выбор

Жила видит её впервые спустя двенадцать лет. Вживую, не на маленьком экране телевизора похмельного дурмана в желании после знатной попойки сделать себе побольнее, а вот так – когда она бредёт медленно куда-то, будто бы и не замечая ничего вокруг. Розовое пальто на плечах слишком тонкое для этой промозглой осени, а холодным ветром наверняка можно застудить открытые юбкой ноги. Похудевшая, выцветшая вся, тащит чемодан, сжимая ручку до побелевших пальцев, и Жила сам не замечает, как начинает идти вслед. Он забывает, что куда-то шёл, что у него дела, и просто тянется вперёд, как побитая собака, ищущая ласки и тёплого приюта. Сам себя одёргивает, когда до ссутуленной тонкой фигуры остаётся буквально несколько шагов, и останавливается. Спрашивает у самого себя, какого чёрта он творит, провожая чужую спину больным взглядом. У неё наверняка жизнь своя, хорошая и успешная, в сиянии телевизионных камер и блеске золотого обручального кольца. Школьным глупым влюблённостям там места быть не может. Жила убеждает себя, что не хочет портить ей день своим ненужным присутствием, скрывая за этим простую мысль о том, что он банально боится. Боится увидеть в синих глазах вежливое безразличие и холод. Наткнуться на чужое счастье, которое построено без его участия. Поэтому он просто стоит и смотрит, не ощущая холода от резких порывов ветра. Осень удивительно мерзкая и грязная. Все тропинки парка в гниющих опавших листьях и мелком мусоре. Жилу начинает тошнить от каждого сантиметра этой улицы, и он уже собирается отвернуться, когда замечает это. Как замедляется её шаг, как она покачивается немного, останавливаясь, и опирается рукой о спинку разломанной деревянной лавочки. Жила идёт вперёд, не задумываясь. Смотрит взволнованно, как она опускает светловолосую голову в попытке отдышаться, и успевает поддержать за спину и талию, когда её снова шатает. От розового пальто пахнет дешёвым хозяйским мылом и сыростью. Спина под его ладонью ощущается худой даже под несколькими слоями ткани. – Таня? Тебе плохо? Жила всматривается в её бледное лицо с побелевшими губами и чётко очерченными скулами. Она выглядит измождённой – совсем не так, как должен выглядеть счастливый человек, и Жила неосознанно чуть прижимает её ближе в попытке защитить непонятно от чего. Тут же себя одёргивает и хватку ослабляет. В синих глазах напротив мелькает искреннее удивление напополам с радостью, но они настолько приглушены усталостью, что исчезают практически сразу же. Таня улыбается слабо, пытается выпрямиться, вернуть себе уверенно опрятный вид и тихо так отвечает: – Здравствуй, Витя. Мне… всё хорошо. У неё голос чуть хриплый, будто застуженный, и красноватые воспалённые веки. Словно она плакала, плакала долго и с надрывом. У Жилы тут же в груди закипает комок ярости. Он отстраняется, когда видит, что Таня чувствует себя неуютно со стоящим вплотную к ней Витей, но далеко не отходит чисто на всякий случай. Кивает на всё ещё зажатый в её руке чемодан: – Переезжаешь? Таня взгляд отводит в сторону и перехватывает ручку двумя ладонями. У неё запястья тонкие совсем, и Жиле хочется обхватить их своими руками, чтобы согреть, совсем как раньше. – Я… я просто гуляю. – С чемоданом? – Это долгая прогулка. Жила смотрит, как поджимает уязвлённо Таня бледные губы, и вздыхает, коря себя за дотошность. В самом деле, ну какая ему разница должна быть, куда она ходит и зачем? Он чешет неловко макушку прямо через шапку, сдвигая её немного на лоб, и тянет руку к чемодану. – Ну давай хоть помогу. Тебе куда? Таня от его прикосновения уходит и освобождает одну ладонь, чтобы закрыть ей лицо. Глаза прикрывает в выражении страдания и боли, и Жила застывает, не зная, что ему делать. Он сказал что-то не то? Витя смотрит, как вздрагивают пару раз худые плечи, и хмурится, сжимая кулаки. – Мне… некуда мне, Витя… некуда… Она всё же плачет. Беззвучно, с тихо катящимися слезами из