И жили они долго, пока не умерли

      Каждый раз, как все обитатели дома собирались на кухне, в ней становилось невыносимо тесно, несмотря на то, что это была очень большая кухня. Палома раскладывала на столе косметику и маникюрные принадлежности и наводила красоту. Хосе раскидывал по полу болты и железки, собирая из них то хитроумную отмычку, то очередную ловушку, в одну из которых как-то попался ночной похититель орхидей из их огорода. Кабан удивительно изящно для своих размеров передвигался между кухней и печью в саду, готовя что-то вкусное. Нерия и Рафаэль же просто перемещались по очереди с подоконника на обеденный стол и кухонную тумбу, мешая всем.       Нерия вытащила из кастрюли с салатом ломтик помидора и состроила виноватую гримасу в ответ на укоризненный взгляд Кабана. Он оттеснил её от тумбы и начал перемешивать салат, сбрызнув его оливковым маслом. Тогда она залезла с ногами на стол и сунула палец в стеклянную баночку с пудрой. – Ты можешь успокоиться, лапуль?       Нерия не могла успокоиться. Разговор с Малией не дал ничего, кроме понимания, что она далеко не единственная эльфийка в этом городе, склонная к нездоровому цинизму. Палома от своей приятельницы тоже толком ничего не узнала. Эльф ходил в бордель, а потом перестал, вот и вся история. Зацепиться было не за что, но Нерия нервничала не поэтому. А потому что в её голове зрел план, который ей не терпелось озвучить. – Ты собираешься рассказать эльфам про Малию? – Спросила Палома, отбирая у Нерии пудру, которой та вознамерилась нарисовать на столе что-то неприличное. – Нет. Её выгонят из эльфинажа. Это ещё в лучшем случае. Могут и самосуд устроить. – Нашла, кого жалеть, – прокомментировал Хосе. – Дело не в жалости. Она мне нужна. – Зачем? – Чтобы продать меня в Тевинтер.       Нерия окинула присутствующих победным взглядом. Её энтузиазма никто не разделил. У всех на лицах читалась одна и та же мысль, которую, как ни странно, первым озвучил Хосе. – Это охеренно херовая идея. – Это великолепная идея! – Нерия спрыгнула со стола, смахнув задницей банку с кремом. Палома поймала её и с громким стуком поставила обратно на стол, – прикиньте сами. Мы придумываем для меня убедительную легенду, Малия сдаёт меня своему заказчику, затем мы организовываем идеально удобную ситуацию для похищения и, как говорят в Орлее, вуаля. – Вуаля – тебя похитили, – подал голос с подоконника Рафаэль, – и хорошо, если в Тевинтер продали, а не на мясо пустили. – Я почти уверена, что эльфов похищают не ради мяса. Разве что, на заливное. Без обид, лапуль. – Я узнаю, кто стоит за похищениями, и откручу ему башку. Это самый простой способ. – И самый опасный, – добавила Палома, – я против. – У тебя есть план получше? – Нет. Но это вообще не план. Это попытка самоубийства. Рафаэль, скажи ей. – Это попытка самоубийства, Сурана. – Если вы меня прикроете, всё будет впорядке.       Никто из присутствующих не выглядел так, будто жаждет её прикрыть. Рафаэль уставился в окно, ковыряя пальцем ободранную краску на раме, Палома зачерпнула кончиками пальцев крем из банки и принялась деловито похлопывать кожу вокруг глаз, делая вид, что очень увлечена вечерними омолаживающими процедурами. Хосе загремел коробкой с болтами, Кабан продолжал невозмутимо мешать давно перемешанный салат. – Ой, да ладно вам! Нерия влезла на стол и топнула ногой, привлекая к себе внимание. Все нехотя обратили взгляды на неё. – Спасибо, что не в обуви , – Палома сдвинула свою косметику на край стола. – Что с вами не так? – Начала Нерия. – Это риторический вопрос? – Уточнил Рафаэль. – Неужели вам не хочется, чтобы в городе стало безопасней? – Нуууу… – Всё не так просто, лапуль. Если мы влезем в это дело с головой, есть риск, что мы узнаем что-то, что нам знать не положено. Если эльфов действительно переправляют в Тевинтер, в этом наверняка замешана знать. Мы не только эльфам не поможем, но и сами пострадаем. – Но вы же сказали, что поможете, – Нерия посмотрела на Палому