***
— А ты, младший по званию, вообще молчи! — раздражённо бросает Леонидов. Он слишком злится на Макса, и на то, как Лена его защищает, чтобы обратить внимание на выражение лица Вахтанга. Зря, конечно. День проходит без происшествий, прежде чем до Лёши доходит, что Леонов с ним не разговаривает. Вечером на парковке Лёша не может сесть в свою машину и куда-то ехать, ночью будет хуже, он знает, что проснётся от кошмаров, тянущих на дно. — Лёш? — слышит он, как будто сквозь мокрую вату. Леонидов не сразу понимает, что вцепился зубами в собственный кулак, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. — Эй, эй-эй-эй, — Вахтанг подходит к нему вплотную и забирает его руку в свои ладони, сочувственно вздыхает, когда видит кровь там, где зубы вспороли кожу. — Прости, прости, пожалуйста, — Лёша захлёбывается своими словами, вязнет в них. Вахтанг должен знать, какая Леонидов тварь, какой идиот и бесчувственный кретин. Это Лёша должен плясать вокруг него, но у них всё не так, не нормально, неправильно. — Тихо-тихо, — Вахтанг закрывает ему рот своей ладонью. — Ты не… Он замолкает, прежде чем снова заговорить. — Я хочу быть с тобой, слышишь? — Лёша смотрит на него неверящими глазами. — Я всё знаю, мне Громов рассказал. Про то, что ты делал… Делаешь! — Так это он тебя попросил? — Нет, я думал, долго думал, - Вахтанг машет рукой, обрывая себя. — Только не пропадай больше, — просит Лёша. — Так ты в тот день?.. — Вахтанг отступает на шаг, чтобы смотреть ему в глаза. — Я не сбежал, мне позвонили в три часа ночи, четыре трупа. Я не додумался тебя предупредить, а потом было уже по… — А потом был Комбинат, — договаривает за него Леонидов. — Я думал, ты тоже ушёл, поэтому согласился. — Дурак, какой же ты дурак, — Вахтанг морщится. — И я дурак. Я готов тебя вытаскивать, пока ты сам не перестанешь бороться, слышишь?***
Вахтанг впервые ночует у него, вместе с ним в одной кровати, и вроде бы всё ничего: присутствие другого человека успокаивает. Леонов даже заставляет его лечь спать пораньше: Лёша вынужденно превратился в полуночника, когда крыша дала течь. Он закрывает глаза, и, кажется, вскакивает с криком через секунду, бьётся затылком об изголовье. Рядом Леонов мгновенно просыпается и ловит за плечо, но Лёшу колотит так сильно, что он отбрасывает чужую руку. Вахтанг сдавленно ругается на своём родном языке, какое-то страшное грузинское «клезе», и Леонидову прилетает оплеуха. Сильно, больно, и этой секунды хватает, чтобы Леонов мог перехватить его, мечущегося. — Что тебе приснилось? — Вахтанг прижимает его к кровати за запястья и давит всем своим весом, не позволяя дёрнуться и навредить себе. — Говори, ну! — Макс, мне приснился Макс! — голос даёт петуха на последнем слове. — Мы были на озере! — И? Что было дальше? Я держу тебя, держу, — уже нормальным тоном говорит Вахтанг, что не вяжется с его побелевшими от усилий костяшками пальцев. — Я горел на берегу, а он смотрел, — хрипит Лёша сорванными связками. У него был похожий сон раньше, но в нём Максимов обрабатывал его ожоги после какого-то задания. — Выдыхай, выдыхай, слышишь? — Вахтанг не сильно хлопает его по щекам. Лёша поворачивается на бок, всё ещё вздрагивая, когда Леонов отпускает его руки. Вахтанг молча встаёт с кровати и уходит на кухню, шлёпая босыми ногами по полу. Стучит дверью шкафчика, что-то льётся. Возвращается Леонов практически неслышно, ставит что-то на тумбочку рядом с лёшиной головой и снова ложится. Лёша думает, что ночь будет бессонной, он обычно бодрствует до утра после кошмаров, но рядом спокойно и размеренно дышит Вахтанг, и Леонидов задрёмывает, сам того не замечая. * Он просыпается очень рано, он просыпается один: вторая половина постели аккуратно заправлена. Ни записки, ничего. Мокрая от пота футболка липнет к телу, и Лёша стягивает её через голову, прежде чем вцепиться пальцами в волосы. Как мог он думать, что нужен кому-то — такой. Не человек даже, сшитый из частей монстр, разваливающийся от прикосновений. Психует, уходит в ванную, зубы не чистит, а скорее жуёт пасту, потому что в висок стучит «Вахтанг ушёл». Пытается сполоснуть рот, но бьётся зубами о кромку стакана, давится и кашляет, вода идёт через нос. В машине включает радио, потому что впервые за долгое время не может ехать в тишине. В музыкальной паузе между новостями играет «а начиналось так красиво, как у Шекспира». * Заходит в дежурку за какими-то сводками, которые на самом деле не очень-то нужны: по своим каналам — точнее, Чистильщика, — информация появляется гораздо быстрее. Не может удержаться и спрашивает. — Леонов? — дежурный сверяется с записями. — Нет, с утра не появлялся. * — Решил опять послужить на благо страны? — спрашивает Громов, как только Лёша закрывает за собой дверь — Я полагаю, это риторический вопрос, товарищ генерал, — субординация слегка идёт к чёрту, потому что Леонидов почти не спал и давно не ел. — Оставь это, — Громов хмурится и придвигает к нему красную папку. — Вот твоё задание. — Что за комбинат? — спрашивает Лёша, выхватив взглядом в бумагах жирно выделенное слово. — Не комбинат, а Комбинат, — наставительно произносит Громов. — От тебя, считай, ничего не требуется, придёшь, посидишь-послушаешь. * Сегодня он консультант одной из сторон на этих переговорах, несмотря на то, что речь идёт о поставках оружия. Чистильщик прекрасно разбирается в этих вопросах в отличие от Алексея Леонидова. А ещё разговаривает на трёх языках — кроме русского и английского, которые знает Лёша. — А вы, молодой человек, идёте с нами, — тревожная сигнализация внутри начинает бешено крутиться и истошно вопить, когда на выходе из переговорной его останавливают два шкафообразных парня. — С какой это стати? — Леонидов стряхивает чужую руку со спины и одёргивает пиджак. Под лопатку врезается электрошокер, и он успевает только коротко вскрикнуть и упасть лицом в пол. Подбородок у Лёши всегда был «стеклянным», и сознание он теряет мгновенно. — Хочешь не усложнять себе и нам жизнь? — спрашивает седой человек в белом халате. Вариантов ответа на самом деле три: да, нет и пошёл нахуй, но Леонидов выбирает четвёртый. Собирает слюну и сплёвывает на пол алый сгусток и зуб. — Понятно, — кто-то со стороны