глаз, и Жила подходит к ней вплотную. Обнимает за плечи, касается аккуратно ладонью непривычно мягких без лака волос и бормочет на ухо какую-то успокаивающую чушь. Он тянется забрать этот злополучный чемодан, и их руки соприкасаются. Ладони Тани ледяные и трясущиеся, и Жила осознаёт, что вот так «гуляет» она уже довольно продолжительное время. Решительно забрав чемодан, Витя ласково, непривычно для самого себя проговаривает: – Ну тише-тише, хорошо всё. Пошли, отогревать тебя будем, ледышка уже совсем. – Н-ну что ты, я не хоч-чу… у тебя дела, наверное, какие-то, а я… Голос у Тани смущённый и тихий, но мягкому напору сильной ладони она поддаётся и идёт рядышком. У Жилы от вида её опущенных плеч свербит что-то больно в груди. – Нет у меня никаких дел. А вот чай с плюшками имеется, как раз тебя ждут. Таня улыбается слабо и вытирает влажные щёки холодными ладонями. Размазывает немного потёкшую тушь по виску, но Витя ей об этом не говорит – знает, что засуетится, начнёт зеркало искать и смущаться, как делала всегда. Жиле на это смазанное пятно плевать, она будет красивой, даже если с ног до головы вымажется в саже. В квартире съёмной не убрано и прохладно, на тумбочке в прихожей валяются штаны, которые он вчера в спешке переодевал, обнаружив большую дырку только перед выходом, а на кухне в раковине стоит немытая посуда. Жила чувствует, как от иррационального стыда щёки заливает краской, но уверенно Таню заводит внутрь, чтобы тут же загреметь чайником. Ставит на плиту греться, чашки самые чистые достаёт и, заметив, как дрожит сидящая скромно на табуретке гостья, идёт в комнату. Приносит оттуда большой и тёплый плед, выданный братом пару недель назад, и опускает его на чужие плечи. Таня благодарит тихо и смотрит в пол. Жиле это решительно не нравится. Он подходит ближе, присаживается на корточки перед ней и осторожно берёт её всё ещё холодные ладони в свои руки. Он готов к тому, что она может одёрнуть его, уйти от нежеланного прикосновения, даже ожидает этого от неё. Но Таня сжимает худыми пальчиками его руку и судорожно выдыхает. Жила решается задать вопрос: – Что случилось? Ты можешь рассказать мне. Таня молчит. Дышит учащённо, явно сдерживая слёзы, и Жила собирается было встать и отойти, чтобы не давить на неё, но она цепляется за его руку, останавливая. Закрывает глаза, опуская голову, будто виноватой себя чувствует, и начинает рассказывать. О долгой жизни с человеком, любящим деньги и самого себя больше чем её. О том, как попытка полюбить оказалась неудачной. О лишениях и предательстве. Говорит сбивчиво, коротко, совсем не так, как привыкла вещать с экранов телевизоров для сотен и тысяч людей, и Жила успокаивающе водит большими пальцами по её запястьям, мысленно уже расчленяя каждого, кто посмел обидеть. Когда Таня заканчивает тихим «наверное, мне стоит вернуться», Витя спрашивает ровно: – Ты его любишь? У Тани лицо тут же становится непроницаемым. Нет даже слёз. Она выдыхает, и выбившаяся из причёски прядка волос плавно взлетает, чтобы снова опуститься на её щёку. Жила сдерживает порыв коснуться этой завитушки. Ответ ровный и уверенный: – Больше нет. – Ты хочешь вернуться? – Нет. – Значит, не вернёшься. Жила сжимает чужие ладони в своих и привстаёт, чтобы коснуться губами её лба в жесте щемящей нежности. Встаёт окончательно, выдвигает ящик стола, чтобы достать плюшки и парочку булочек, которые притащил вчера подбухнувший Тончик, и наливает заварку в чашки. Таня сидит, вцепившись в плед пальцами и смотрит на него неуверенно: – Вить, я… мне больше некуда… а ещё я…ну, дело в том, что… Таня запинается, бледнеет пуще прежнего, и Жила взволнованно хмурится. – Да в чём дело? – Я беременна. – От него? – Да. Жила кивает и хмыкает задумчиво. Смотрит, как до хруста стискивает Таня в руках плед, словно готовясь в тому, что её сейчас из этой квартиры выбросят, и подходит к ней ближе. Вид того, как она сжимается, готовясь