уже нет в живых? Но и Какаши не торопится; проходит несколько минут, прежде чем по её ушам режет имя:  — Саске… Его сегодня нашли под завалом. Сакура… Но девушка не слушает дальше. До этих секунд ей казалось, что все слёзы давным-давно выплаканы и их больше не осталось. И она никогда так не ошибалась. Слабоосвещённая палата исчезает перед глазами, уступая место расплывчатым пятнам и бликам слёз. Розововолосая пытается вырваться из крепкого кольца рук сенсея, но обессиленно оседает вместе с ним на пол: каждый день, ложась спать, её грела лишь одна надежда, одна мысль: «Саске-кун жив. Он справится. Он сможет.» Не смог. Мир фантазий и выдумок граничил с миром реальности. Смыкая глаза, девушка вновь оказывалась в залитой солнцем тёплой Конохе: в родном доме не было места переживаниям. Рядом всегда был хмурый, закатывающий глаза, тем не менее любящий её Учиха и кокетливая Ино, которая уверенно строила планы на будущую жизнь, обещая усмехающуюся Харуно назначить свидетельницей на свадьбе. Где-то в Резиденции Цунаде-сама в который раз громко отчитывала Наруто, а Гай и Какаши устраивали глупые соревнования, потешая наблюдавших. Но вот — снова взрыв. Снова на поле боя. И хоть душой она всё ещё в предвоенной Конохе, телом и умом Сакура на битве, в гуще сражения. Плечом к плечу с Инузука и Акимичи. Рядом с тысячами неизвестных ей шиноби. Около Хатаке и Ямато. И тут, около плачущего над бледной Хинатой Наруто. Мы часто слышим выражение «Он точно живой труп». Но часто ли мы видим такое? Сакуре не хотелось давать положительный ответ, но увы, себя не обманешь: вслед за Хинатой медленно уходил и Наруто. Жизнерадостные и воинственные возгласы Узумаки сменились суровой, давящей тишиной и это убивало Харуно. Убивало Хатаке. Это убивало всех. Для Конохи Наруто был не только спасителем. Не только сыном Четвёртого и не только хорошим другом. Это ещё и их надежда, которая погибала у них на глазах. И пусть без Наруто они сражались уже месяц — тот день Сакура запомнит навсегда.  — Мы не успеем! Все в укрытие! Сакура, быстрее! — Хатаке твёрдым голосом отдаёт команды и сердитым взглядом корит ученицу за неподчинение. Но девушка и не думает пошевелиться — её взгляд зацепился за что-то вдалеке. Зачарованно стоя на месте, она не сразу ощущает прикосновение к плечу и настойчивый голос около себя. Но слова, сказанные ей тогда, она и не слышала — там, под самым носом у врага, нёсся Узумаки. Сакура не понимала, чем он тогда руководствовался. Он — их единственный шанс на спасение. Джинчуурики и талантливый шиноби — он многое значил для коноховцев. Лишь со временем она найдёт в себе силы понять его. Оседая на колени и дрожащими руками хватаясь за голову, парень безумно улыбается. Он был как оловянный солдатик — лишь до поры до времени они будут стойко стоять. А после — быстро ломаются. Получая свой последний удар, он замертво падает перед ликующими врагами. На его устах — всё та же беспечная улыбка, а внутри девушки что-то с тихим хрустом переломилось. Они боролись за его жизнь, но теперь сотни раненых и убитых ничего не значили. Они проиграли. Как назло, сердце зеленоглазой всё ещё отзывалось тихим биением. *** Около неё стало слишком тихо. Она чувствовала, что что-то не так. С разворота Сакура скидывает с себя Хатаке и с ужасом хватается за голову: весь кошмар начинался сначала. Под боком пепельноволосого зияла рана, заливая жилет и водолазку багровым цветом.  — Нет, нет, нет… Нет! — Какаши морщится от её громкого крика; сам же не в силах произнести и звука, слышится только надрывное шумное дыхание, которое заставляет сходить Сакуру с ума. Приложив ладони к ранению, она сильно жмурится, в глубине души надеясь, что ей это снится; активирует технику и с горечью чувствует, как слабая рука Копирующего убирает её ладони.  — Какаши… Вы не должны… — Тихо протестует Сакура, идя наперекор ему. Снова начинает лечение и очередной толчок, только грубее первого. Он тоже не должен. Он тоже не хочет.  — Вы не можете оставить меня одну! Вы слышите? Не можете! — Но её крики сквозь слёзы он никогда больше не услышит. Как и она его дыхания. Сакура, хватаясь за сердце и сжимая в руке пропахшую гарью водолазку, кричит. Кричит, запрокинув голову и подставляя лицо лоскутам тлеющих дней. Скомкавшаяся копоть цепляется за её ресницы, скатывается по щекам и опадает на колени. Теперь она точно одна. И Сакура видит спасителя позади себя, а не врага. В последний раз зеленоглазая оглядывает поле битвы — тут только он и она. Никто не увидит её слабости, ведь реальность для неё теперь невыносима. Молча смотрит, как палач вожделенно заносит над ней катану и смыкает веки, чтобы опять оказаться в компании своих друзей. Живых и улыбающихся. Они были рядом с ней в это мгновение, Сакура их чувствовала. *** Они боролись за чистое небо над головой, но одиночные золотистые просветы сквозь тонны смога и пепла уже не имели для них значения.