С понедельника по воскресение

Нож вошёл в кожу удивительно легко, как в масло. Несколько секунд Матвей не ощущал боли, только расстроенно думал, что совсем недавно наточил ножик собственными руками. Боль пришла потом, тупая, расплывающаяся. Как будто камень кинули в пруд и по зеркальной глади побежали круги. Игорь, внезапно испугавшись, дёрнулся, рука поползла сверху вниз, наискось расчерчивая грудную клетку алой глубокой полоской. Матвей смотрел, как вспарывалась кожа, как расходились ткани, как венозная кровь хлынула водопадом. И, наконец, закричал. Понедельник. Да, это абсолютно точно был понедельник. За всю жизнь у Матвея никогда не случалось счастливых понедельников. Особенно, если это было первое число. Не то, чтобы Карев верил в нумерологию, но он мог бы сопоставить факты и понять что такая комбинация приносила ему сплошные несчастья. Первого числа и как раз в понедельник, умерла его мама. Первого числа, спустя несколько лет, отца положили в больницу с острым бронхитом и Матвею пришлось два месяца выживать практически в одиночку; первого он свалился с гаражей и чуть не сломал себе шею. И первого июля шестнадцатого года они стали встречаться с Игорем. Это было ново, интересно и классно до безобразия. Ещё бы, когда тебе всего пятнадцать, ты от одного поцелуя улетишь в космос, особенно, если поцеловался с человеком своего пола. И непременно подумаешь, что вот оно, твоё счастье, с которым ты проживёшь всю жизнь, плечом к плечу борясь с обществом, которое, разумеется, поголовно настроено на то, чтобы выпотрошить тебя в каком-нибудь тёмном переулке. Матвей, конечно, смутно представлял, как ему можно в российских реалиях создать семью с мужчиной, но был полон надежд. Он не раз наблюдал, как счастливые парочки за руки бродят по Питеру с кучей радужной атрибутики, начиная от разноцветных носков и заканчивая такими же волосами. Матвею нравились все эти яркие цвета, нравились парады, которые ежегодно устраивали на Сенатской площади. Нравился Игорь. Он был очень умный, о чём не забывал постоянно напоминать. Учился в лучшем лицее города, собирался стать лингвистом и прочитал целую кучу книг. Матвей смотрел на Игоря влюблёнными глазами, думал о нём днями напролёт и вообще, светился от радости. Ещё бы, дружить с кем-то кто старше тебя на год, знает целую кучу всего, ещё и выглядит просто потрясающе. Хотя, если честно, Игорь не был особенным красавцем. Если бы кто-то посмотрел на него не через пелену влюбленности, то не увидел бы в нем ничего примечательного. Возможно, кому-то он даже показался отталкивающим.Сутулый, без намёка на хоть какую-то крепость мышц, с подростковыми прыщами, с блёклыми глазками под стёклами старомодных очков. Но разве всё это могло остановить Матвея? Он был готов любить Игоря вечность. Наверное, без малого пять лет — это, в некотором роде, она и есть. Ну, уменьшенная копия. За прошедшие годы Матвей успел получить в колледже специальность инженера-конструктора, отслужить, и полгода отработать на заводе. Вообще, Матвею нравилась его жизнь. В какой-то степени. Он всё чаще стал ловить себя на мысли, что происходит нечто не совсем хорошее. Например, как сейчас. Только начинался вечер понедельника. Матвей недавно вернулся с работы, быстро сварил пару сосисок, хотел предложить Игорю поужинать вместе, но тот отказался, крикнув из комнаты, что уже поел. Это, конечно, покоробило Матвея, когда он сам возвращался раньше, то всегда стряпал на двоих. Игорю такая мысль и в голову не пришла. В воздухе чувствовалось особенное напряжение, Матвей уже давно научился определять его. Пахло очередной ссорой, так что Карев решил не раздувать конфликт. Подумаешь, Игорь не приготовил ужин, наверное, был слишком занят. «Сколько ещё ты придумаешь ему оправданий?», — рассеянно думал Матвей, стоя под душем. Обычно вода всегда помогала ему, смывала усталость и плохие мысли. Но сейчас тревожное чувство никак не хотело исчезать. Опустив голову, Матвей наблюдал, как вода утекает в слив. «Вот бы я тоже мог взять и утечь. И плыть, плыть, до Финского залива, а потом…может, жить на корабле или…уплыть куда-нибудь». Мысли текли вяло и в разброс, Матвей погрузился в состояние, наподобие транса. Конечно, перспектива уплыть казалась заманчивой, но всё-таки покидать Питер ему не хотелось. Он любил этот город, пусть не очень приветливый или просторный, родной дом в Фонарном переулке, где Матвей вырос и где до сих пор жил его папа, наконец, своих друзей. Хотя, наверное, Аркадий с Лёшкой без вопросов снялись с места и поехали бы с ним. Лёха был тем ещё авантюристом, ему с детства принадлежали всякие безумные идеи, он предлагал и сигать с обрыва в речку, и бродить по недостроям, и бегать возле железной дороги. Не удивительно, что он стал монтажником-высотником, это была работа как раз для таких смельчаков. И, опять же, в любом городе такие пригодятся, так что найти работу на новом месте ему будет