хмыкает. — Дайте шприц. Тело, прикрученное наручниками к стулу, плохо подчиняется после удара током, мышцы постоянно подёргиваются, но Леонидов наудачу пытается отшатнуться. Шею обжигает. — Мимо вены, урод, — лёшина голова мотается в сторону, когда седой, несмотря на невеликий рост, с размаху бьёт его. — Держите его. В шприце не просто какая-то жидкость, сначала Леонидову кажется, что по венам льётся расплавленное золото, но это ощущение быстро уходит, и он чувствует эйфорию. — Твоё имя? — спрашивает седой. — Алексей, — отвечает Леонидов, не в силах сдерживать слова. Язык не просто без костей, он абсолютно не подчиняется хозяину. — Чей приказ ты выполняешь? Леонидов не может соврать, но Чистильщик — да, потому что он не служит никому и может придерживаться легенды. — Я консультант, — слова мягко срываются с губ. — Работал в Сирии. — Так ты не полицейский, — седой сплёвывает в сторону. Лёша открывает рот, когда Чистильщик внутри прячется, чтобы ответить — мать бы родную выдал, что уж там, но вместо этого сдавленно хрипит. В горле клокочет, как будто внутри него кипящий котёл. Вдохнуть и выдохнуть не получается, пока Леонидов не сплевывает подкатывающую к губам пену. — Что за чёрт? — седой отступает на шаг. — Сколько было в шприце? — Стандартная доза сыворотки плюс три кубика по вашему приказу, — старательно выговаривает лаборант. — Немедленно противоядие. Вокруг слишком много мечущихся людей, для которых ситуация из ряда вон. Его снова колют, и отдёрнуться Леонидов больше не может. Сознание угасает как солнце на закате. Он не дышит, а всхрапывает, как загнанная лошадь, давится пеной. В ушах звенит громкое «идиоты», и он бессильно повисает на наручниках. — Готов… — холодные пальцы ищут его пульс. Сознание, он не потерял сознания, просто не может открыть глаза! Леонидов не сразу понимает, что всё ещё жив, но на него уже никто не обращает внимание. — Блядь, он реально не мент, — матерится в трубку кто-то из лаборантов. — И ничего, передоз, сывороткой наширяли. Нет, раскололся бы, там доза для слона была. — Вывезите на теплотрассу, — рычит седой. — Идиоты, зачем нам лишний труп. * — Здесь выбросьте, — командует один из охранников, оторвавшись от экрана планшета. Сквозь полуопущенные веки Лёша видит, как дверь автомобиля откатывается в сторону. — С-сука, — кто-то касается его лица. — Тёплый ещё. Его карманы обшаривают, пока не находят телефон. Бесполезное занятие — вход в систему по биометрии, при ошибке ввода крошечный чип расплавит всю начинку телефона. — Это от сыворотки. Оставляем. Лёшу тянут одновременно за руки и за ноги, и он даже улавливает короткое ощущение невесомости, прежде чем ударяется о трубы, и только потом падает на землю. Он бы закричал, если бы мог, потому что рука подворачивается под тело, и это мучительно больно, но у него не получается достаточно напрячь мышцы, чтобы открыть рот. Большая красная клавиша с выбитым SOS, которую он нажал до того, как ударом тока весь план пошёл под откос, на эту клавишу вся надежда. * Земля вибрирует под щекой, словно кто-то запустил поезд без рельс. Переднее колесо останавливается в десятке сантиметров от его лица. — Твою же мать, — мутная пелена знакомо матерится голосом Ильи. Лёшу выдёргивают из-под машины, переворачивают на спину, потом — на бок, когда Леонидов отхаркивает пену. — Слышишь меня? — пальцы оттягивают веко, по глазам бьёт свет. — Земля, приём. Илья бросает коммуникатор прямо на траву и, видимо, включает громкую связь. — Что у тебя там? — шуршит в коммуникаторе. — След от укола на шее, сознание угнетено, неконтактен, — торопясь, перечисляет Илья. — Он был на Комбинате. — Передозировка сывороткой правды или каким-то аналогом, — немедленно отвечает собеседник. — Но я не уверен. — Мне что делать, умник? — В аптечке шприц с синей маркировкой, вводи всё, что есть. Если в течение пяти минут не поможет — он труп. * Лёша шумно втягивает воздух в лёгкие. Сердце стучит так, как будто хочет сломать рёбра. К коже медленно возвращается чувствительность, которая пропала сразу после введения сыворотки. Лёша с трудом приподнимает веки. Илья бледный-бледный, почти белый, выдыхает сквозь стиснутые зубы. — Сейчас поедем в больницу, — успокаивающе бормочет он. — Рука болит, — Лёша еле шевелит губами, но Илья понимает. У него оранжевый кейс с аптечкой, из которой он добывает шприц-ручку и с хлопком вкалывает прямо через одежду в лёшино плечо. — Я не могу тебя полностью отключить, — с явным сожалением говорит Илья. — Опасно после сыворотки. Илья засекает время по своим часам, иногда комментируя количество оставшихся секунд. — Сейчас терпи, — сочувственно говорит он, когда лекарство начинает действовать. — Нам надо уезжать. Подсовывает руки ему под колени и плечи. — На счёт три, хорошо? И… три! Лёше было гораздо больнее, когда его выбросили из машины, но даже под обезболивающим сломанные кости горят. Мир вокруг белеет и схлопывается, когда Илья переносит его на сиденье в машине. В ушах шумит, но Лёша приоткрывает глаза и понимает, что звук от дороги. Они куда-то едут. Илья наклоняется к нему через коробку передач и поправляет его перебинтованную руку так, чтобы ремень безопасности не давил сверху. — Постарайся не двигаться, ладно? Ему и стараться не надо: рёбра точно сломаны, рука под повязкой отекла и болит, но не так сильно, как должна бы. Он останавливает машину перед воротами, но не сигналит, а ждёт. На вышке включается нечто, напоминающее прожектор, но вместо света — зелёные лучи. Бронированная дверь откатывается в сторону. Длинная дорога ярко освещена, даже на деревьях фонари. Светло как днём, и Лёша жмурится, глазам больно. Здание очень похоже на огромный, готовый ко взлёту инопланетный корабль, вместо двери им навстречу опускается аппарель, по которой санитар спускает каталку. — Перекладываем на счёт три, — говорит кто-то над лёшиной головой. — Два, три! — Сывороткой наширяли, — к лёшиному лбу прижимается нечто похожее на термометр, но ни один градусник мира не умеет делать сканирование. — Реанимация не нужна. — Лицо какое-то знакомое… Чистильщик? — спрашивает офицер, но смотрит при этом не на Леонидова, а на Илью. — Выживет — сам спросишь, — отрезает кто-то из врачей. * — Усыпим, Николай