Я любила многое, живое и не очень, однако, это было до всех этих ужасных, неприятных и разлучающих событий, связанных с тем, что половина людей стала обычными тварями, а другой приходится выживать, превращаясь в подобия жалких животных, готовых на всё ради еды, воды и хотя-бы мимолетного чувства безопасности, так как тяжёлые времена требуют тяжёлых мер; большинство жизнь было разрушено, гибнут и мучаются, как святые, так и грешники, ибо никто не защищён от разного рода проблем, пускай они моральные — это ничуть не лучше, чем физические, потому что душевная боль, особенно если она принадлежит слабым по духу, заставляет идти на необдуманные поступки, которые могли принести только ненависть, печаль и ещё большую боль, способную разрушить всё на своём пути. Так вот. Я любила свою семью, друзей, парня, животных, учителей, даже к своим глупым однокласснкам я могла испытывать какие-никакие, но тёплые чувства... Не могу точно знать, что я была честна со своими родными, иногда мне приходилось врать не только самой себе, но ещё и тем, кому я могла сказать «люблю». Нет, не люблю. Я разрушила жизни тех, кого хотела бы сейчас увидеть сильнее всего на свете. Теперь в моих руках ещё больше невинных жизней, а мне неизвестен правильный ответ на тот самый роковой выбор, решающий то, что сможет отразиться не только на всех нас, бравлеров и людей с базы, но и на тех, кто решил, что хорошей идеей будет заключить нас сюда, в эту клетку с потрепанными обоями и кандалами на ногах. За всё это время мне пришлось видеть смерть тварей, людей, животных... В этот момент я ощущала себя мелким пауком, которому нужно решить, куда поддаться, чтобы не быть съеденным и убитым другими, более сильными существами.
Я ужасный человек. Я ненавижу себя также сильно, как хочу спасти всех остальных.
У меня ко всем ним было разное отношение, мы прошли долгий совместный путь длиной в несколько дней, эти игры, разговоры, драки с тварями и слова Мортимер... Все эти ребята совершенно не походили друг на друга, ни характером, ни внешностью. Слэшер была той, кто заметил меня, увидела и подобрала, как уличного котёнка, вернула, можно сказать, в нормальное общество, где были разные, интересные люди; я благодарна ей за это, но нет, не любила, для меня эта девушка стала обычной сестрой, тёплой и родной, возможно, всё дело в наших общих азиатских корнях, а может мы просто смогли найти точки соприкосновения, помню одно мгновение, когда мы переплели свои пальцы, крепко держась за руки друг друга, пытаясь успокоиться, я была, словно изо льда, а она пылала и лицом, и всем телом. Мне она казалась какой-то необычной и чересчур замкнутой... Другое дело Безликий — изначально тот был совершенно обычным мальчиком-задирой, готовым откусить целый локоть, если сунуть один палец, а потом он и вовсе отнёс меня на съедение своей белобрысой твари! Но тоже показал себя с другой стороны, в ту ночь, когда у нас с Пай случился нежелательный контакт рука об руку, он сказал, что не готов терять тех, кто ему дорог, от чего мне стало ещё хуже, я возненавидела себя в тысячу раз сильнее, хотя не верила в то, что можно чувствовать себя ещё хуже, чем в прошлом; но это всё равно не отменяло того факта, что этот паренёк мог быть вполне агрессивным по отношению к незнакомцам. Рядом с этим человеком Брав казался ещё большим ангелом, таким чистым и наивным, готовым, однако, на любой героический поступок ради своих друзей, семьи у него, наверное, тоже теперь нет, приходится искать утешение в совершенно чужих людях, даже если они пытаются оттолкнуть тебя от опасности или от себя; у него восхитительная улыбка, но спустя время начинаешь понимать, что она совсем не искренняя, натянута сквозь слёзы и боль, готовая треснуть, подобно маске из хрупкого фарфора, как у старых кукол. Мне жаль, что за всё время это время я не смогла нормально подружиться с ним, войти в его положение, открыть его душу себе, помочь хоть чем-то...