сверху вниз, и она смущённо отвела взгляд, – а, я поняла. Вы думали, что я потыкаюсь в углы, как слепой котёнок, погуляю по ложным следам, отчаюсь и откажусь от этой затеи. Знати испугались? Вы к этой знати в гости, как к себе домой ходите. Всё ведь дело в том, что похищают эльфов, да? Будь это люди, вы бы так спокойно сейчас не сидели. А остроухих не жалко, верно? Своя задница дороже. – Потише, революционерка, – лениво отозвался Рафаэль, – есть разница – тайком влезть в чужой дом и что-то украсть или светануть лицом перед похитителями. Хочешь, чтобы твой портрет, нарисованный бездарным художником, на каждой улице в Антиве висел потом? И все бы проходили мимо и думали: “Такую отвратительную рожу и храмовникам сдать не жалко. Тем более, за двадцать андрисов”. – Чего так дёшево? – Обиделась Нерия. – Это всё, что тебя волнует? – Меня волнует, что вы медузы позорные! – Разозлилась Нерия и заходила по столу, размахивая руками, – вам представилась возможность сделать что-то хорошее, хотя бы раз. Спасти множество жизней. Подумать, наконец-то, не только о себе и своей наживе. Прекратите хоть на секунду переживать за свои жопы и подумайте о матерях, потерявших детей. О тех, кто потерял своих возлюбленных, друзей, братьев, сестёр. Представьте себе ужас эльфа, который вчера был хоть и третьесортным, но всё-таки гражданином Антивы, а сегодня его положение хуже животного в Тевинтере. Неужели вам насрать? Если нет, то помогите мне. – Я помогу, – произнёс Кабан. – Спасибо, – искренне поблагодарила Нерия. – Я в деле, – к удивлению Нерии буркнул Хосе. – Палома? Раф?       Палома покачала головой, сгребла свои косметические принадлежности и вышла из кухни. Нерия упрямо уставилась на Рафаэля, ожидая ответа, но он только молчал и смотрел на неё, не отводя взгляд. Она спрыгнула со стола и отправилась в свою спальню, чтобы переодеться. Нужно было вернуться в бордель и уговорить Малию помочь. Или вынудить, если на уговоры она не поддастся.       Платье упало на пол, и Нерия опустила взгляд, рассматривая себя. Она делала это каждый раз, когда снимала одежду, будто пытаясь убедиться, что под этой одеждой всё ещё она. Эльфийка-магесса по имени Нерия Сурана, а не злобный дух, убивающий любого, кто перейдёт ей дорогу. Она вспомнила, как исказилось лицо Малии после её угрозы. Как Малия смотрела на Рафаэля, ища у него защиты от сумасшедшей магички. Достаточно сумасшедшей, чтобы колдовать и сыпать угрозами посреди борделя, набитого шлюхами и их клиентами. И Нерия солгала бы, если бы сказала, что ей это не понравилось. Ей нравилось колдовать под носом у храмовников, зная, что она без труда может убить их поодиночке. Ей нравилось выражение ужаса на лице суки из эльфинажа, обрекшей сородичей на страдания, ради красивого кольца на изящном пальчике. Ей нравилось наконец-то быть не жертвой, а хищником, который уверенно идёт по своим угодьям, зная, что никто не осмелится на него напасть. В Круге она всегда была жертвой. Когда она дразнила храмовников, когда таскала еду с кухни, когда влезала в начальственные кабинеты в поисках чего-нибудь, что поможет покинуть её тюрьму – она всегда знала, что за этим последует наказание, и была к нему готова. Теперь же наказать её было некому. Хлопнула дверь, и Нерия поёжилась от порыва ветра, хлестнувшего по обнажённой спине. – Сто раз просила стучаться, Раф. – Как ты узнала, что это я? – Остальные стучатся.       Приглушённые шаги Рафаэля подсказали Нерии, что будет дальше. Он подойдёт сзади и осторожно тронет её кожу своими чуткими пальцами опытного карманника, убеждаясь, что она не против его прикосновений. Затем обнимет и будет вести себя так, будто внизу ничего не произошло, надеясь, что она ему подыграет. – Я хотела побыть одна. – А выглядишь так, будто ждала меня. – Я выгляжу так, будто переодевалась, а ты впёрся без стука.       