Иванович? — спрашивает медсестра, когда его из коридора закатывают в «предоперационную», судя по табличке. — Или под местным? — Да, пусть отдыхает, а мы пока руку соберем. * — Очухался? — Илья садится к нему на край кровати, и Лёша бы отодвинулся, но не может, сил нет. — Спасибо, — выговаривает он. — Засунь свою благодарность, знаешь, куда? Чёртов придурок, тебе так не терпится в могилу? — Илья встряхивает его так, что у Леонидова лязгают зубы. — Тебя спасло противоядие. Иначе я бы тебя не довёз. — Ты возвращаешься в город? — в горле неприятно першит из-за кашля и пережитого спазма. — Жду, пока тебе докапают из этих пакетов, — Илья указывает на капельницы. — И забираю с собой. Леонидов терпеть не может больничные палаты, тем более — лежать в них под капельницей, но почти все растворы в него заливают струйно, и это недолго, но в туалет он потом ползёт по стенке от такого количества жидкости. Илья откровенно ржёт, ему-то весело, а Лёша чувствует себя дедом, и рёбра болят. Его осматривают перед тем, как вручить документы и препараты на выписку. — Произведение искусства, а не рука, — восторженно бормочет сухонький врач. Сам сжимает и разжимает Леонидову пальцы. — Будет как новенькая. — Откуда они знают про Чистильщика? — спрашивает Лёша уже в машине. — Здесь знают всё, — скучающе говорит Илья, когда они съезжают на развязку. По кольцу направо — и до города пятьдесят километров, судя по указателю. — Как они сделали всё за час? — продолжает расспрашивать Лёша. — В моем запястье целых костей не было. Илья усмехается. — Лучше не думай об этом, иначе с ума можно сойти. Тебе ли не знать. Едут молча до заправки, и Леонидов вываливается из салона подышать. Илья гипнотизирует счётчик на колонке — тойота тундра жрёт семнадцать литров, сумма выходит соответствующая. — У меня не билось сердце, — наконец говорит ему Лёша. — На Комбинате. После их противоядия. Илья качает головой. — Билось. Просто тебе ввели огромную дозу, и полностью нейтрализовать действие сыворотки не смогли. Я был на испытаниях — и нет, не расскажу. Пульс замедляется до двух-трёх ударов в минуту, но в твоём случае их противоядие позволило тебе продержаться.***
Он сидит на трубах отопления, огибающих подъезд в виде буквы «П». Котельная через два двора, возле местной школы, размеры у труб соответствующие, на зиму они обмотаны стекловатой для утепления, что не прибавляет радости, зато задница не мёрзнет. Совместная со спецназом операция, целый схрон вынесли. Вроде бы стандартная пятиэтажка, а квартира неожиданно оказалась пятикомнатной: как говорится, лёгким движением кувалды некоторые стены быстро сносятся. А ещё внезапно обнаруженный спуск в подвал. Бюджетная перепланировка. Все равно в несущих стенах сейчас пуль больше, чем в оружейной. Да и плевать, дом на выселение. Лёша через силу заставляет себя не трогать разбитое лицо, потому что перестрелка превратилась в рукопашную, как только в подвале рикошетом ранило троих, но два магазина он настрелял в квартире, восемнадцать патронов, гильзы летели только в путь. Мысли у него разбегаются, Леонидов отстранённо думает, что одевайся он по-старому, как Лене хотелось, одежда сегодня просто не выдержала бы, а так ерунда, всё в грязи и в крови, но целое. — Что ты, Лёш? — Вахтанг опускается на колени возле него, прямо на снежно-грязевую кашу, от каждого слова в уголке его рта натягивается порез. — Тяжело супергероям? Какой же он герой? Чистильщик, убийца, если не хуже. — Я больше не хочу. — Лёша наклоняется к Вахтангу, доверчиво утыкаясь в шею, и плевать, что все вокруг смотрят. Голова болит просто невыносимо. — Живы, зяблики? — от сильного голоса в висок стреляет боль. Впрочем, Илья Майоров такие вещи быстро просекает, и понижает громкость. Вот ведь, не все бойцы спецвойск деревяшки, но Вахтанг все равно машет ему рукой: потише, мол. — Молодец, майор, — Илья несильно хлопает Лёшу по плечу, заставляя едва заметно улыбнуться в ответ. Вахтанг хмыкает в сторону. — Да что ты его облизываешь? — голос Ильи меняется настолько, что Леонидову приходится открыть глаза. — Опоздал твой кавалерист-герой, два сапога — пара. Маленькая, практически игрушечная машинка Жаровой уже успела припарковаться возле ленты-ограждения, но Илья возмущается не из-за этого. Виновником является Максимов. Если бы они играли в опоздание, Макс занял бы первое место, потому что сначала не отвечал на лёшины звонки, а потом — дежурного. Максимов сцепляется языками с Игорем, и к Лёше с Вахтангом не подходит. Ну и не надо, не сильно-то и хотелось. — Поехали? — Леонов подхватывает его под руки, помогая подняться. Они не на машине: Додж, во-первых, выставлен на продажу. А во-вторых, остался возле здания полиции, чтобы не светился. Поэтому на обратной дороге они трясутся в служебном уазе, мечтая об одном: поскорее разгрести всё в отделении. Быстро закончить не получается, их сразу же вызывает к себе Георгиевский: плохие новости вынуждают, а смерть старшего оперативника — случай из ряда вон. Всем отделом они укладываются в три коротких, но по делу, доклада о произошедшем, плюс у одного из бойцов спецподразделения была камера на шлеме, запечатлевшая смерть Федорова до пикселей. И все равно с работы уходят только вечером. — Сядешь за руль? — просит Лёша, нащупывая в куртке ключи. Вахтанг очень аккуратно ведёт даже такого пенсионера, как машина Леонидова. Они удачно объезжают два переулка, через которые можно срезать, но бугристая дорога превратилась бы в ад в первую очередь для Лёши. Возле дома Вахтанг забирает у него ключи и идёт вперёд, открывая двери. В квартире щёлкает выключателем, пугает вылетевшую из шкафа моль: чем она питалась вообще, из шерстяного там огромное ничего. У Лёши в голове набатом «устал-устал-устал». До подгибающихся коленей, до слёз, до трясущихся рук. Куртка осталась в машине, не забыть бы забрать… Ботинки Лёша снимает, наступая носком на задники: Лена в своё время ругала его, на чём свет стоит. На кровать он падает, как был, в одежде, хранящей грохот перестрелки и запах крови, и стонет, не сумев сдержаться, когда каменные мышцы спины постепенно расслабляются. Вахтанг расстёгивает на нём свитер, хранящий отметины от вдавившегося на задержании