du bist anders

— Эмм… Вы проводку пришли чинить? — Не совсем. Это должен быть сюрприз… для Тарна.       Сегодня небесный художник пролил тюбики серой и синей акварели над морем. Оно волнуется, дышит, хранит свои тайны. Оно красиво, величественно. Оно манит в свои глубины и дали.       Сумело ли сердце Тарна обрести покой в твоих волнах?       Тайп потуже затягивает капюшон дождевого плаща. Двенадцать часов перелета, полдня ожидания переправы и, без получаса, он на острове. Кажется, вдали виден свет и начинают проглядываться черты спасительного великана.       Он не стал предупреждать Тарна о дате приезда. К его удаче совпало, что надо по графику отгулять оставшиеся от отпуска дни. Так что — это тоже, своего рода, путешествие заграницу на отдых.       И вот он стоит перед ним, весь промокший, продрогший от подъёма с причала к вершине, но дико счастливый. — Иди уже сюда, — Тарн, в джинсах и свитере, напоминающем Хемингуэя, тянет его внутрь, крепко прижимая к себе. — Я до исподнего сырой, тебя измочу всего, — не очень-то сопротивляясь, так, для порядка, пробует возразить Тайп, а сам ещё плотнее жмется к такому долгожданному теплу.       Руки Тарна гладят плечи и спину, щека вновь, как в аэропорту, льнет к его прохладному лицу: — Почему не предупредил, а? Я бы встретил. — Тарн, — Тайп видит перед собой такой чистый и сияющий взгляд — будто небо после летней грозы. — Не хотел тебя беспокоить… Ты же на маяке, сейчас сезон, работы много, да?       Тарн улыбкой касается его лба, которая вдруг начинает исчезать: — Так, давай-ка ты и правда сменишь одежду, а я пока что-нибудь на стол соберу. Погоду успел отметить, на маяке все работает исправно, так что до утра можно туда не ходить.       Тайп тихонько хихикает: — Я, если честно, сначала туда сунулся. Думал, там и живёшь. — Ну что ты, — Тарн снимает с его плеча увесистый походный рюкзак, — там я только работаю, а живу здесь, совсем неподалеку.       Тайп кивает, а затем, видя, как Тарн взвешивает в своей руке его багаж, поясняет: — Мама с Таньей тебе целое меню из тайской кухни собрали. Будет лучше, если ты всё это побыстрее отправишь в холодильник.       Пока Тарн возится с ужином, Тайп успевает переодеть толстовку и джинсы и осмотреть жилище Тарна: пара тесноватых, но уютных комнат, кухонка со светлыми шкафчиками и полочками на стенах, где, помимо посуды, стоят книги и несколько горшков с цветами. Книги Тайп замечает повсюду. А ещё несколько фото, конечно же, с Таньей. И одно — с их мамой. — Ты к вину как относишься?       Тарн держит в руке бутылку тёмного стекла. На узком столике перед сидящим за ним Тайпом стоят тарелки с копчёной рыбой и пара салатов из дома, — я один это точно не осилю, Тайп! — Та-а-а-к, — тянет с улыбкой Тайп, — кое-кто желает меня напоить? А затем, — мечтательно смотрит вверх, — влёгкую соблазнить меня, да?       Хлопая глазами, Тарн вспыхивает щеками: — Прости… — со вздохом отправляет бутылку обратно. — Тарн, — Тайп закатывает глаза, — ну серьезно? Давай ее сюда, после такого морского душа одним горячим чаем я точно не обойдусь.       Тарн подмигивает ему: — Бокалов нет… и стаканов тоже, но есть две кружки. Пойдет? — Пойдет.       Он долго возится со штопором и, наконец, разливает вино, а затем садится напротив Тайпа. — Так вот как живёт смотритель маяка на Амруме? — Тайп ещё раз окидывает взглядом кухню и поднимает свою кружку, — совсем новая, хм, интересно, почему? — За встречу? — За встречу.       Тайп так проголодался за сутки, что готов съесть всё, что жуётся. Но на такие жертвы идти не приходится: копчёная рыба тает во рту, а хорошее немецкое вино приятно согревает внутри. Тарн не притрагивается к морепродуктам, но с удовольствием уплетает за обе щеки домашние салаты. — Нравится тебе здесь?       Вино почти допито, но Тайп не чувствует особого опьянения, только тепло, все ещё разливающееся по телу. — Нравится, Тайп. — Я рад… Мы все за тебя рады.       Вот он. Его взрослый, его побитый жизнью, но несломленный Тарн. Пожалуй, впервые, что они знакомы, Тайп не замечает грусти на его лице. Оно светло и спокойно. Волосы успели отрасти и волною зачесаны назад. И руки… Они — словно карта жизни, с десятками разветвляющихся дорог. На одной из них они когда-то и повстречались. — Тайп, то мое сообщение… Я не нарушил твоих планов? Не сорвал с работы… Или, может, ты иначе хотел провести это время?       