Смуглая ладонь легла Нерии на живот, и Рафаэль прижался к её спине, царапая кожу металлической пуговицей на рубашке. Нерия посмотрела на тонкие, длинные пальцы, скользящие вниз по её животу, и представила, как ломает их с громким хрустом. Выкручивает по очереди каждый палец, слушая, как Рафаэль кричит от боли и умоляет её остановиться. Не знай Нерия наверняка, что она чувствует, она бы решила, что ненавидит его. Но на самом деле, это была обида. Он причинил ей боль там, на кухне, когда отказался принять её сторону, и Нерии хотелось причинить боль ему в ответ. Её затылок обожгло дыханием, Нерия развернулась и оттолкнула Рафаэля, не давая ему отвлечь себя поцелуями. – Я надеялась, ты меня поддержишь. – Я лучше снова поддержу Палому. Это самоубийство.       Он смотрел на неё так же, как и на кухне. Пристально, не отводя взгляд, словно уверенный, что если будет смотреть на Нерию не моргая, то сможет загипнотизировать её и внушить, что вся затея со спасением эльфов – всего лишь минутное помутнение рассудка. Горячечный бред. Нерия с минуту всматривалась в тёмно-карие, почти чёрные глаза, ища там хоть что-то, кроме упрямого отказа и, так и не найдя, снова отвернулась. – Даже Хосе встал на мою сторону. Но только не ты. – Потому что Хосе всё равно, что с тобой будет. Если ты исчезнешь из его жизни, он работорговцам спасибо скажет. А я уже не представляю свою жизнь без тебя.       Скажи это кто угодно другой, пусть даже тот храмовник, которого она знала всего несколько часов и которого убила на этом самом месте, Нерия бы поверила. Это были именно те слова, которые ей всегда хотелось услышать. И Рафаэль знал это лучше всех, поэтому она не сомневалась, что он лжёт. Убеждает её, что она особенная, хотя Нерия отлично знает, как он провёл вчерашнюю ночь. Но она всё же решила спросить, чтобы убедиться. – Вчера, когда я ушла домой… ты ведь переспал с Малией, да? – Какое это имеет отношение к нашему разговору? – Просто скажи, да или нет? – Да. Но я предлагал тебе остаться.       Нерия расхохоталась, хотя ей было совершенно не смешно. Как-то раз, когда она уже жила в Антиве, она стала свидетельницей уличной свары. Какая-то женщина очень громко и темпераментно выражала недовольство своим кавалером, собрав вокруг толпу смеющихся зевак. Нерия тогда ещё очень плохо знала антиванский и не могла понять причину её злости. Она стояла и смотрела, как женщина ругается, захлёбываясь рыданиями, как её оттаскивают от мужчины, которому она порывалась расцарапать лицо, и испытывала презрительную жалость к несчастной истеричке, не способной держать себя в руках и опозорившейся на весь город. Теперь же Нерия думала о том, что если тот мужчина был хотя бы вполовину так же безразличен к чувствам своей дамы, как Рафаэль к её, то реакция дамы была вполне естественной. Но Нерия не хотела доставлять Рафаэлю удовольствия увидеть некрасивую истерику в её исполнении. Она помнила опухшее лицо, вытаращенные глаза, растрёпанные волосы той женщины. Какой жалкой, униженной и безумной она выглядела. Поэтому Нерия выбрала истерический смех. – Даже если предположить на секунду, что я действительно настолько зависима от отношений с тобой, что согласилась бы наблюдать, как ты трахаешь другую женщину, – успокоившись, произнесла она, всё так же не глядя на Рафаэля. Он, впрочем, не торопился к ней приближаться, – ты правда считаешь, что этой женщиной была бы эта корыстная гадина? Раф, ты же был там, со мной. Ты слышал всё, что она говорила. Она даже лучшую подругу не пощадила, чтобы получить то, что хочет. И после этого ты трахнул её, как ни в чём ни бывало. По ней виселица плачет, а ты с ней в одной кровати лежал. – Ты тоже из борделя не в казармы стражи побежала. Я ею воспользовался, ты собираешься сделать то же самое. В чём разница? – Воспользовался, – повторила Нерия, – мной ты тоже пользуешься?       