бронежилета. Где-то на животе у Лёши расползается синяк от срикошетившей пули, но лучше так, чем сквозная дыра от семь-шестьдесят два. Вахтанг выпадает из поля зрения. Шумит водой в ванной и почти неслышно возвращается: прижимает к лёшиному лицу влажное полотенце. Холод приятно успокаивает синяки. — Я всё-таки вымоюсь, — Лёша заставляет себя сесть, от рывка горят мышцы. Живот болит то ли от травмы, то ли от голода. В ванной он сбрасывает всю одежду на пол, выдыхая сквозь сжатые зубы, потому что футболку нужно снимать через голову. В комнате жарко, но Лёша, большой любитель мыться в кипятке, терпит. Ощущение чистой, отмытой до скрипа кожи куда приятнее, чем песок и кровь под пальцами. Вахтанг уходит переодеться, а Леонидов безуспешно пытается заснуть. Накрывает голову подушкой в попытке унять боль, но результата примерно ноль. Топор был бы куда результативнее, но, увы и ах, в хозяйстве отсутствует. — Приляг как тебе удобно, — просит Вахтанг, забираясь на кровать. Тесновато для двоих немаленьких мужиков, но уютно. Лёша устраивается между его коленей, накрывая собой, чтобы положить голову на грудь и обнимать обеими руками. Тепло тела Вахтанга приятно согревает, а Леонидова всегда морозит от боли. Вахтанг массирует его виски, нажимает какие-то особенные точки на лбу и под затылком, и за ушами. Кажется, в виске что-то прорывается, и вся скопившаяся в черепе гадость вытекает наружу. — Сейчас давление снизится, и ты поспишь, — говорит Вахтанг, ероша ему волосы на макушке. — Останься, ладно? — просит Лёша, не открывая глаз. Сильно клонит в сон. Даже вслепую он знает, что Вахтанг улыбается ему, и в комнате становится на градус теплее. * Его вызывают к Шефу через два дня после того, как они возвращаются к службе. Лёше неприятно чрезмерное чужое внимание, хотя ему и слова дурного никто не сказал. Чувствует он себя так, как будто незаслуженно занял чужое место, потому что в отделении траур: в самом начале операции был убит старший уполномоченный Федоров, который должен был руководить оперативниками и поддерживать связь с группкой спецназовцев. Федоров и схватил первую пулю, а Леонидов по нелепой случайности оказался в ненадежном укрытии за дверью подъезда вместе с трупом. Сомневаться не было времени — и Лёша забрал гарнитуру с наушником у мертвеца. Приказал начинать операцию — и парни пошли. Спецназ успел соориентироваться, жертв среди полицейских больше не было. Лёша заученно выдаёт «товарищ генерал, такой-то такоевич по вашему приказанию прибыл» и замирает. От огромного, в потолок, книжного шкафа с потрясающей красотой резными ручками отлепляется тень. Леонидов привыкает к полумраку в кабинете и понимает, что в кабинете с Громовым они не одни: Илья, старый знакомый. Видеть его здесь удивительно: спецназ размещается в здании сбу, а это другой конец города. Громов поднимает глаза, спрятанные за стёклами массивных очков, внимательно и словно бы оценивающе смотрит на Леонидова, задерживаясь взглядом на лице, синяки на котором не прошли до конца, и разбитых руках. — Спасибо за службу… — Громов медлит, постукивает ручкой — это перьевой и очень дорогой паркер, — по столу, перекатывая на языке слова, — подполковник. Илья за его спиной до этого момента успешно изображал статую — теперь же подмигивает Лёше. Макс перестаёт с ним разговаривать в тот же день, сразу после того, как на первом этаже отделения вывешивают списки тех, кому завтра будут вручать награды и присваивать звания. — Здорово держался, — говорит ему Вахтанг после общего сбора. Точнее, много после него: поступил звонок об убийстве. Лёша вообще ездил туда, как был, в форме, чем произвёл фурор у барышень-свидетельниц, обнаруживших труп с аккуратной раной в груди. — Поехали домой, а? — Нет уж, товарищ подполковник, — Вахтанг подбирает его фуражку и вручает Лёше. — Сейчас вы пойдёте проставляться вместе со всеми, как положено. Накрывать поляну, конечно же, принято, но звания присудили сразу четверым, и получится толпа. Это всё традиции, и отказываться от них кощунственно, но Леонидову совершенно не хочется обмывать новые звездочки на погонах, тем более водкой. * — Ты побрился? — Леонидов гладит кожу на его подбородке. Вахтанг смеётся, а Лёше очень скоро становится не до смеха: он лежит на спине посередине кровати с подоткнутой под поясницу подушкой, и Вахтанг, урча как огромный кот, вылизывает его, скользит мокрым языком между ягодиц. Лёша бы так не смог, он не может даже взять член в рот, и у них, считай, ни разу не было нормального секса: ничего такого, кроме взаимной дрочки и вот этих вот разных экспериментов — без проникновения — от Вахтанга. Леонидов так и не спросил, были ли у Леонова партнёры до него — мужского пола, разумеется, но Вахтанг куда более опытен. Вахтанг чередует язык, мелко толкающийся сквозь сжатые мышцы входа, и горячий рот на члене. Они с Вахтангом никогда не доходили до четвёртой базы, потому что дальше обжиманий у них ничего не случалось: Леонов волшебным образом останавливался за миг до того, как Лёше становилось некомфортно. Его иногда переёбывает из-за шрама на ноге. То есть, из-за остальных — тоже, но отметина на бедре выглядит хуже всего. Когда это случилось в перый раз, Вахтанг, используя большой палец в качестве указки, указал на шрам на своём теле, чуть ниже рёбер, выглядевший как длинная белесая полоса. — Потерпевшая ударила меня ножом, — объясняет он. — Её не досмотрели перед взятием показаний, пожалели, как-никак, муж избил. * — Ты хочешь уехать? — спрашивает Вахтанг вечером в среду, когда они возвращаются с места преступления. Основная работа начнётся следующим утром, так что у них есть время отдохнуть. Но Лёша крадёт и эти минуты, когда его накрывает смесью тревоги и раздражения, а в замкнутом пространстве автомобиля он начинает паниковать. Если бы он сидел за рулём, и пассажир бы начал истерить, Леонидов бы не остановился, и не сделал бы этого для самого себя, но Вахтанг абсолютно другой. Мигает аварийкой и перестраивается в крайний правый ряд, чтобы съехать с главной дороги. Здесь поворот на Жуково, но Вахтанг не уезжает далеко, просто прячет машину за деревьями. Хочется дальше, больше, лучше, как девиз Олимпиады, только в переложении для сотрудников