Тайпу хочется прокричать ему: я десять лет ждал, когда ты позовешь меня к себе, когда позволишь хоть на краткий миг утонуть в твоих объятиях, а ты сидишь и рассуждаешь про «нарушившиеся планы»?!       Но вместо крика он шепчет, накрывая ладонью руку Тарна: — Я бы небо сорвал для тебя… А ты мне про какие-то планы…       Тарн разворачивает руку и с милой ухмылкой на лице соединяет их пальцы: — Так… Этому столику больше не наливать. — Я не пьян, Тарн. Во всяком случае, не настолько, чтобы не давать себе отчёта в своих словах.       Тарн все ещё держит его за руку, большим пальцем поглаживая запястье, а перед Тайпом вдруг живо проносятся эти десять лет без него. Каково это было на самом деле — просыпаться каждый день перед лицом жизни — грозной, сложной и неумолимой? Каково было изо дня в день ходить в школу, университет, на работу, изображая «со мной все в порядке»? Но разве мог он иначе? Он дал слово Тарну. И Тайп давно уже понял: Тарн не просто любовь всей его жизни, Тарн и есть тот самый свет в океане, тот ориентир и маяк, мерцающая на севере неба звезда, которая никогда не позволит ему сбиться с пути. Тарн есть мерило его совести. Что бы Тайп ни делал, на какой бы шаг ни решался — он всегда задает себе вопрос: а что бы Тарн сказал на это?       Вот только Тайп не знает, а вернее, — даже боится на такое надеяться, но он давно уже стал светом и даже больше, чем светом, для Тарна. Тайп смотрит в этот ясный взгляд и читает в нем: ты — словно луна и звёзды, Тайп. Ты — маяк моей вселенной.       Порывы ветра, бьющие в узкое кухонное оконце, заставляют обоих встрепенуться. — Все в порядке? — Да, — к досаде Тайпа, Тарн разнимает их руки. — Здесь такое бывает, не пугайся. — Да я и не… — Тайп вдруг прикусывает губу, ему вдруг начинает казаться, что это красивый самообман, что никакой он не маяк для Тарна, что…       Не выдерживая собственных мыслей, вдруг ураганом срывается с места, готовый бежать без оглядки из этой уютной обители, вновь под бушующий ливень, но Тарн перехватывает его на полпути, спиной прижимает к груди, где слева под ребрами раненой птицей бьётся его чистое сердце. — Ну куда же ты, а? — губы мажут по вискам и щекам, ладони комкают край толстовки. И шёпот, жаром стелющийся вдоль шеи: — Убежать хотел, да? От меня убежать?.. А вот не отпущу, слышишь? Не отпущу тебя!..       В один миг всё начинает казаться напрасным: внутренняя борьба с сомнениями и стремление подавить желание. В один миг всё, что дремало в нем эти годы, заглушаемое голосом совести и чистотой помыслов, пробуждается, как будто только и ждало этого взрыва чувств, того, что порождает не хаос, а лишь упорядочивает все мысли.       Тайп изворачивается в его объятиях, руки взмывают вверх и обвивают Тарна за шею; ладони Тарна судорожно гладят спину; он с закрытыми глазами ищет губы Тайпа. Они дарят живое тепло, и сам Тайп — словно горячий, податливый воск в его руках. Сколько же долгих лет оба жаждали этой минуты!       Тайп не запоминает, — а должен ли? — как они добираются до постели, в голове совсем не откладывается тот момент, когда оба оказываются без одежды. Только ладонями ощущает тело Тарна и чувствует его руки на своей коже. Давно обнажив друг перед другом души, они не испытывают стыда, обнажив тела. Только затуманенным взором ловя счастье на лице нависшего над ним Тарна, Тайп смущённо прошепчет: — Когда я говорил, что все эти годы ждал тебя одного, я не врал. Так и было, Тарн. — Тайп, — поцелуи сыплются по его лицу, — совсем… совсем никого не было? — Совсем. — Мм… вообще? В смысле… Ты хотя бы сам кого-то… — Ты смерти моей хочешь, Киригун?!       И словно о волнорез, Тарн разбивает маленькую внезапную ярость Тайпа об острые атаки своей нежности к этому взрослому мужчине-мальчику. — Там в рюкзаке во внутреннем кармане, справа… возьмешь кое-что. — Кое-что? — игривая улыбка не тает на губах Тарна, кончиками пальцев убирающего волосы со лба Тайпа. — То есть, ты рассчитывал, что «кое-что» у нас будет?       