Вместо ответа Рафаэль грубо схватил её за талию и развернул к зеркалу, стоящему напротив кровати. Огромный кусок стекла в потёртой медной раме, украшенной резьбой в виде виноградных гроздей, притащила в её спальню Палома. То есть, тащил его конечно же Кабан, а Палома только раздавала команды, покрикивала, чтобы он был поаккуратней, сокрушалась, что не может заказать что-то более шикарное из Орлея, и вещала о том, что у каждой настоящей женщины в спальне должно быть зеркало во весь рост. Нерия восторга от ежедневного созерцания своей худосочной фигуры в зеркале не испытывала, но оно было очень тяжёлым, и сдвинуть его в дальний угол она не смогла. Сейчас зеркало отражало эту самую фигуру, кислое выражение лица Нерии и Рафаэля, склонившегося к её уху у неё за спиной. – Посмотри на себя.       Нерия смотрела, но ничего не видела. Её отражение расплывалось перед глазами, потому что мысленно она уже была в примерочной магазина, где у них с Паломой случилось что-то, что с большими оговорками можно было назвать сексом. И после этого она сказала, что Рафаэль сделает с Нерией то же самое. Кто бы мог подумать, что пророчество сбудется настолько буквально. – Ты не та женщина, которой пользуются, Сурана, – продолжил Рафаэль, – ты удивительная. Женщинам, как ты, посвящают сонеты, за них бьются на дуэлях насмерть, из-за них развязывают войны. Ты не просто женщина. Ты – злой рок, который настигнет любого, кто осмелится открыть тебе своё сердце.       Нерия ошарашенно смотрела на отражение Рафаэля в зеркале, пытаясь рассмотреть признаки того, что он над ней смеётся. Но ни в его тоне, ни в выражении лица не было ни намёка на насмешку. Что, конечно, не отменяло вероятности того, что он опять ей зубы заговаривает. Но в его словах о злом роке определённо было что-то, с чем бы наверняка согласился погибший в этой спальне храмовник. – Я-то думала, ты просто беспринципный альфонс, а ты, оказывается, бережёшь своё ранимое сердечко, Раф. Боишься, что я тебя обижу. – Нет, я и правда беспринципный альфонс. Но это не значит, что ты мне не дорога. Просто я не из тех, кто бьётся на дуэлях. – Потому что на дуэль нельзя с отравленным кинжалом? – Именно.       За свои неполные двадцать пять лет Рафаэль переспал с огромным количеством женщин. Если бы Сурана спросила, сколько их было, он бы не смог ответить, потому что и сам наверняка не знал. Количество их исчислялось уже не десятками, а сотнями, и далеко не всегда он был трезвым во время близкого знакомства с очередной дамой с гибкими моральными принципами. Юные или постарше, замужние или свободные, влюблённые или жаждущие ни к чему не обязывающих удовольствий – все они были по-своему прекрасны, и к каждой из них Рафаэль находил уникальный, неповторимый, безотказно работающий подход. Но путь к Нерии Суране был лабиринтом с колючими растениями и смертельными ловушками. Рафаэль не мог точно сказать, чего она хочет. Он слушал её наивные рассуждения о любовных романах и думал, что она хочет любви, как в сказке. Но потом она убивала храмовника и шла вешать его труп в сарай. Или сманивала часть его команды на самоубийственную авантюру, игнорируя его возражения. С образом романтичной барышни подобные выступления увязывались плохо. Чем больше Рафаэль старался разобраться в противоречивой натуре своей любовницы, тем глубже увязал в этом болоте, на поверхности которого цвели красивые кувшинки, а на дне, под мутной зеленоватой ряской клубились ядовитые водяные змеи, незаметные до тех пор, пока они тебя не укусят.       Рафаэль никогда не был ранимым. Его не трогали слёзы, его не обижали проклятия и ругательства, которые слали ему вслед брошенные женщины. И не только женщины, к слову. Но про мужчин он при Суране предусмотрительно не упоминал, а то с её андрастианскими заморочками от таких извращений можно и в обморок упасть. Вообще, Рафаэля безумно забавляло отношение Нерии к сексу. Стоило завести речь о чём-то, отличном от одобренного ферелденскими жрицами богоугодного сношения зачатия ради, она смущалась как девственница. Но при этом трахалась каждый раз как в последний. Если бы Рафаэлю сказали, что лучший секс в его жизни будет с ферелденкой, он бы не поверил. Сколько он встречал ферелденцев, все они