легко. Как и Аркадию, служащему в полиции. Для этого тоже нужна была смелость, но ещё и рассудительность, которой у Трубецкого было навалом. Но, должно быть, именно из-за неё он бы и не уехал из Питера в никуда. — Ты что там, утопился? — с той стороны двери раздался дребезжащий голос. — Вылезай давай. Матвей встрепенулся, быстро повернул кран. Сразу стало оглушающе тихо. Он вдруг вспомнил начало книги, которую читал ещё в детстве. История начиналась с того, что девочка, кажется, из детского дома, мылась, отсчитывая положенное время, потому что если бы не уложилась в установленное, надзирательница бы высекла её розгами. Матвей не помнил ни названия книги, ни что случилось потом, но этот эпизод почему-то всплыл в памяти. Дотянувшись до полотенца, Матвей быстро вытерся, оделся и выскользнул из ванной, оказываясь в пустом коридоре. Наверное, Игорь уже ушёл в комнату. И в самом деле, он обнаружился там, когда Матвей вошёл, и закинул на дверь полотенце для просушки. Сидел, сгорбившись, на диване, установив ноутбук на колени, быстро щёлкал узловатыми пальцами по клавиатуре. — Вода дорогая, — проговорил он, не отрываясь от своего занятия. — Что поделать, — вздохнул Матвей, доставая из шкафа ватман и расстилая его на столе. На курсах повышения квалификации задали создать чертёж нескольких деталей. — Не плескаться в ванной, как будто ты миллионер, — отрезал Игорь. — Что ты такой злой, у тебя что-то случилось? — спросил Матвей прямо. — Если что — расскажи, я постараюсь помочь. — Отвали и не мешай мне работать. Матвей тихо выдохнул, вооружился карандашом и принялся выполнять задание. Только казалось, что чертить легко, на самом деле это было совсем не так просто. Нужно было сосредоточиться и не отвлекаться, а это было достаточно проблематично, учитывая, как громко Игорь долбил по клавишам. — Опять ты елозишь карандашом своим, — вдруг проворчал он. — Перестань, мешаешь. Мне надо закончить перевод. Матвей старался не шуметь сильно, но, очевидно, шуршание карандаша вызывало больше неудобств, чем долбёжка по клавишам. — Просто уйди в другую комнату, — он дёрнул плечом. — У тебя же ноут. И никто никому мешать не будет. Ритмичный стук затих. Матвей поначалу обрадовался, но потом понял, что зря. Люди не меняются, давно пора было это понять. Или хотя бы избавиться от розовых очков? Игорь был выше Матвея, что было не так уж и сложно, учитывая, что Кареву не в кого было быть высоким. И пусть он обгонял своего папу на целых десять сантиметров, метр семьдесят восемь не мог тягаться с ростом сто восемьдесят девять. Раньше Матвею нравилось, что Игорь такой высокий, но теперь он испытывал тревогу, когда Никишин вот так нависал над ним. Чтобы не чувствовать себя совсем уж гномом, он поднялся, но это мало ему помогло. — Это мой дом, — угрожающе-низко проговорил Игорь, вперив в Матвея свой ледяной взгляд. — Не ставь мне условия. — Да успокойся, не ставлю я никаких условий, — Матвей сжал в кулаке карандаш, отвёл глаза. — Сам вали в другую комнату, если тебе так надо. А мне не указывай. Матвею, как человеку мирному, не хотелось очередного конфликта. Честно говоря, он страшно устал воевать. Карев вообще не понимал, почему вообще люди выдумали для любви определение «личный фронт». Наверное, отсюда и росли ноги у этой проблемы, ведь фронт означает непрекращающуюся борьбу, постоянный конфликт, ни минуты спокойствия, только нервное напряжение. И у них с Игорем давно не было никакого спокойствия, они всё время были на ножах, что вгоняло Матвея в бесконечную тоску. Матвей ощущал её даже во время относительного затишья, каждый раз держа в уме, что нужно быть осторожным. Житьё с Игорем напоминало сидение на пороховой бочке, постоянно ожидаешь, что она вот-вот взорвётся и разнесёт тебя на куски. Матвей устал, так устал, что готов был, как дикий зверь, отгрызть себе лапу, только бы освободиться. Инстинкт самосохранения был страшной штукой, об этом рассказывала лучшая подруга Карева, Алиса, с которой они учились в одном колледже, только на разных факультетах. Она рассказывала, что этот самый инстинкт заставляет диких животных, вроде рыси или волка, отгрызть собственную лапу, попавшую в капкан. К таким радикальным методам она и сама прибегла, образно говоря. Сначала сбежала от матери, поступив в колледж, потом нашла подработку в местной поликлинике, и теперь работала процедурной медсестрой там же. Воспоминания об Алисе подбодрили Матвея, он свернул ватман, собрал все свои принадлежности и ушёл в другую комнату. Конечно, без стола и яркого света чертить было не так удобно, но всё-таки работу надо было выполнить. Тем более, без Игоря стало спокойнее. Перед тем, как приступить к работе, Матвей посмотрел за окно, где уже сгустились летние сумерки. Двор пустовал, сиротливо сжался под тусклым светом уличных фонарей забытый кем-то на детской площадке плюшевый зайка. «Правильно ли я поступаю?», — задумчиво спросил себя Матвей.