Тайпу вновь становится неловко и немного страшно. Страшно любым неосторожным словом-намеком спугнуть такого Тарна — сильного, воскресшего сердцем, нежного и такого желанного. — Ладно, ты прав. Зря я… — Тайп, — Тарн зарывается носом в его плечо. — Я и сам этого хочу. С тобой. И хоть десять лет мое тело не знало другого… всё же лучше, если тем, что приготовил, воспользуешься ты сам. — Нет, Тарн! — Тайп ладонями хватает его за щеки, в полумраке заглядывает в глаза. — Нет. Мне давно плевать, что там и как было раньше… Но отныне ты будешь помнить только меня!       Тайп с опозданием кусает губы за свой эгоистичный выкрик, но Тарн целует его раскрытую ладонь: — Только тебя.       И что-то новое, ранее неизведанное захлёстывает Тайпа, и оба они больше не ощущают друг друга как нечто отдельное. Вовек им уже не забыть встречного порыва всех сокровенных линий доселе не знавших таких ласк тел. На каждое прикосновение губ к груди, животу, бёдрам тело Тайпа выгибается аркой, словно пораженное электрическими разрядами, но и их оказывается мало. Тайп уверен: ни один из прошлых любовников Тарна не заботился о том, хорошо ли ему с ними. Он оплетает его руками и ногами, словно виноградными лозами, только из плоти и крови, они будто спаяны друг с другом, мучительно-сладко отдаваясь отчаянной скоротечности момента. Тарн долго и бережно готовит его, медленно проникает, не разрешая себе двигаться дальше, пока не убедится, что Тайп хоть немного привык к ощущениям внутри себя. Мысли вихрятся, сознание меркнет и перед самым финальным аккордом — яркая, ослепительная вспышка, они как будто на миг попадают в самое сердце раскаленного небесного светила, а затем падают в ледяную бездну самого глубокого океана. Тайпу больно физически, но гораздо больнее осознавать: как расстаться с Тарном, как позволить их телам разъединиться, когда после стольких лет ожидания он наконец-то ему принадлежит?       Лежат сейчас лицом друг к другу. Тарн ласково убирает упрямый локон, никак не желающий заправляться за левое ухо Тайпа. А Тайп, глотая последние отчаянные сомнения, шепчет ему: — Я люблю тебя, Тарн Тара Киригун. И ты больше никогда не посмеешь подменить мою любовь к тебе другим чувством.       Оба помнят те жестокие откровения в комнате Тарна, который принял неловкое признание Тайпа за жалость. — Тайп, — глаза Тарна наполняются влагой, губы вновь тянутся к тем, что так и не остыли от его поцелуев, но прежде чем он успевает соединить их, Тарн слышит: — Я немало ждал, чтобы сказать тебе эти слова. И я не тороплюсь услышать их в ответ… Ты просто помни: когда будешь готов — дай мне знать. Знать, что всё будет, Тарн. Знать, что будем «мы». И ещё кое-что, Тарн: без тебя не было бы меня — такого, какой я сейчас. Не боящегося быть самим собой. Сначала я думал, что благодаря тебе я стал другим. Но потом я понял: на самом деле, благодаря тебе я стал собой. Ты подарил мне эту храбрость, Тарн, даже сам того не подозревая.       До самого утра Тарн не выпустит его из своих рук, будет нежить, укачивать, словно море внизу, на волнах которого дрейфуют корабли, плывущие на негасимый свет горящего маяка.       Две недели счастья, близости, — не только телесной, но сердечной, сокровенной, спасительной благодати, которой так долго не хватало обоим. Крепкие объятия перед разлукой, десятки поцелуев, — этот точно последний, Тарн, мне уже сигналят с причала, — и тихая, но светлая грусть: сердце Тарна, омытое его любовью, и правда — словно ожило.       Через два месяца утро застанет Тайпа на рабочем месте. Он садится за свой стол, включает компьютер и надевает гарнитуру. Сбоку — стаканчик любимого кофе и журавлик от Таньи, тот самый, волшебный, суливший ему счастье. Тайп больше не сомневается в этом. Он уже хочет отключить свой телефон, как экран его загорается пришедшим сообщением.       Тарн.       Вот что ты не спишь, а? У вас там ночь-полночь.       Может, случилось что?       С замирающим сердцем Тайп вчитывается в его послание:       «Всё будет, милый мой Тайп. Я в это верю.»       С нежной улыбкой Тайп пишет ответ:       «Всё уже есть.»       Телефон отключается, Тайп открывает нужную программу.       Первый звонок. Поначалу на том конце линии слышны только тяжелое дыхание и судорожные детские всхлипы. Участливым, дружелюбным голосом Тайп начинает говорить: — Привет. Я Тайп. Давай попробуем успокоиться? Я здесь, чтобы помочь тебе.