Огненный цветок в небе над Конохой

      Хьюга Хиаши запретил своей дочери приближаться к внуку Третьего Хокаге, так что между Ханаби и Конохомару началась холодная война. Они обходили друг друга стороной, обмениваясь лишь презрительными и хмурыми взглядами. Но вскоре произошли события, которые резко изменили жизни обоих детей.       Было объявлено о начале экзамена на звание чунина, в котором среди прочих генинов должна была принимать участие старшая сестра Ханаби, Хината. В клане Хьюга эта новость практически никак не обсуждалась, никто не выражал куноичи поддержку. Ханаби, не осознавая до конца опасности предстоящих испытаний, отнеслась к ним как к выпускному экзамену, сложному только для отстающих, каковой Хината в общем-то не являлась.       Когда стало известно о том, что на предварительных поединках двоюродный брат девушек, Хьюга Неджи жестоко избил Хинату — до такой степени, что возникла угроза ее жизни, — для Ханаби это стало настоящим потрясением. Она часами просиживала рядом с сестрой, которая на какое-то время оказалась прикована к постели, и пыталась осознать причины и глубину вражды, возникшей между родственниками. Лишь однажды куноичи обратилась с вопросами по этому поводу к своему отцу и получила ответ, который мог только ожесточить обе стороны еще больше: «Этому молодому человеку не стоило забываться. А твоя сестра должна была быть сильнее».       «Быть сильнее… — думала Ханаби. — Она должна была быть сильнее, чтобы… убить его первой?»       К началу финальных поединков Хината уже оправилась настолько, чтобы присутствовать на трибунах большой арены, но Ханаби не могла даже посидеть рядом с сестрой: ей полагалось занять одно из почетных мест, отведенных специально для главы клана Хьюга и его наследницы. Здесь, наблюдая за поединком двоюродного брата Неджи с каким-то безвестным генином, юная куноичи получила возможность узнать больше о собственном клане и его суровой политике.       Ханаби узнала о том, что Старшая семья, к которой относились она, Хината и их отец, управляла остальными Хьюга с помощью силы Проклятой печати. Раньше куноичи слышала об этой печати, но считала, что она нужна лишь для того, чтобы защищать бьякуган от врагов клана.       Еще одной неприятной новостью оказалось то, что Неджи, не относящийся к Старшей семье, самостоятельно овладел секретными техниками клана. Он продемонстрировал такой уровень способностей, до которого было весьма далеко обеим его двоюродным сестрам. Ханаби смотрела на бледное, словно окаменевшее лицо отца и чувствовала его гнев и страдания.       Сделав все эти ужасающие открытия, куноичи максимально ожесточилась. Вся череда событий, начиная с того момента, как она была объявлена наследницей клана, нанесла девушке множество ударов, ранила ее душу. Мог ли ребенок бесследно перенести такие потрясения? Ханаби казалось, что ее закрутило в ужасном смерче и она ни в ком и ни в чем не может найти опоры. Хьюга… судьба клана, отношения с родственниками и членами семьи, обязанности и долг, всеобщая ненависть и в то же время высокие ожидания… Ханаби всей кожей, всем существом ощущала, что должно произойти нечто еще более ужасное…       И это случилось. Ниндзя Звука во главе с Орочимару и в союзе с шиноби Песка совершили нападение на Деревню Листа в день финальных поединков, пользуясь тем, что значительная часть военных сил была сосредоточена на охране большой арены. И хотя атака была отбита, многие ниндзя пали в тот день, включая Третьего Хокаге Сарутоби Хирузена, пожертвовавшего собой, чтобы защитить деревню и запечатать грозного врага.       Ханаби, узнав эту печальную новость, не сразу осознала, что Третий был дедушкой Конохамару, а осознав, испытала сочувствие. Одно дело их перепалки с тем мальчишкой, и совсем другое — потеря родного человека. Да, в моменты ярости куноичи желала своему противнику всего плохого, но никогда не хотела, чтобы он по-настоящему страдал. Она укрепилась в своих чувствах, когда увидела Конохамару плачущим в день похорон Третьего, в день скорби по всем павшим шиноби.       Деревня залечивала свои раны. Все были слишком заняты решением насущных вопросов и обсуждением перспектив выхода из кризиса. В этой атмосфере всеобщей озабоченности будущим Конохи не было места эгоистическим размышлениям. Ханаби притихла, смягчила свой гнев и старалась быть полезной.       