были холодными и закрытыми, и Нерия на первый взгляд казалась такой же. Но в постели она преображалась. Раскрывалась под его прикосновениями и представала перед ним уязвимой и беззащитной. Как-то одна девчонка в пылу ссоры сказала Рафаэлю, что жалеет, что отдалась ему. Тогда эта фраза показалась ему смешной. Но занимаясь сексом с Нерией, он понял, что она означала. Нерия не просто трахалась. Она отдавалась. Отдавалась процессу, чувствам, эмоциям и лично ему, Рафаэлю. И из-за этого он ощущал себя даже не ранимым. Он ощущал себя сломанным. Потому что когда кто-то отдаёт тебе всего себя, ты, наверное, должен ответить ему тем же. Но он не мог. В отличие от Нерии, он свои уязвимости демонстрировать был не готов. Поэтому собственный приступ откровенности у зеркала его изрядно напугал.       Нерия хмуро разглядывала своё отражение, скрестив руки на груди. Даже голая она умудрялась изображать из себя неприступную ферелденскую крепость, но Рафаэль знал, что это всего лишь иллюзия. Стоит приласкать её, и спустя минуты она уже будет стонать под ним. Хотя, скорее, на нём, ведь она любит быть сверху. Подмяла его под себя буквально и всех их фигурально. Решает, как они будут трахаться и чем заниматься. Кабан за ней вообще хоть в Тень попрётся.       Мысли о Кабане как всегда всколыхнули в нём злость. Рафаэль не был собственником и не считал, что свободные отношения – это когда он свободен, а Нерия в отношениях. Но к Кабану со всеми его пирогами и орхидеями он ревновал отчаянно и беспрестанно. Он наверняка знал, что они не трахаются, но Кабан давал Нерии то, что Рафаэль давать не собирался – все эти романтичные проявления любви и заботы, в которых она так нуждалась. И от мысли, что его могут променять на Кабана ради этой сопливой чуши, Рафаэлю становилось тошно.       Он отдёрнул руки Нерии от груди, заводя их за спину и перехватывая запястья одной рукой. Зеркало отразило возмущение на её лице. Каждый раз, когда она была чем-то недовольна, уголки её рта капризно загибались вниз, придавая лицу по-детски обиженное выражение. Ещё одна черта в тщательно продуманном образе безобидной эльфиечки. Свободной рукой Рафаэль вытащил ремень. Когда он принялся перетягивать им тонкие эльфийские запястья, Нерия встрепенулась и отшатнулась к зеркалу. – Раф, какого хера ты делаешь? – Прошипела она, лихорадочно дёргая руками, но только туже затягивая узел.       Он рванул её обратно на себя, одной рукой обнимая за талию, а другой касаясь груди, мгновенно покрывшейся мурашками. Нерия отвела взгляд, чтобы не смотреть, как он сдавливает пальцами сосок, и это навело Рафаэля на отличную мысль. Он толкнул Нерию к кровати, не обращая внимания на вялое сопротивление. Будь она правда против, он бы уже лежал на полу, а не смотрел, как Нерия прикидывается жертвой коварного соблазнителя-насильника. Рафаэль подозревал, что вся эта клоунада не для него, а для Создателя, который, как известно, всё видит. Смотрит на Сурану из норы, в которую забился после того, как покинул своих детей, и грозит пальцем. А она изображает хорошую девочку, надеясь получить одобрение от любимого папочки.       Нерия упёрлась коленями в край кровати и попятилась в неубедительной попытке помешать Рафаэлю сделать задуманное. Он резко толкнул её в поясницу, и Нерия упала лицом в простыню. Он прижал её рукой, не давая перевернуться и с удовольствием слушая, как она сдавленно осыпает его непечатными выражениями. – Люблю, когда ты злишься, Сурана. Добавляет сексу остроты. – Развяжи меня. – Скажи “пожалуйста”.       Нерия разразилась новым потоком площадной брани, безуспешно выворачиваясь из его хватки. Рафаэль дернул её к себе за плечи, разворачивая к зеркалу и ставя на колени. Нерия лягнула его в пах, он поморщился от боли, порадовавшись, что она не смогла размахнуться как следует, снова придавил её к кровати и отвесил тяжёлый шлепок по заднице, от которого Нерия обиженно взвизгнула, а настроение Рафаэля окончательно улучшилось. Он стащил с неё трусы и довольно хмыкнул, весьма удовлетворённый открывшимся ему видом.       