Эффект бабочки

Это был первый из двухсот семидесяти дней. Я просыпаюсь медленно, наполовину замершая между реальностью и сном, не хочу думать, для чего нужно это пробуждение. Сквозь мои, немного приоткрытые, глаза я вижу нежно-розовые пастельные тона моей комнаты. Я помню поход в магазин красок с моей мамой, и выбранный мной конкретный оттенок, лишь из-за его имени. Первый поцелуй. Дверь открылась. Я сильнее укуталась в одеяло, защищающее меня от внешнего мира. - Пора вставать, милая. Твой первый день в школе. Такой мягкий голос моей мамы, но достаточно громкий, чтобы достичь моих ушей. Тщетно пытаюсь заткнуть уши мягкой тканью, но все еще слышу этот голос. Может, стоит сделать вид, что я сплю? Похитить несколько секунд спокойствия? Нет. Едва слышно бормочу что-то, заставляя себя выбраться из своей крепости. - Завтрак готов. Я даже купила твой любимый апельсиновый сок. Я вздохнула с облегчением, когда она исчезла. Скидываю с себя одеяло и смотрю в зеркало, видя поврежденную , глядящую в ответ. Я прикасаюсь к своим губам, думая «первый поцелуй, первый поцелуй». Нет, не должна думать об этом. Я должна держаться подальше от этого места. «Этого места, этого места». Я одеваюсь, словно робот, вынужденный носить человеческую одежду. Жизнерадостный оттенок моего желтого платья вызывает сильное отвращение в моем желудке. Раньше желтый был моим любимым цветом. Не думаю, что он до сих пор остается таковым. Может, мне стоит податься в эмо, криво обрезав свою челку и восхваляя мой любимый черный цвет. Закалываю ее и удивляюсь тому, сколько всего придуманно в этом мире. Спускаюсь вниз, завтракаю. Мои родители ждут меня, мой отец улыбается: - Готова к первому дню? - Ты выглядишь прелестно в этом платье, Куинн. – разумеется, мама. Куинн. Куинн. Куинн. Куинн. Куинн. - Люси. Я удивленно оглядываюсь, прежде чем осознаю, что это сказала я. Люси. Мое настоящее имя Люси. Люси. Куинн. Почему я это сказала? - Что? - Хочу, чтобы в этом году меня называли Люси. Не Куинн. Мои родители переглянулись. Это всегда плохой знак, когда они переглядываются. Это означает, они установили телепатическую связь. Они нахмурились: обеспокоены и удивлены. Все вышеперечисленное. Это плохой знак. Я мысленно проклинаю себя, говорю себе заткнуться. - Все, что хочешь, милая, - произносит моя мама. Но это не все, чего я хочу. Я знаю, они будут называть меня Куинн, так или иначе. Я еду в школу. Поездка кажется очень короткой, несмотря на то, что длится добрых пятнадцать минут. Не хочу делать этого. Я понятия не имею, что произойдет. Я хотела бы просто ехать, и ехать, и ехать весь день, и никогда не идти в школу. Я могла убежать. Это была бы история, достойная репортажа. Богатенькая Фабре укатила в горы, родители купили манекен в качестве замены. Как только я въехала на стоянку МакКинли, люди начали пялиться на меня. Я никогда не испытывала стеснения за мою машину раньше, но сейчас я думаю, что я самая глупая девчонка в мире, попросившая ярко-красную, словно чертов вишнево-яблочный пунш, машину на свой день рождения. Самый заметный автомобиль, словно глоток свежего воздуха, среди этих ржавых и видавших виды развалюх. Некоторые ученики пихают друг друга в бок, едва мой автомобиль проезжает мимо. Ха-ха. Я выхожу из машины и направляюсь к парадному входу. Отвожу глаза и стараюсь не смотреть на учеников, но чувствую их прожигающие взгляды. Говорю себе идти, идти, идти. Быстрее, вытаскиваю свое расписание и читаю то, что я уже и так запомнила. Шкафчик 413. Тринадцать. Невезение? Удача? Может четверка компенсирует неудачу? Я не знаю. Я почти сделала это, почти, но некоторые из черлидерш загнали меня в угол. Не знаю, как они нашли меня так быстро. Я думаю, у Сью Сильвестр есть встроенное радио-коммуникатор, как и в ушах этих болельщиц, в том числе и моих, вычисляющее наше расположение в любой заданной точке. Может она даже встроила нам чипы, как мы сделали это с моим мертвым псом. Ну, мы встроили чип, когда он был еще жив. - Эй, Куинн! Как бы я хотела ходить здесь, притворившись глухой, но, к сожалению, таковой не была. Может удастся притворится, будто я потеряла