МВД. В конце концов у него два высших. Когда Леонов находит его, Лёша только-только перестаёт орать в воздух, пугая лесных жителей, хотя одинокая белка смотрит на него укоризненно. — Эй, — Вахтанг забирает у него из рук расковырянную шишку. — Ты не останешься один, если примешь это решение. * Всё меняется за один день, когда Громов объявляет о своём выходе на пенсию. Не то чтобы это становится неожиданностью: в прошлом году он отмечал свой шестидесятипятилетний юбилей, но его уход тянет за собой внезапные перемены. Генерал Новиков, как говорят, прилетел прямо из Марселя, где вроде как проводил отпуск. Возраста он непонятного, вроде как полтинник или около того, но не точно; цепкий взгляд и шрам через переносицу. Новиков вызывает их всех следующим утром. Громов накануне предупредил их, что новый генерал весьма строг, но ровно на столько же справедлив. Бесконечное «Дело №» словно сливается в одну тёмно-серую папку. Леонидов стоит навытяжку, и от этого начинает кружиться голова. Вахтанг с тревогой смотрит на него, но его притеснили к дверям, и подойти он не может. Лёша думает, что сейчас упадёт на глазах у нового начальника, но ровно в тот миг, когда пляшущие перед глазами мушки перестают рассеиваться, он вдруг ловит взгляд генерала. — Подполковник, сядьте и не маячьте, — приказывает Новиков. — И вы, — он указывает на остальных, — тоже. Мне нужен майор Максимов. Оперативники начинают рассаживаться, и в этой небольшой суматохе Вахтанг в мгновение ока подставляет Лёше плечо и помогает сесть позади всех. Своими руками расстёгивает на нём китель и верхнюю пуговицу рубашки. — Вот он я, — бормочет Макс, перетаптываясь на месте, как неуклюжий медведь. — Встать! Смирно, — неожиданно рявкает Новиков. По лицу у Лёши градом течёт холодный пот, но даже он своим затуманенным зрением видит, что Макс такой же вспотевший. С разницей в том, что у Леонидова упало давление, а потеющий от нервного напряжения Максимов — это нонсенс. — Вот он, Максим Максимов, — задумчиво говорит Новиков. — Лучший ученик моего бывшего коллеги Жарова. Преемник Николая Ивановича, блестящего в своём деле. Макс как будто расслабляется — А у него свидетели мрут как мухи! — Новиков повышает голос, но это не выглядит как беспричинный ор, наоборот, до костей пробирает. — И не только они! Сколько преступников, пойманных вами, дошло до суда, а? Он хлопает папкой по столу. — Позвольте, там не только моя фамилия написана, — Макс начинает оправдываться и выглядит совсем бледно. — Я осведомлён о ваших методах… Майор, — издевательски тянет Новиков. — И мне плевать, кого ещё вписали, чтобы оправдать ваш непрофессионализм. Он обращается на «вы», но звучит форменным издевательством. — Жаров был гениальным следователем, а вы — палач. Отстранён на два месяца, — отрезает Новиков, тут же подписывая рапорт. — Да он же запьёт, товарищ генерал, — бормочет Гнездилов. — Запьёт — уволю по статье, — Новиков ставит печать и вручает Максу бумаги. — Через два месяца жду, будем разговаривать ещё раз. — Всем спасибо, все свободны. Подполковник, задержитесь, — кивает он Леонидову. — Нездоровы, подполковник Леонидов? — спрашивает у него Новиков, как только за остальными закрывается дверь. — Никак нет, товарищ генерал, — старательно чеканит Лёша. Хорошая мина при плохой игре, бледность не спрячешь. — Друга защищал, а, подполковник? — тон генерала меняется как погода на Эвересте. — Так точно, — если уж идти, то до конца, и Леонидов для себя решает не врать. * Квартиру они едут смотреть в восьмом часу, раньше просто не получается вырваться. — Здесь дома строили для глухонемых, — рассказывает Вахтанг. — Представляешь, целый переулок. На одной из дверей бликует золотом табличка «Общество глухих». В торце дома на цокольном этаже ветеринарная клиника, ярко подсвеченная вывеска привлекает внимание. — Даже игуан оперируют, — это Вахтанг читает услуги клиники. Лёша только вздыхает: с их профессией и образом жизни завести можно кактус, а ещё лучше — камень. * — Куда ты так рано? — Вахтанг зевает во весь рот, рискуя вывихнуть челюсть. — Нужно кое с кем встретиться, — Лёша, уже полностью одетый, застёгивает куртку. — Я потом поеду сразу в отделение, извини. — Увидимся, — Вахтанг вполглаза смотрит, как за Лёшей закрывается дверь. Пять минут седьмого, дикая рань. Он, может быть, и не беспокоился бы, но у Леонидова перестаёт отвечать телефон, а Лёша специально выбирал модель, которая ловит чуть ли не из земных недр. Новикова на месте нет, а Вахтангу что-то подсказывает, что ждать трое суток и подавать в розыск будет слишком поздно. Он звонит единственному человеку, который гарантированно его не кинет. * Телефон выглядит так, как будто на него наехало колесом: Илья шумно сглатывает, когда видит это, явно вспоминая что-то своё. — А камеры зоомагазина? — Скорее всего муляж, но пойдем, проверить стоит. — Удивительно, у вас небольшой магазин, а камеры какие хорошие, — говорит Илья, со стремянки осматривая провода и источник питания. — Хозяин беспокоится, — девушка пожимает плечами. — У него бизнес какой-то серьёзный. Илья спрыгивает с лестницы — позёр — и сжимает Вахтангу плечо как гидравлическими клещами. — Разрешите документики посмотреть, — просит он. ИП, ля-ля-ля, номер такой-то, регистрация, страхование. И принадлежит всё это… Магазин принадлежит Трофиму, а компьютер, на который выведены все камеры стоит в подсобке. * — Это Макс, он работает на Трофима! — выкрикивает Вахтанг, залетая в кабинет к Новикову. Тот немедленно выдёргивает из руки у Леонова флешку и включает компьютер. Они вместе смотрят записи с камер, но сомнений не остаётся после того, как Новикову присылают зернистые изображения, снятые на соседних улицах. — Они даже не скрываются, — поясняет один из экспертов. — Стояли под камерами, номера блатные. — Федоров погиб из-за этого утырка, — злобно бросает рослый стажёр. — Я с ним за руку здоровался. Мра-а-азь. — Нашли машину, — трещит помехами рация. — Ресторан за окружной, раньше назывался «Семь-двадцать», сейчас — какой-то закрытый зал. * В ресторане два этажа, и Трофим со своей свитой и гостями сидит внизу, там, где всегда собирались курящие. Лёшин стул — рядом с Трофимом и Багром. Окна до