Зато жизнь Кофеманочки я буквально разрушила, лишив её ноги, возможности сражаться с тварями, единственной защиты, или хотя-бы её подобия, никто не будет возиться с жалкой калекой, так как от неё не будет никакой пользы, ибо ни передвигаться, ни ранить она не сможет без посторонней помощи или хотя-бы некой опоры в виде тех же костылей, коляски и оружия в рукой, которое она сожмёт крепко-крепко, чтобы не пострадать. Надеюсь, что она уже где-нибудь подальше отсюда, вся эта суматоха точно позволила ей сбежать, причём куда подальше и, желательно, в туманное будущие, под именем — «неизвестность», пускай та и будет под огромным риском опасности от тех тварей, что не ведуют чести, не желают вновь становиться людьми, они никогда не смогут исправиться. Виной тому лишь я. Но ведь есть те, кто считает иначе. Мортимер. Симпатичная девушка с ярко-зелеными волосами, макияжем, который буквально кричал о том, что она является неформалкой, и чёрные ониксы глаз с очень длинными ресницами; ещё у неё были очень интересные брови, их почти нет, если быть точнее, однако мне хватило и этих еле заметных линий с еле видными очертаниями рыжие-золотоситого оттенка, заставляющего меня гадать о том, какой же у неё натуральный цвет волос. Наш поцелуй в том сыром подвале до сих пор сохранился металлическим вкусом на моих, обкусанных чуть ли не до мяса, губах; её палец ласково скользнул к моему затылку, и она зарылась в моих локонах перед самим соприкосновением двух ртов. Меня не прошибло током, я не смогла резко понять, что чувствую к ней нечто большее. Это было неловко и ничего более, однако те слова на базе заставили меня подумать о наших возможных отношениях... Видимо, любовь действительно меняет людей, заставляет тупить не по-детски, раз я смогла забыть о том, что никто не должен страдать от меня и моей никому ненужной любви. Да, и может ли кто-нибудь в здравом уме полюбить того, кто виноват во всех этих ужасах, свалившихся на наши головы?
Я убийца. Я стала убийцей намного раньше, чем мне исполнилось восемнадцать лет. Я убила сотню мужчин, женщин и детей...
— Томэль? — До моего плеча кто-то дотронулся, из-за я чего резко обернулась. Эдгар испуганно отшатнулся, испугавшись моего бешеного взгляда.
— Томирис.
— В смысле?
— Моё имя Томирис. Томэль — лишь псевдоним. Я... Я хочу, чтобы ты знал моё имя. В этом здании никто не знает моё имя. Если ты встретишь остальных, то скажи им его, я...
Он схватил меня за плечи и прислонил к холодной стене.
— Так, успокойся. Ты сама всем скажешь своё имя, договорились?
Я лишь успела кивнуть, когда раздался чей-то явно злой рык.
***
Мортимер схватилась за руку Джея, чувствуя, как по его коже бегут мурашки, словно тысяча тараканов решила пробежаться по телу столь юного и живого человека, чьи внутренности, возможно, станут обедом для их собратьев; паренёк выглядел испуганным, поэтому Мари тихонько шептала ему какие-то слова утешения, чтобы тот слишком сильно не реагировал, пускай та и, судя по весьма спокойному взгляду, верила в то, что он не сможет подставить их всех под опасность, тем более её, в глазах каждого из них плескался крошечный осколок страха, такой же, как под сердцем, только менее заметный, ибо являлся наружным, а не внутренним. Бледная блондинка и краснеющий паренёк с яркими волосами — до странности не классическая картина, если судить по книгам и фильмам про зомбиапокалипсис, где герои не могут нормально следить за собственной внешностью, так как любая капля воды в подобное время считается даром божьим, однако не у них. Колодец, слава богу, нашёлся и был выпит лишь на половину, к тому же, газировки было достаточно, поэтому первое время у них были бы возможности выжить, а потом они бы что-нибудь придумали. Но сейчас Морти думала лишь о том, как завидует этой крепкой дружбе между парнем и девушкой; видно, они знакомы очень давно и поддерживали друг друга на протяжении всех этих сложностей, не смотря ни на что, даже если еда заканчивалась, они, наверняка, были бы вместе, но это не страсть, а лишь платоническая симпатия и взаимные проблемы, которые требуют адекватных решений. Словно брат и сестра. Вот у самой Мортимер брата уже нет и, должно быть, уже никогда не будет, сгинул...
Шальная, внезапная как стрела, мысль попала в прелестную голову девушки, от чего она ошарашенно ахнула. Это здание должно исчезнуть с лица земли!...
— Брав, — Позвала она своего приятеля, и тот, продолжая держать Неона за горло, подошёл к ней боком. — Прикажи Безликому найти спирт, бумагу и бутылку. Стеклянную, если что.