слух в течение нескольких недель? Но мне приходиться обернуться. Разворачиваюсь на триста шестьдесят градусов и сталкиваюсь лицом к лицу с Сантаной и Бриттани. - Куинн, где тебя черти носят? Мы пытались позвонить тебе с той жуткой вечеринки Рейчел. Это было три недели назад, если не больше. - Извини. – на самом деле, мне было все равно. Сантана изогнула бровь. Теперь она выглядит сердитой. Ее голова слегка наклонена, волосы плотно затянуты в хвост. Он раскачивается взад-вперед, словно конский, отмахиваясь от летающих насекомых каждые несколько секунд. - Это все, что ты можешь сказать в свое оправдание? – спросила она. Ее голос был удивительно похож на рычание. - Что еще ты хочешь услышать? – твердо спрашиваю я. В ту же секунду понимаю, что не стоило этого говорить. - После вечеринки Рейчел ты полностью отделилась от нас, и мы не слышали о тебе ничего целую неделю. Никто не слышал. Все, что мы могли думать – ты мертва. Это слухи, все говорили об этом. Я не знала, чему верить. Сегодня твой первый день. И ты совсем другая. Другая. Дру. Га. Я. Не знаю, что это значит. - Тебе не понять. – произношу я дрожащим голосом, - Тебя там не было. Вы пили, пьянели, развлекались. Делали все то, что обычно делают подростки. Я – нет. Люди разносят слухи, но они всегда о чем-то говорят. На самом деле, они ничего не знают. Если ты моя подруга, ты спросишь, что со мной не так. Пожалуйста, спроси. Но я не произнесла этих слов. Это было в моей голове, кино, будто бы моя жизнь. Я сказала это, она спросила, что произошло. Я ответила и заиграла чувственная музыка, а потом титры. Продолжение будет, возможно, если фильм соберет достаточно денег. Но все это происходит не в моей голове. Это вне нее. И я просто стою здесь. Бриттани, не сказавшая ни слова за это время, видимо пытаясь собрать наш диалог воедино, вдруг произнесла: - Куинн, ты обрезала свои волосы? Они выглядят короче. Сантана сфокусировалась на мне. Она понимала, что Бриттани права, мои ангельские золотистые локоны были отстрижены. Она удивилась тому, что не заметила этого сразу. Может, она подумала, что мои волосы забраны назад и скрываются за моей головой. Она была в замешательстве. - Что, черт возьми, с тобой, Куинн? – яростно спросила Сантана. Великое слово, не так ли? Яростно. Слово из словаря, для одного учителя, на одном из уроков английского языка. Я взглянула на нее. Интересно, мы были когда-нибудь настоящими друзьями? Большая часть нашей дружбы прошла в лагере: потные хвостики, сплетни и соревнования. Какой-то части меня она всегда не нравилась, и теперь я понимаю, что и вовсе никогда ее не любила. Не могу больше ни секунды на нее смотреть. Я думаю, она начала проклинать меня, едва я отвернулась, но у меня есть пульт дистанционного управления от этого мира, и я просто отключила звук. Я прохожу и люди замолкают, наблюдаю за движениями губ, проходящими мимо людьми и хлопаньем шкафчиков, но ничего не слышу. До тех пор, пока не замираю у своего шкафчика, у шкафчика 413. Все же, я решила, что это невезение. Здесь было несколько учеников, собравшихся, словно животные Сафари на водопой, и учителя, рассматривающие это всего секунду, перед тем, как позвать дворника. Я стояла среди животных и снова и снова читала эти пять букв, написанные ярко-красным на моем шкафчике. Шлюха. Звук рушащегося вокруг тебя мира – это странно тихо. Сначала это похоже на далекий грохот, поезд, может быть, а потом это становится громче. Это разрывает все на клочки, пока, наконец, не приближается вплотную, до тех пор, пока ты не остаешься единственной выжившей, крича, что все уничтожено. Мои ноги продолжают идти, я замираю на месте, все еще глядя на это слово. Может, никто не увидит меня. Может, если я притворюсь невидимой, я прекращу свое существование. Звонок. Я слышу это, он пробивается сквозь мою кнопку отключения звука и больно бьет по ушам. Это находка. Теперь я в центре этого места. Места, где суетятся и толпятся студенты, делятся сплетнями и шепчутся друг с другом. Жужжащий звук разозленных плеч становится все громче в моей голове. Мой первый звонок оповещает меня о начале урока