потолка, зеркальный потолок. Разлёт осколков потрясающий. Вахтанг сидит вместе со спецназом в их фургоне, потому что разрешение на операцию давал начальник ФСБ, потому что Новикова нет на месте. Бойцов вокруг столько, что Леонов стоит едва ли не на одной ноге — Мы не можем начать штурм, погибнет заложник, — Вахтанг умоляюще смотрит прямо в глаза Илье, и Майоров не отводит взгляд. — Мы их три месяца пасли, — выплевывает кто-то из бойцов. — Пожертвовать одним или потерять сразу всё? Никто не комментирует его слова, я — великий глухой, и у Вахтанга кровь стучит в ушах, но командир отряда — капитан Гусев, пальцем смахивает с планшета старый план и открывает схему ресторана. — Меняем, — решает Гусев. — Через окна не лезем. Смотрите сюда... * — Леонов, — зовёт его Илья. — Шлем возьми. Тяжёлая каска с забралом неприятно давит на голову, но мёртвым шлем вообще не нужен. Охрану на входе снимает снайпер двумя выстрелами, у него винтовка с бесподобным глушителем, и звука выстрелов не слышно. Они пускают газ, и, прежде чем в зале начинается движение, добрая половина охранников Багра падает как карточная колода. В этом хаосе несколько пуль точно чиркают по бронежилету, но в горячке боя Вахтанг их почти не ощущает. Отстреливается, как может, но в дыму едва-едва различает очертания мебели и стен, а стрелять наугад — ранить своих. Он пересекает зал — Вахтанг! — слышит он, оборачивается на звук — и Лёша повисает на нём всем телом, обнимая, вцепляясь в плечи. Леонов обхватывает его руками и опускается на пол — ноги не держат. — Живой, живой, — повторяет он. Щекам горячо и влажно, от Леонидова остро пахнет дымом и пылью. — Всё, уходим, — торопит их Илья: он как ангел-хранитель стоит над ними, прикрывая штурмовым щитом. Они сидят в открытом багажнике чьего-то внедорожника и смотрят, как спецназ пакует выживших бандитов. Уже приехала группа экспертов и оперативники, их работа закончится поздно ночью. Лёша откидывается назад, укладываясь на разложенных сиденьях. У него разбита голова и порвана одежда: даже сквозь тёмный свитшот просочилась кровь. — Макса здесь не было, — говорит он, прикрыв глаза. — Он съебался вместе с Трофимом на одной машине, — кивает Илья. — А в ней следящее устройство, — один из бойцов разворачивает к ним ноутбук. — Второй отряд едет следом за ними и накроет убежище. Леонидов мутными глазами наблюдает за серыми точками на экране, точнее одна красная — микроавтобус, а за ними — смерть с косой. — Всё, девочки, по домам, — командует Гусев, заглядывая к ним. Указывает на Леонидова. — Его в госпиталь. И не спорь. * — О, Леонов. Жив, цел? — в отделении в коридоре его сразу же ловит Новиков. — В порядке, товарищ генерал, — Вахтанг падает на стул рядом с ним, и, не удержавшись, кладёт голову на стол. — Сейчас к Лёше поеду. — Оставили на ночь всё-таки? — Ага, — Вахтанг устало растирает лицо ладонями. — На рентгене осколков много увидели. Леонов приезжает очень поздно, но фамилия генерала Новикова чудесным образом открывает все двери, и дежурная медсестра проводит его к Лёше — того уже перевели в обычную палату. Вахтанг мгновенно замечает, что Лёшина рука фиксирована к поручню кровати специальной мягкой лентой поверх повязки на запястье. — Мы сами не хотели, вы не думайте, — смущенно говорит медсестра. — Он нелегко от наркоза отходил. — Так я не осуждаю, — отвечает ей Вахтанг. — Часто так? — Не он первый, — медсестра пожимает плечами. — Достойный храбрый парень. — она смущенно улыбается. Этот больничный коридор вместе с шестью палатами полностью выделен под раненных офицеров полиции, поэтому персонал самым первым оказывается в курсе всех событий. — Он будет спать ещё несколько часов, — говорит ему врач на утреннем обходе: Вахтанг не стал оставаться на ночь, толку было бы чуть. — Вам совсем необязательно здесь сидеть. Вахтанг спускается в столовую по лестнице, не желая занимать лифт. В этом госпитале идёт разделение: зал пополам для пациентов и персонала с посетителями. Выстаивает очередь, берёт себе лоточек с омлетом и пластик с сыром, всё равно больничная еда редко бывает вкусной, но доесть ему не позволяют — приезжает один из заместителей Новикова и забирает Вахтанга в конференц-зал. Леонов мало что может ему сказать, тем более, что бойцы спецназа уже отчитались о ходе операции, но заместитель на редкость дотошный, и в палату Вахтанг возвращается ближе к полудню. — Я не сплю, — бормочет Лёша куда-то в подушку, не открывая глаз. — А зря, — отвечает Вахтанг. — Отдыхай. — Я устал лежать, — выдаёт Леонидов, но выглядит при этом уставшим и каким-то несчастным. — Да? — Вахтанг отставляет свой стаканчик и придвигает стул вплотную к кровати. — Зачем отказался от обезболивающего? — Да всё в порядке, я нормально себя чувствую, — возражает Лёша, но очень старается не шевелиться. — Конечно, ведь серый цвет лица самый благородный? — Вахтанг осторожно гладит его по щеке там, где нет швов. — И пульс вон как зачастил. Леонов нажимает на кнопку вызова медсестры. Лёша только вздыхает. Он — хороший конспиратор во время работы, но не в госпитале. * — Ты что делаешь? — осторожно спрашивает Вахтанг, но не мешает. Они только-только переступили порог квартиры — Извиняюсь, — бормочет Лёша, небольно прикусывая кожу на его шее. Точно засос останется. — За то, что не сказал о Максе. — Ты не должен был. Может не сегодня? — серьёзно говорит Вахтанг. — Ты не хочешь? — Лёша поднимает брови, но не перестаёт облизывать и покусывать его плечо. — Хочу, но тебе… — Леонов стонет, когда Лёша сжимает его задницу одной рукой. — Совсем недавно сняли швы. — Вот их и проверим, — Леонидов подталкивает Вахтанга к спальне. В полумраке комнаты сбивают пару углов, но друг от друга не отрываются. — Снимаю шляпу, — стонет Вахтанг. — Всегда бы такие извинения. — Лучше снимай штаны, — Лёша облизывается, глядя, как Леонов краснеет, аж шея пятнами идёт. От этой мышиной возни он слегка расслабляется, хотя напряжение полностью не уходит. Вахтанг оказывается вытряхнутым из одежды раньше, чем успевает задуматься об этом. Обнажённый, раскрасневшийся и очень возбуждённый, он наблюдает, как торопливо раздевается Леонидов, путается в ремне и штанинах. Падает на кровать, ближе к нему, снова целует. Вахтанг