Нерия, тем временем, мечтала провалиться сквозь землю. Или хотя бы сквозь кровать. Забиться под неё, свернуться калачиком, прижав колени к подбородку и расплакаться, звучно шмыгая носом и размазывая слёзы по щекам. Туго затянутый ремень больно врезался в её запястья, но плакать ей хотелось не поэтому. И не потому что от удара кожа на ягодице горела, будто у них с Хосе одна мама на двоих, любящая прикладывать к своим детям раскалённую кочергу. Нерию расстраивал даже не Рафаэль, который решил, что связать её и трахнуть – это весело. Конечно, она была на него зла, ещё бы рабский ошейник на неё напялил, козёл. Но причиной расстройства Нерии была она сама. То, как легко она позволила Рафалю так с собой обращаться, хотя всего час назад убеждала себя, что она не жертва. Но в этих отношениях она была жертвой. Жертвой своей привязанности к Рафаэлю, жертвой страха, что он больше не захочет её, если она не будет такой, какой он желает её видеть. Именно поэтому она сейчас стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыню и не решаясь поднять голову, пока Рафаэль снимал штаны. Ей было стыдно за свою беспомощность, настоящую или мнимую.       Первый толчок, резкий и болезненный, заставил Нерию вскрикнуть. Она подалась вперёд, пытаясь уйти от неприятных ощущений, но их только прибавилось, когда Рафаэль схватился за опоясывающий её руки ремень, чтобы удержать её. Нерия понимала, что он затянул его так туго не потому что намеренно пытался причинить боль, а потому что её узкие ладони могут выскользнуть из любых оков, но жёсткие края ремня впивались в кожу, натирая и царапая, причиняя дискомфорт и напоминая, что сейчас она себе не принадлежит. От движений Рафаэля внутри неё Нерии тоже было больно. Она закусила губу, чувствуя, как каждый новый толчок отзывается в ней жжением, не настолько болезненным, чтобы закричать, но достаточным, чтобы хотеть прекратить это побыстрей. – Раф, хватит…       Он её не послушал. Может быть, и вовсе не услышал, увлечённый своим делом. Или не воспринял её слова всерьёз, как это уже не раз бывало. Нерия безучастно уставилась на простыню, мысленно считая до десяти и обратно, отсчитывая секунды до того, как он кончит и оставит её в покое. Но Рафаэля её пассивность не устроила. На шеё Нерии сомкнулись пальцы, и он потянул её вверх, заставляя поднять голову и посмотреть в зеркало. – Хочу видеть твоё лицо.       В зеркале отражался её позор. Взлохмаченная, раскрасневшаяся с приоткрытым ртом и глазами, блестящими от непролитых слёз, Нерия тёрлась грудью о простыню от каждого размашистого движения Рафаэля. Его ладонь сдавливала её шею, и она снова подумала о рабском ошейнике. Только этот ошейник она надела на себя добровольно и боится, что хозяин отберёт его за плохое поведение. Она закрыла глаза, но очередной болезненный шлепок заставил открыть их обратно. Она встретилась взглядом с отражением Рафаэля в зеркале. Он явно заметил, что ей не нравится, но останавливаться не собирался, напротив, его вторая рука проникла между её бёдер, заставляя Нерию издать страстный стон, который совершенно не соответствовал обстоятельствам. Они так часто занимались сексом, что Рафаэль изучил её вдоль и поперёк. Он знал, как ласкать её, где погладить, куда надавить, где задержаться, а что удостоить лишь мимолётным вниманием. Возбуждение, которое до этого мелькало где-то на границе ощущений и постоянно сбивалось из-за вещей, ему не способствующих, захватило Нерию, и сопротивляться ему она не собиралась. Она в любом случае уже увязла в этом дерьме, так почему бы не получить немного выгоды для себя. В зеркало Нерия старалась не смотреть, но взгляд всё же периодически цеплялся за её собственное выражение лица, страдальческое, даже мученическое, будто она в двух шагах не от оргазма, а от плахи. Неужели она всегда выглядит так, когда возбуждена? Или это всё потому что её руки ужасно затекли?       