литературы. Но почему я здесь? Я думала, что люблю слова. Слова объединяются вместе, тысячи из них, и рассказывают нам историю. Книги, что мы изучаем, разглядываем, созерцаем, разрываем в охоте на символизмы и метафоры, и другие -измы и –оры. Я сидела сзади, сбавила темпы. Раньше я всегда сидела спереди. Наш учитель – мистер О' Коннорс. Он говорит, что литература – форма эскапизма, способ для человеческого ума укрыться в мире, в котором его и вовсе нет, а, следовательно, нет и никаких проблем. Он, в отличие от других учителей, не тратит время на ужасные «расслабляющие» замечания, приветствия, брошюры, он не ходит по комнате, нарезая круги, и рассказывая лишь о себе. Он ныряет прямо вглубь. Не уверена, нравится мне это или нет. Когда мистер О' Коннорс видит мой рюкзак, все еще сжимаемый мною и находящийся позади меня, ведь я все же соизволила ворваться в мой шлюхо-шкафчик, он говорит, что это против школьных правил – носить рюкзак, но раз это мой первый день, он не возражает, если завтра его не будет. Я киваю, и опускаю голову к своему письменному столу. Меня бросает в жар, когда я чувствую, будто миллионы глаз смотрят на меня. Никто бы меня и не заметил, если бы не он. Ненавижу его за это. Затем он делает перекличку имен, что, к счастью, отвлекает от меня внимание, потом что это так истерически, смотреть, как учителя портят имена в первый день в школе. Кто-то хихикает, вопли раздаются с галерки. Затем. - Люси Фабре. Молчание. Мистер О' Коннорс сверяется со своим списком. - Люси Фабре. – повторяет он. Я не хочу поднимать руку. Я не хочу претендовать на право собственности этого имени. Я сижу здесь, глядя на затылки, пока ученики не начинают оборачиваться. До того, как меня принимают за глухую, или еще что-нибудь, я поднимаю руку. Однако, я не исправила его. Может, я все же буду Люси. - Курт Хаммел? - Здесь. Я напряглась. Его голос, очень высокий, несколько далекий, будто на другом конце комнаты. Я не смотрела на него. Интересно, он посмотрел на меня, когда назвали мое имя. Последняя вещь, которую сделал мистер О' Коннорс, до того как это стадо овец услышало второй звонок, это посадил нас на определенные места. О да. Распределение мест, стоны, несчастье. Отдельно от ваших лучших друзей, вашей группы, вынуждены сидеть с кем-то странным, только потому, что его фамилия по алфавиту находится ближе всего к вашей. Глупые, глупые, глупые. Всего секунду заняло понимание того, с кем я буду сидеть рядом весь год. Абвгдеежз… В конечном итоге, я сижу в задней части класса, что было прекрасно. Краем глаза я наблюдаю за тем, как Курт Хаммел поднимается со своего места и садиться прямо позади меня. Алфавитный порядок. Глупые, глупые, глупые. Кто придумал алфавитный порядок? Они должны быть расстреляны. Я абсолютно неподвижна. Сижу очень тихо, стараюсь не дышать слишком громко, что если я привлекаю слишком много внимания и они могут слышать мое глухое сердцебиение? Тук, тук, тук. Словно тяжелый рок, стучит так быстро в моей груди. Это больно. Он прямо позади меня. Я могу чувствовать его взгляд у себя на затылке, но не могу ничего с этим поделать. Я не могу думать о нем, потому что тогда я думаю о лете и о вечеринке Рейчел. А потом только обрывки, которые я не могу соединить в одну единую мысль. Мой мозг не в себе. Нужно позвать мозгового ремонтника. Он помнит? Интересно. Он помнит это так же, как я? Неужели он забыл, как пыталась когда-то я? Я хотела представить, что случилось бы после. То, что Курт просто забыл об этом инциденте и сидит сейчас позади меня, не было большим делом для него. Я ведь просто очередная незнакомка. Но мы не чужие. Это не так. После того, что произошло. Что он знает? Что я ему наговорила? Бормотание во сне, прогулки в полупьяном виде. Крики и слезы, превращающиеся в слова, которые он все же смог понять, несмотря на ползучее чувство страха. Он ничего не знает. Он ничего не помнит. Он помог мне в трудную минуту и мы оба забыли об этом. Это то, что я буду говорить себе снова и снова, для того, чтобы остаться в здравом уме на этом чертовом уроке литературы с мистером О' Коннорсом. Звенит звонок и я исчезаю.