отстраняется, чтобы взять смазку: нормального секса всё равно не получится, они оба не готовы, но дрочить насухую тоже не хочется. Лубрикант оказывается прямо под кроватью, зато сразу понятно, когда там в последний раз прибирались, судя по взлетевшей пыли. Вахтанг поворачивается к Лёше, но тот вдруг отодвигается. — Извини, — Леонов едва различает выражение его лица, свет ведь так никто и не включил. Леонидов весь как-то съёжился. — В чём де… — начинает Вахтанг, но догадывается опустить глаза. У Лёши не стоит, а минуту назад всё было в порядке. Леонидов с усилием проводит ладонью по члену, но с таким же успехом можно ждать, что вырванное с корнем дерево снова начнёт расти. — Всё, Лёш, хватит-хватит, — Вахтанг ловит его за запястье. Леонидов думает, что его сейчас вывернет наизнанку. Игорь Тропалин тоже хватал его за руку и убеждал, что это именно то, чего он хочет. Леонов же как будто забыл о своём возбуждении, хотя это очень неприятно. — Прости, Вахтанг, я… — Лёша опускает голову, желая только одного — не встречаться глазами с Леоновым. Вахтанг берёт его лицо в свои большие ладони, и это что-то новое. Те, другие, с кем — под кем он был — могли придержать его за щеку или подбородок, чтобы толкнуться членом в глотку. Вахтанг массирует его виски круговыми движениями и не перестаёт, пока Лёша не поднимает на него взгляд. Вахтанг выглядит очень встревоженным. Над верхней губой становится горячо и влажно: Лёша проводит под носом тыльной стороной ладони и почему-то удивляется, когда размазывает по руке кровь. Он знает, что так делать нельзя, но откидывает голову назад, зажимает ноздри. Дышит ртом, чувствуя, как неприятно пересушивает губы, тяжело сглатывает, когда кровь стекает в горло. Вахтанг не прикасается к нему, никуда не уходит и — самое главное — не двигается, позволяя придти в себя. Вкладывает в руку влажную салфетку, чтобы стереть кровь. — Мы просто поспим, — говорит ему Вахтанг, как только Лёша в состоянии сфокусироваться на его лице. Лёше хочется закричать: как можно быть настолько… Вахтангом? Зачем ему только Леонидов, почему он каждый раз собирает его, находя даже самые мелкие кусочки, ради чего мирится с его тараканами, где находит силы подставить ему плечо? — Просто подумай, — говорит Вахтанг, стоя к нему спиной. Он надевает чистую футболку и поворачивается. — Где здесь ты? И хочешь ли ты этого, в смысле, действительно хочешь? Где здесь ты. Кровать широкая, но Лёша всё равно жмётся к нему, как утопающий, забрасывая руки и ноги. Но Вахтанг частенько ворует у него одеяло под утро, поэтому всё равноценно. — Вахтанг? — бормочет он. — М? — Леонов приоткрывает глаза. — Я не хочу, — на удивление чётко выговаривает Лёша, и что-то внутри него сжимается. Это неправильный ответ, вернее, Леонидов привык к тому, что это редко кого-то устраивает. Вахтанг молчит, а потом поднимает руку и нажимает пальцами на Лёшины веки, ощутимо, сильно, до появления разноцветных пятен перед глазами. Потом давление исчезает, и остаётся только тьма. * В их кабинет можно подняться из гаража, потому что раньше здание принадлежало МЧС, а в этой комнате сидела дежурная команда. Но спасатели переехали, а вторую дверь решили не замуровывать, хотя по правилам нельзя, конечно же. С наступлением первых холодов они стараются её закрывать, чтобы не дуло, потому что из гаража сквозит — только в путь. Замок лязгает со стороны улицы, и Вахтанг всем телом разворачивается, чтобы высказать, что думает, тому, кто запускает холод. Но в кабинет вваливается Леонидов, буквально, цепляется за порог. Без куртки, в свитере поверх рубашки, очень замерзший: Леонов со своего места видит, что у Лёши в волосах не тают снежинки. — Ты где был? — Вахтанг ногой отталкивается от стола, колесики стула гремят по неровному полу. — Сегодня Максимова допрашивали, — Лёша смотрит куда-то сквозь Вахтанга, запинается на втором слове, беззвучно шевелит синими губами. — Лена к нему приходила, поговорить хотела. Вахтанг молчит, и не потому, что комментарии излишни. Леонидов его сейчас не слышит и не видит, говорит в пустоту. — Лёха… Лёху Краснова ты помнишь, — глаза у него полубезумные. — Я работал потом со следователем, который именно его дело вёл. — Ну и? — не выдерживает Вахтанг. — Идейный что ли? Был. Лёша мотает головой так, как будто хочет её оторвать. — Он проиграл Бутону, — Леонидов наконец-таки говорит чётко и не ищет взглядом невидимых демонов, а смотрит в глаза. — Игроком был, представляешь? Не таким, как Гнездилов, очень аккуратным. И всё равно проиграл. А Бутон узнал, что он мент, и предложил или на счётчик поставить, или… Лёша замолкает так резко, как умеют только неожиданно разрядившиеся детские игрушки. — Предательство, — хрипло говорит он, словно в мозгу у него восстановилось прерванное соединение. — Макс тоже играл? — тихо спрашивает Вахтанг. Лёша закусывает губу. Даже из уст Леонова это звучит с надеждой, а как надеялась Лена… — Деньги, ты представь только — изо рта у Леонидова рвётся нервный смешок. Вахтанг дёргается, как от боли. — Он точную сумму не назвал, но там из банка пришли выписки. — Пятьдесят тысяч енотов, — Гнездилов, как чёртик местной табакерки, заглядывает в кабинет. — И это аванс! — Что, завидно? — Да ни в жизнь, — Игорь как-то испуганно выглядывает из-за своего компьютера. — Знаешь, сколько там за Леонидова твоего должно было быть? Мёртвого, разумеется? — Рот свой закрой, — рычит Вахтанг. — Иначе это будут деньги за тебя. * — Он не всегда был преступником, — убеждает его Вахтанг, когда они сидят на кухне, включив нижний свет, потому что панические атаки ночью — любимое в кавычках лёшино блюдо, дайте два. А ещё это верный признак того, что с ним что-то не так физически, поэтому он цедит сквозь зубы обезболивающее. Вообще удивительно, что они вдвоём с Вахтангом ориентируются в неразобранных со дня переезда коробках и нужно лекарство нашлось так быстро. — Я всё ещё спрашиваю себя, почему он согласился работать на Трофима, — с трудом выговаривает Лёша, скрипнув зубами. Паника медленно отпускает, оставляя после себя отупение. — Чужая душа, тем более человеческая — потёмки, — Вахтанг вытирает ему пот со лба кухонной тканевой салфеткой. — А ты — смотри, не