Едва она об этом подумала, Рафаэль рванул её на себя за ремень, вынуждая подняться и чуть не вывихнув ей плечо. Рука на шее сжалась так, что Нерии казалось. что ещё немного, и кислород перестанет проходить в её лёгкие. Её отражение в зеркале жадно хватало ртом воздух и дёргало плечом, пытаясь вылезти из пут, чтобы вцепиться в душащую его руку. Нерии казалось, что она наблюдает за происходящим со стороны. Что отражение – это она, а там, за стеклом, Рафаэль ласкает Нерию между бёдер и сдавливает тонкую эльфийскую шею, на которой слабо бьётся пульс, трепещет под пальцами синяя жилка. Нерия не могла видеть эту жилку в зеркале, она была под ладонью. Она её чувствовала, и это значило, что настоящая Нерия здесь. Сотрясается в спазмах, вызванных то ли резким всплеском адреналина, то ли не подвергающимися сомнению умениями Рафаэля. Сдавленно стонет в объятиях человека, который способен убить её в её же постели. Смотрит на своё лицо в зеркале и мысленно обещает себе, что отныне будет кончать только с непрозрачным мешком на голове. Лицо Рафаэля, впрочем, тоже было не особо одухотворённым, но к лицу кончающего Рафаэля она давно привыкла, а себя с такого ракурса видела впервые. – Ох нихера себе, – произнёс Рафаэль, пару минут спустя распутав ремень, – прости, Сурана.       Нерия посмотрела на красные борозды на запястьях и осторожно потёрла руку. Ссадины немилосердно жгло. Работорговцы, наверное, решат, что она уже один раз сбежала из заточения. Она встала и выдвинула ящик, ища штаны. Со стороны кровати раздался шорох. Нерия повернулась и увидела, что Рафаэль лезет по её одеяло. – Ты ещё здесь, Раф? – Мне уйти? – Обычно ты уходишь. – Ты тоже. Так, ты хочешь, чтобы я ушёл?       Нерия встала, прислонившись к тумбе, держа штаны в руках и глядя на Рафаэля с его вечной ухмылкой на лице. Он растянулся на её кровати, и ничто не говорило о том, что совсем недавно он душил на ней Нерию. Будто ничего не произошло. Ведь в самом деле, ничего же не произошло. Может быть, проблема не в Рафаэле, а в ней? Он внёс в их секс немного разнообразия, а она навоображала всякого, да ещё и всерьёз поверила, что он может её задушить. Насочиняла Создатель знает что и сама же из-за этого расстроилась. – Останься. Пожалуйста. – Иди сюда.       Нерия отложила штаны и приблизилась к кровати, не совсем понимая, что происходит. Они с Рафаэлем и правда никогда не оставались друг у друга. С того самого первого раза, когда он не остановил её и не попросил не уходить. Нерия не собиралась навязываться, а Рафаэль вообще был не склонен к болтовне и объятиям после секса. Он поманил её пальцем, и она неуверенно присела на край кровати, недоумевая, как так вышло, что она чувствует себя лишней и неуместной в собственной спальне. Рафаэль сел и пригладил пятернёй взлохмаченные волосы. Нерия невольно залюбовалась им. Она выглядела, будто со стога сена упала, а Рафаэль будто и не трахался вовсе. – Понравилось то, что увидела в зеркале, Сурана? – Нет. – А мне понравилось. – Потому что ты долбаный нарцисс. – Не исключено, – согласился Рафаэль, – у меня было трудное детство, знаешь ли. Одна сплошная травма. – Мама наряжала тебя в девчачьи платья и заставляла танцевать перед её престарелыми подружками? – Она пила, – неожиданно серьёзным тоном ответил Рафаэль, – не всегда, конечно. Начала, когда ушёл отец. Мне было десять. Разговор принимал совсем странный оборот. О себе Рафаэль ей никогда не рассказывал, да Нерия и не спрашивала. Они вообще друг другу особо в душу не лезли. Все они. По некоторым отрывкам разговоров можно было сложить какое-то впечатление об обитателях дома, но оно никогда не складывалось в цельную картину. Нерия даже не была уверена, хочет ли она в самом деле знать их секреты. Потому что в свой главный секрет она не собиралась посвящать никого. Но Рафаэль сам начал разговор, поэтому она всё же решила удовлетворить любопытство. – Почему он ушёл? – Кто знает? – Махнул рукой Рафаэль, – уходя, он выкатил матери