Безликий, стоящий неподалёку, откликнулся, шаркая ногами:
— Может, тебе ещё кофейку найти, Морти? Давай-давай проси меня о том, что попросту невозможно в таких условиях, — Пайпер у его ног обеспокоенно скулила, тычаясь носом в колено.
Однако парень послушно стал рыскать в одной из комнат, и скоро у них собрался мелкий вид аккуратной бомбы. В стеклянной бутылке, от газированной воды, теперь была бумага каких-то документов, зажигалка в кармане Джея пришлась, как нельзя, кстати.
— Я уже говорил, что только у тебя такие безумные идеи? — Поинтересовался Безликий, кладя свою ладонь на её хрупкое плечико.
— Сотню раз, — Ответила Мортимер с улыбкой, смотря на огонёк.
От этого занятия их отвлёк шум неожиданной драки. Твари и люди смешались в кромешной темноте.
***
От неё натурально воняет чужой кровью и кишками, но самой девушке плевать на это, у неё забрали любовь, друзей и единственный дом за последние годы, она всего лишь жалкая пешка в этих вечных экспериментах и странных играх других лидеров, особенно на базе, которые так сильно не любит Роуз. А Беззаконное сердце лишь кивала на её любую гневную тираду, не желая получить ещё более сильное наказание, так как языка у неё уже нет из-за этого Кэпа, выдавшего ту, которую он считал своей сестрой, так просто, словно это ничего ему не стоило, ибо в крови у таких людей предательство практически сразу идёт по венам, вместе с молоком матери, но у этого парня не было родителей, поэтому он и учился всем законам жизни у старших детей и своих воспитателях, а эти жалкие шалости в виде воровства ничего не значили для него ровным счётом. Они с Беззаконным сердцем были там, в этом проклятом приюте, вместе, некоторые из детей даже считали их родственниками из-за серых глаз и медово-русых волос, очень редких у неё и пышных у него; Брейв смущался, всё отрицал, утверждая, что ему никто не нужен, даже если этот человек будет ему прямым родственником, девушка тогда убежала чуть ли не в слезах, так как эти слова шли кинжалом в её груди. Почему он так говорил? Он ведь знал, какого это, быть без семьи! Половина детдомовцев мечтала лишь о том, чтобы их, в конце концов, нашлись те, кто готов любить чужих детей, потому что на их сторону от воспитателей выпадали лишь упрёки, пощёчины и весьма не ласковые подзатыльники, заставляющие чувствовать себя крайне поганым от чувства, что им это всё дозволено.
Думая об этом, Беззаконное сердце убивает всех тварей на своём пути. Кровь хлещит на неё, но ей всё равно. Ей уже совсем всё равно.
***
Роуз была удивлена тем, что двери в комнату открылись, помощники и врачи кидались к тумбам, забирали бутылки с водой, но не освобождали тех, кто был прикован, поэтому она стала действовать самостоятельно, стараясь не шуметь, ведь понимала, что подобная суета вызвана не чем-то невинным и безобидным, из-за чего нужно быть, как тихая мышка, не привлекать к себе лишнего внимания, ведь не хочется быть убитой с кандалами на ногах; мясцо раскрылось, а кровь вялым ручейком полилась на холодный пол, где были её сапоги, не смотря на слюну, которой она смочила ноги для того, чтобы кандалы позволили освободиться чуть легче, а крик потонул в её коже, прикусанной давно не чистыми зубами, которые были вогнуты в плоть с такой силы, что те грозились исчезнуть из её полусухого рта. Она оторвала добрый кусок одеяла, продолжая кусать собственный рот, Роуз плакала и завязала на ноге настолько тугой узел, что та заболела ещё сильнее, но сейчас это не важно, нужно натянуть сапоги и поскорее выбраться из этого дьявольского места, чьего местоположения она не знала от слова совсем; светлые стены наводили ей тоску, а пол холодил одну обнажённую ногу, но она обулась, не смотря на всё это, так как она была лидером. Главным лидером и спасителем одновременно. Ей нельзя проиграть каким-то уродам с масками и надеждами на противоядия, а также ей просто не хотелось верить в то, что всё уже не вернуть назад. Стабильность её жизни прошла, вернулась та самая ужасная и пугающая неизвестность.
Она подошла к двери и стала идти по длинному пустому коридору, слушая обманчиво-спокойную тишину перед огромной бедой.