обожгись! оОо — Что? — язык тяжёлый, словно распухший. Во рту сухо. Он не сразу понимает, что смотрит широко открытыми глазами и не моргает. Язычок пламени дрожит под пальцами, и когда Лёша сжимает их, гася свечу, перед глазами всё красно-зеленеет. — Не лезь к свечам, — голос звучит, словно из ниоткуда. — Пиздец тебя кроет, первый раз вообще такое вижу, — лениво говорит Олег Краснопольский, наблюдая за распластавшимся на ковре Лёшей. — Костром пахнет, — Леонидов приподнимается на локте. Дача Жарова пахла точно так же, Леонидов был на пожарище. — Ресницы спалил, — Олег притягивает его к себе за шею. — Ладно, отрастут. — Забористая штука, — Лёша тянется за чужой рукой, и Олег не отталкивает, гладит по щеке, виску. — Хорошо, скажи? Моя синтетика — это качество, которое никому и не снилось, — Краснопольский перекатывает в пальцах маленькую таблетку. — И рано или поздно вытеснит всё, так сказать, натуральное. — Оно и было такое… Натуральное, — признаётся ему Леонидов. Губы как два сухаря, очень хочется пить. — Что видел? Мультики? — Олег по-детски хихикает. — Мои таблетки вставляют, да. — Всё было таким настоящим, — Лёша переворачивается на спину, чтобы видеть потолок: витраж на нём сливается в причудливую спираль. — Не-не-не, — Олег свешивается с дивана и подталкивает его, заставляя отвести взгляд. — Вверх не смотри, блеванёшь. Они — точнее, Олег — сидят молча. Олегу просто в кайф иногда молчать без причины, а Лёша безуспешно ищет свои ноги в пространстве, но куда интереснее оказывается мозаичная поверхность стола, по которому рассыпаны упаковки: оригинальная продукция Краснопольского. — Мне кореш один говорил, он такой, знаешь, любит всю эту дурь, — Олег смеётся над внезапным каламбуром. — Мистика, эзотерика, птичьи внутренности, кошачьи кишки. — Ну и? — Лёша, пошатываясь, как огромный паук, переползает с пола к Олегу, кладёт голову ему на колени. Тот вроде как и не против. — Он у меня таблетки эти брал-брал, а потом приехал со стволом. Совсем поехал со своей экстрасенсорикой. Сказал, что всё происходит на самом деле, галлюцинации эти, и таблетки от дьявола, прикинь? Типа у него сбылась вся дрянь, которую он увидел. — Сука, — с чувством комментирует Леонидов. — Тебе это не грозит, кот, — Олег проводит у него под носом, демонстрируя белую пыль. И правда кот, в порошке как в молоке, ноздри белые. — Почему? — Леонидов, расслабившись, забирает его палец в рот, слизывая крошки. В поплывших мозгах наступает фейерверк и хаос, его очень мажет. — Знаешь, что делают с гонцом, принесшим дурную весть? Лёша знает, разумеется, но в голове сейчас полный бардак, и он только поднимает брови, требуя продолжения. — Ну я его и завалил, — Олег пожимает плечами. — Жалко вроде, но он, мразь, палить тут начал, видишь вон в стене дырка. Специально заделывать не стал, даже пулю не доставали… На-ка, выпей, — он как фокусник достаёт из воздуха бокал для вина, только вместо алкоголя… — Что это? — спрашивает Лёша, уже присосавшись к бокалу. Сушняк такой, что он бы и кровь сейчас пил, не брезгуя, всё равно на языке только вкус таблеток. — Молоко, ты же кот, — в руках у Олега хрустит пластиковая облатка, из которой он добывает две капсулы — оттягивает Леонидову губу, давит на зубы и кладёт капсулы в рот, касаясь пальцами языка. — Отходняк легче будет, — поясняет Олег и зачёсывает Лёше влажную чёлку назад. — Потом не вспомнишь ни черта, что было. — А этот, кореш твой? — Лёша с усилием сглатывает. — Так он не от мира сего, юродивый, — выдаёт Олег на серьёзных щах. — Правда, Лёш, не знаю я, как он помнил, записывал, может, хуй знает. — Ну, давай, ручку или что, — Лёша пытается оглядеть комнату, но в голове словно переливается жидкость от уха до уха, как будто он на корабле во время качки, поэтому лежать намного приятнее. — Что ты запишешь, там сразу надо. Ну давай, какое сегодня число? — спрашивает Олег, видя, что Лёша не верит. — А это здесь причём? — вяло протестует Леонидов, но больше из вредности. — Да притом, это моя наркота, от неё имя своё забудешь, ты думаешь, я не проверял? — Меня там убили, — хрипит Лёша, когда ошалевшие от такой нагрузки мозги со скрипом поворачивают шестерёнки. — И вот нахрен такое знать, скажи мне. Спать будешь спокойнее. — А если правда сбудется? — Боишься, что тебя шлёпнут? — Олег скалится, как акула. — Все рано или поздно уйдут, и не похуй ли тебе, как это произойдёт. Или ты успел детей настрогать, семеро по лавкам? — Вообще… Вообще никого, — легко признаётся ему Леонидов. — Тогда расслабься. Я, может, боюсь, что ко мне Чистильщик придёт, — Олег на секунду становится очень мрачным. — Вршь… Веришь в него? — заплетающимся языком спрашивает Лёша. — Кто-то же убивает. А чистильщик он или мусорщик, разница-то какая. Да и наплевать, — Олег дёргает головой, словно отгоняет дурные мысли. — У меня охрана тут. Я бы о другом беспокоился. Кровь от мозга не отлила ещё? — Олег сжимает его через штаны, и Лёша только сейчас чувствует, насколько возбуждён. Он подаётся навстречу большой ладони, кожа даже под одеждой слишком чувствительная, и внизу живота всё горит, требуя большего. — Ты щас не кончишь, — Олег отпускает его, кладёт руку на бедро. — Это от таблеток. — Издеваешься? — Лёша срывается на жалкий стон. У него стоит так, что дрова можно рубить, а Олег подразнил и бросил. — Завтра. Когда в себя придёшь, — обещает Олег. — Поспишь, и нормально будет. Снотворное подействует, — и Леонидов перескакивает мыслями на оранжевые капсулы. — Да, да, я приврал, — Олег примирительно поднимает руки. — Всё равно не выйдет, хоть ты до дыр член сотри, не кончишь. — А я и так могу, — бормочет Лёша ему в колено. Веки медленно тяжелеют, и он давит зевок усилием воли. — Ага, да, — Олег откидывает спинку дивана так, чтобы удобно было лечь, и тянет Леонидова за собой — тот уже в полудрёме и легко подчиняется. Загребает под бок подушку — Олег смеётся и прижимает его к себе, спиной к груди. Утром Леонидов помнит только то, что это — работа, и даже Олег, сопящий ему в шею, ничего не изменит. Лёша помнит, что употреблял накануне, и много, но не может вспомнить ни одного обрывка ярких видений. Мало ли что привидится, приход всё-таки не естественное состояние для мозга.Но