такой список претензий, что сама Андрасте заплакала бы от сочувствия этому святому парню, который столько лет терпел такое чудовище. Мне тоже досталось. Папаша напирал на то, что она натрахала меня на стороне. Назвал меня ублюдком. Но это он себе явно польстил, не думаю, что в нём была хоть капля королевской крови. – И где он теперь? – Не знаю, и не хочу знать. – А мама? – Она умерла. И когда это произошло, я ничего не почувствовал. Последние годы жизни она была кем угодно, только не моей матерью. – Любящий сын именно так бы и сказал, – съязвила Нерия. – Я её любил, – возразил Рафаэль, – я любил её, когда она начала выпивать бокал вина перед сном, чтобы уснуть, а не рыдать всю ночь по моему папаше. Я любил её, когда она стала начинать с бокала вина день, потому что больше ничто не могло сделать её счастливой. Я любил её, когда в двенадцать мне пришлось влезть в свою первую форточку, потому что мать не могла удержаться ни на одной работе, имея обыкновение круглосуточно пребывать в пьяном угаре. Она брала у меня деньги и спускала их на алкоголь. Тогда я стал покупать домой еду и другие нужные вещи, а деньги ей давать перестал. Но я всё ещё любил её. Я могу с точностью назвать момент, когда я разлюбил свою мать. Даже не так. В этот момент я понял, что у меня больше нет матери. Я пришёл домой, кроме неё там была пара её собутыльников. Она спросила меня, принёс ли я деньги. Я как всегда ответил, что денег она не увидит. И её дружки избили меня. А она просто стояла и смотрела. Смотрела, как два пьяных бугая колотят её сына, который отказался дать ей денег на алкоголь. На следующий день я ушёл из дома. Хотя, точнее будет сказать, уполз. Мне было тринадцать, и мне казалось, что мир рухнул. Я помню, как сидел под мостом на Торговой площади и рыдал. Люди шли мимо, некоторые даже спрашивали, что произошло. А я не мог объяснить, что я оплакиваю свою мать. Свою добрую, ласковую, заботливую маму, которой в одночасье не стало. Она потом пыталась несколько раз подловить меня на улице. Сначала просила вернуться, потом начала обвинять, что я весь в своего отца, что я бросил её на произвол судьбы, совсем как он. Я делал вид, что я её не знаю. А когда спустя ещё пару лет я узнал, что её не стало, я не почувствовал ничего. Я думал, что, наверное, я должен плакать, но правда в том, что я оплакал её уже давно.       Нерии хотелось сделать много саркастических замечаний. О том, что она понимает теперь, откуда у Рафаэля растут корни его женоненавистничества. О том, что если Рафаэль в папашу, то она готова поставить свои уши на то, что он ушёл от его матери к другой бабе. Что тот факт, что в тринадцать ему отбили все мозги, многое проясняет в его поведении. Но она молча забралась под одеяло и обняла Рафаэля, склонив голову ему на плечо. – Я не хочу оплакивать ещё и тебя, Сурана. – Что это значит? – Я говорю о твоём сумасшедшем плане.       Желание обнимать Рафаэля у Нерии сразу пропало, но она продолжила это делать, пока в её голове стремительно прояснялось. Сразу стало понятно и почему он остался, и почему вдруг начал рассказывать о трудном детстве. Весь такой несчастный, преданный любимой мамочкой. Нерия была почти уверена, что не было у него никакой мамочки. Этого гада точно родила змея. И та от него отказалась, когда увидела, что из себя извергла. – Ты ведь всё это придумал. – Что? – Про мать-алкоголичку, – Нерия отодвинулась и посмотрела Рафаэлю в глаза. – Зачем мне придумывать такое?       Нерия встала с кровати, одеваясь и мысленно обзывая себя словами, самым добрым из которых было слово “овца”. Тупая овца, которая поверила, что Рафаэль и правда хочет с ней сблизиться, а не манипулирует ею в очередной раз, чтобы отговорить от того, что она затеяла. Не хочет он её оплакивать, конечно. Как всегда боится за свою драгоценную шкуру. – Я иду к Малии. – Нерия, пожалуйста, – предпринял последнюю попытку Рафаэль, – останься со мной, прошу тебя. – Когда я вернусь, надеюсь, тебя здесь не будет.