С огромным удивлением она заметила, как ее отец и двоюродный брат делают попытки к примирению. Куноичи не знала, что и думать…       Однажды она возилась во внутреннем дворике за беседкой, закапывая в ямку одну из своих записок с пожеланиями, и услышала, как по песку прошелестели дзори старшей сестры: Хината еще прихрамывала, поэтому звук ее шагов был узнаваем. Ханаби захотелось подшутить над сестрой, неожиданно выпрыгнув из укрытия («Хината такая трусиха!»), поэтому она притаилась с коварной улыбкой на устах.       Хината дошла до беседки и начала подниматься по ступенькам, и тут Ханаби расслышала поступь второго человека.       — Ну вот, — произнесла старшая куноичи, — здесь мы можем поговорить, как ты хотел, братец Неджи.       «Неджи!» — удивленно подумала Ханаби.       — Хината-сама, — произнес юноша, — я не смею просить прощения за то, что хотел убить вас: я сам себя никогда не прощу ни за свой поступок, ни за свое намерение.       — Не… Неджи-сан…       — Прошу вас не перебивать меня, — серьезно сказал Неджи. — Вместо глупого и бесполезного раскаяния я решил искупить свою вину. Хината-сама, с сегодняшнего дня вы находитесь под моей защитой, и если понадобится, я расплачусь собственной жизнью за то, что чуть не отнял вашу. Мне невыносимо быть в долгу.       — Братец Неджи, ни о каком долге и речи…       — Прошу вас располагать мной, — спокойно ответил юноша. — Это все, что я хотел сказать.       Хината смущенно молчала, и Ханаби, зная свою сестру, чувствовала, насколько она должна быть смущена. Младшая куноичи и сама испытала смесь удивления и восхищения, слушая речи своего сурового двоюродного брата.       — Если я вам не нужен, то прошу разрешения удалиться: вы еще не до конца восстановились и нуждаетесь в покое и отдыхе.       — Спа-спасибо, братец Неджи…       Молодой человек удалился — Ханаби убедилась в этом, используя бьякуган, — и вдруг Хината повторила со слезами в голосе:       — Спасибо… Спасибо! Его сердце смягчилось, какое счастье… Если бы и сестренка Ханаби могла стать прежней, тогда я была бы совершенно счастлива…       Старшая куноичи вздохнула. Теперь Ханаби почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она зажала себе рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос и не выдать своего присутствия.              С того дня Ханаби начала оттаивать. Постепенно, наблюдая за изменившимися отношениями между отцом, старшей сестрой и двоюродным братом, девочка и сама становилась более открытой и мягкой, к ней возвращались ее прежняя жизнерадостность и желание жить в ладу со всем миром. Скинув с себя замкнутость и ершистость, не свойственные ей от природы, избавившись от тяжкого груза вражды двух семей, Ханаби вновь вздохнула полной грудью.       Хината была с ней еще более нежна, чем раньше, и младшая куноичи откликнулась на эту нежность всем сердцем. Да, они очень разные с сестрой, но когда это им мешало находить общий язык? Ханаби смеялась и дурачилась, старшая сестра улыбалась ей в ответ и иногда мягко ее журила.       К двоюродному брату Ханаби привыкала намного дольше. Еще пару месяцев назад Неджи наводил на нее страх, был грубым и мог пригвоздить к земле одним лишь своим холодным и презрительным взглядом. Юноша не стал намного более общительным, но начал опекать Хинату как настоящий старший брат. Несмотря на свое покровительственное к ней отношение, он всегда был подчеркнуто почтителен и обращался к ней не иначе как «Хината-сама». Но теперь это было мягкое и уважительное обращение, а не прежнее ледяное, насмешливое, угрожающее «Хината-сама».       Неджи начал тренировать Хинату. Ему приходилось проявлять недюжинное терпение, и он, верный своему слову, проявлял его. Ханаби иногда наблюдала за их тренировками, но больше ей нравилось смотреть, как отец упражняется с Хинатой в тайдзюцу. Он уже не говорил, что она безнадежна, и как будто разглядел в старшей дочери зачатки таланта. Во всяком случае, Хиаши убедился в том, что у его дочери стальная воля — в тех вопросах, которые для нее по-настоящему важны.       