к чему-то плохому, разбивает ему сердце. – Таня. – Витя снова присаживается, чтобы их глаза были на одном уровне, и касается легонько её щеки, чтобы вернуть себе чужой взгляд. – Я уверен, что ты будешь замечательной мамой. Но для этого тебе не нужно возвращаться туда, куда возвращаться ты не хочешь. – Но мне больше некуд… – Есть. Сюда. Таня жмурится и отрицательно качает головой. – Я не могу так… – Почему? Ты боишься меня? – Боже мой, Витя, нет, конечно. – Тогда что? Стыдно? Что я уголовник бывший? Я могу уйти, найти себе другое место и … – Прекрати! – Таня закрывает лицо руками и судорожно вздыхает. Её трясёт мелкой дрожью, но Жила не трогает, не зная, как она может отреагировать на прикосновение. – Это не из-за тебя. Я… это позор. Рожать без мужа, принести в подоле, растить безотцовщину и быть матерью-одиночкой. Я просто не смогу одна, а обременять ещё и тебя… Она замолкает с тяжёлым вдохом и всхлипывает. Жила смотрит на неё со смесью печали и надежды в глазах. – Танюш, я… Я не тот человек, который может говорить тебе это, но… Лучше жить счастливым с одной мамой, чем в семье, где родители терпеть друг друга не могут. Просто знай, что тебе есть, куда прийти, хорошо? Без всяких условий. – Но почему? Таня отнимает руки от лица и смотрит. Уставшая, с покрасневшим носом и растёкшейся тушью, с тяжёлым выбором, который ей ещё предстоит сделать. Жила смотрит на неё и без слов улыбается. Поднимается, снова начиная копаться в ящичках, чтобы занять руки. Чай наводит, ставит на стол чашки и всё съестное, что находит на кухне. Вид Тани, пытающейся сделать вид, что она не голодала в последние несколько недель, причиняет Жиле едва ли не физическую боль. Он отдаёт ей всё, с горькой яростью испытывая желание уничтожить ублюдка, который довёл её до такого, а потом отправляет немного успокоившуюся Таню в ванную. Выдаёт свои самые чистые и маленькие вещи и быстро прибирается в квартире, распихивая всё по местам. Стелет неровно новую наволочку на кровати, проветривает в комнате и взбивает подушки, вспоминая что-то о том, что беременным, вроде бы, нравится обнимать их во время сна, и тут же удивляется, откуда эти познания взялись в его голове. Вид Тани в большой для неё футболке и широких штанах заставляет зачерствевшее было сердце растаять от умиления. С распущенными длинными волосами, без макияжа и в простой просторной одежде она выглядит так по-домашнему и тепло, что Жила едва сдерживает улыбку. Таня низкой никогда не была, и штаны серые подкатаны только на один отворот. Футболка просторная не показывает живота, хотя может его ещё и нет, Жила не знает, на каком сроке он должен появляться. Витя указывает на подготовленную постель, и Таня отрицательно качает головой. Обхватывает себя руками неловко и говорит уверенно: – Я на диване. – Нихр-… Нет, я на диване. – Нет, я. – Таня. – Витя. Жила выдыхает и закатывает глаза. Он уже успел позабыть, насколько упрямой она может быть. – Ты моя гостья, поэтому спишь тут. Да и кровать для меня слишком… мягкая. – Слишком мягкая. – Ага. Во взгляде Тани мелькает былое озорство, совсем как когда она ловила его за школьной теплицей, а Витя врал, что не курит, чисто с ребятами постоять зашёл. Жила по этому блеску в чужих глазах соскучился. Таня вздыхает и подходит ближе. Садится на край кровати, рукой проводит по одеялу и сжимает мягкий материал в кулачке. Губы сжимает, явно сдерживая слёзы, тихо выдыхает: – Спасибо. Жила касается мягко её плеча и позволяет себе провести мимолётно ладонью по распущенным волосам. Они мягкие и золотые. – Я рад, что мы встретились. Спокойной ночи. Он выходит из спальни, тактично прикрывая за собой дверь, и слышит, как поскрипывают тихонько старые пружины. После долгих переживаний наверняка сразу же заснёт. Выдохнув длинно, Жила упирается затылком в стену и прикрывает глаза. На мгновение в голове мелькает шальная мысль, что брат бы сейчас им гордился.