Впервые за долгое время Ханаби почувствовала, что у нее есть семья. И почему-то чаще стала вспоминать человека, которого назвала когда-то своим врагом номер один. Она больше не считала Конохамару врагом, но думать о нем ей было все еще неприятно.              Как-то Ханаби тренировалась во внутреннем дворе, отрабатывая удары на манекене, когда пришел Неджи.       — Ханаби-сама, где же ваша сестра?       — Хинату забрал отец по срочному делу. Она просила передать тебе извинения, что не сможет сегодня потренироваться с тобой.       — Ясно. Ханаби-сама, — Неджи слегка улыбнулся, — может быть, вы хотите взять у меня пару уроков?       По итогу часовой тренировки молодой человек сделал для себя вывод, что младшая из его сестер и в самом деле намного более быстрый и уверенный боец, чем старшая, несмотря на четырехлетнюю разницу в возрасте.       Неджи и Ханаби сидели в тенечке на энгаве и наслаждались холодным чаем.       — Я дам тебе еще пару уроков, когда будешь готова.       В отличие от старшей сестры, к младшей юноша обращался то на вы, то на ты в зависимости от обстоятельств.       — Спасибо, ты очень добрый, братец.       — Я не так добр, как ты думаешь.       — И все-таки ты очень изменился.       — Я просто сбросил со своих плеч копившийся много лет груз ненависти.       — Как тебе это удалось? То есть… к примеру, есть человек, которого ты когда-то ненавидел, но теперь прежней злости нет, но ты все еще как будто не можешь отпустить мысли о нем, не можешь простить его до конца. Хотя хочешь…       Неджи покачал пустой стакан, глядя, как капли катятся по кругу, и ответил:       — Я просто перестал винить в своих несчастьях других людей.       Ханаби даже приоткрыла рот от удивления, услышав эти слова. Они так запали ей в душу, что позднее, ночью, лежа на своем футоне, девочка не могла заснуть и все повторяла их про себя. Перебирая собственные воспоминания, она обнаружила, что причинила Конохамару не меньше зла, чем он ей, и уже трудно было понять, кто начал первым. Еще Ханаби поняла, что вспоминать об этом человеке было неприятно не потому, что она не любила его, а потому, что каждое воспоминание о нем было связано с чувством стыда.       Да, ей было стыдно за свои детские выходки. До сих пор она считала, что Конохамару и его компания вели себя как сущие дети, но теперь готова была признать, что мало от них отличалась. Только вот в их поступках было больше глупости, а в ее — озлобленности на весь мир.       В ту ночь Ханаби твердо решила поговорить с Конохамару и покончить с их враждой. Однако занятия в школе еще не начались, так что осуществить это намерение было не так-то просто. Куноичи помог случай.       Как-то вечером она поздно возвращалась домой с тренировки и увидела Конохамару, который сидел на пирсе, обхватив ноги и положив подбородок на колени, и смотрел на отблески заката, ложившиеся на речную гладь. Ханаби не так часто видела его одного, без друзей, так что решила воспользоваться ситуацией.       Она подошла совсем близко, а юноша так и не поднял головы.       — Конохамару-кун, — произнесла Ханаби, — послушай, я хочу предложить тебе заключить перемирие.       Конохамару выпрямился и хмуро посмотрел на куноичи, которая еще несколько месяцев назад казалась ему пугающей. Сегодня это была всего лишь девчонка.       — Думаю, я должна принести извинения за свою грубость. На самом деле я не желаю зла ни тебе, ни твоим товарищам и сожалею о наших раздорах.       — В последнее время я слышал так много слов сожаления… Все извиняются за что-то и сочувствуют. Нет нужды делать это из жалости.       — Я не из жалости…       — Ну хватит! — Конохамару встал на ноги и яростно похлопал себя пониже спины, отряхивая штаны. — До сих пор ты ни разу не пыталась быть доброй со мной, а когда я пришел поблагодарить тебя за спасение Моэги, то получил дождь из тухлых яиц в спину! Я подумал, раз ты помогла Моэги, то не такая уж и злая и с тобой можно дружить, но это была ошибка! Никогда мы не будем друзьями, никогда я не забуду, как ты оттолкнула меня! Убирайся, Хьюга Ханаби, твои извинения не принимаются!       Во время этой тирады юноша распалялся все больше и больше, так что руки его сжались в кулаки, а лицо покраснело. В конце концов, выкрикнув последние слова, он сам же и убежал, оставив обескураженную куноичи одну на пирсе.