Возможно, всем нам зачтется тот ад, что на Земле?
******
Стоило переместиться к кромке леса, укрывающего поляну с разбитым посредине шатром, Блэк тотчас отпустил его руку, но он сразу же притянул того обратно. — Прекращай, — убедительно заглянув в толком не просохшие за ночь серебристые глаза, которые тот немедленно опустил на ворот его толстовки. — Оттого, что ты будешь убиваться и наказывать себя, никому не полегчает. — А, может, мне полегчает? — Всплеснул Блэк руками. — Ведь, если б я остался в лагере, ничего бы… — зарывшись в волосы, — Лунатик… Не называй меня так. — Да. — Забросил он бесполезные утешения. — Если бы ты остался в лагере, ничего бы вчера не случилось. Вполне вероятно. Или, если б остался, вероятно, потом случилось бы нечто гораздо хуже, — переплёл он их пальцы. — Нам просто нельзя предаваться этому «если бы», Сириус... Иначе можно прямо сейчас сдаться и лечь в гроб, вспоминая каждый альтернативный вариант пути, давно оставленный позади. Римус понимал, снова пропускал через себя мучительные угрызения. И пусть тот его слышал, для того, чтобы справиться с чувством вины, Сириусу понадобится явно не один день. Римусу, по крайней мере, сейчас требовалось, чтоб Блэк не отдалялся и перестал считать себя опасным для окружающих и несущим смерть, подобно холере. Меньшее, что он мог для этого сделать, это обнять Сириуса, дав почувствовать себя нужным. — Ты снова горячий, — буркнул в его шею Блэк, цепляющийся за ткань на спине. — Спасибо, — принял он за комплимент, заполучив профилактический щипок. На этот раз Сириус отпустил его руку только на пороге шатра и, встряхнув головой, прошёл внутрь, где к тому навстречу стремглав рванули Доркас и Хвост. С пулеметной очередью животрепещущих и актуальных вопросов. Основную сводку им поведала через радиовещание Макдональд, но, как обычно и бывает, основная сводка лишь породила ещё больше вопросов. Он же задержался на пороге, спрятав руки в карманы и ожидая единственного вопроса, который ударит по ним литым молчанием. И вот Доркас, предоставив слово Питеру, отшагнула от Блэка, перевела вопросительный взгляд на него и обеспокоенно завертела головой. — А где Фокс?.. Пришлось прочистить горло, сглотнув вставший поперёк ком, и он понимающе моргнул обернувшемуся Сириусу. Тот считал, что обязан сам всё поведать ребятам. Римус предпочел не препятствовать. Тем более, история от его лица затянется надолго. Непозволительно надолго. Ведь то, что для Сириуса было одними из самых страшных в его жизни парой минут, для Римуса было никак до сих пор не уложившимися ни в голове, ни в груди пятью десятками страшнейших лет. И он не был уверен, что кто-либо, услышав эту историю из вторых уст — даже в мельчайших деталях — прочувствует её так же, как прочувствовал её на себе он сам. Однако у него была своя задача, и пока Доркас с Питером по просьбе Сириуса «присели», он взглянул на державшегося особняком, но напряженно вслушивающегося парня. Регулус перевёл на него ещё сильнее напрягшийся взгляд, и он, едва кивнув себе за плечо, шагнул на улицу. Не сомневаясь, что тот расшифрует сигнал. Разрисованный переплетениями следов покров снега пока не спешил таять под не согревающим в этих краях солнцем. Как и корка ледяной отчужденности, покрывающая Регулуса Блэка. Даже в безопасности и дружелюбно-расположенном окружении. Накинув зимнюю мантию, тот буквально скользил по снегу, заигрывая в памяти с перемещающимся по коридорам Хогвартса образом. Идеально ровная осанка, идеально даже в полевых условиях уложенные волосы, идеально сидящий костюм — всё, как ещё один защитный слой. Римус на миг подумал, что в магловской одежде Регулус выглядел немного более открытым, но именно поэтому, очевидно, тот и вернулся к своему более надежному имиджу. — Как рука? — Получив предсказуемый отказ на предложенную из вежливости сигарету, спросил он, когда они углубились в лес. Шатра уже не было в поле зрения, однако он всё равно наложил вокруг заглушающий барьер. — Почти зажила. — Но шрам останется. — Не то чтобы я предпочитал футболки, — сдержано вскинул бровь Блэк. Римус бы даже улыбнулся этой самоиронии. Если бы не предмет разговора, для которого он того позвал. И в сверлящих его в ответ серебристых глазах, будто тот тоже обладал способностью заглядывать в душу, чувствовалась стойкая готовность. — Кто умер, Люпин? — Второй вопрос, на который Римус с превеликим удовольствием бы отмолчался. — Сириус здесь, значит, амбитус нашёлся, а ты вызвал меня покурить в сторонку, так что… — Барти Крауч, — рубанул он с плеча. Такое всё равно не подашь мягко. Не в их условиях. Не в их отношениях. В их отношениях, если бы Римус начал сдабривать почву соболезнованиями, это даже было бы оскорбительно. А ещё Регулусу это было не нужно. Регулусу, так и не моргнувшему с того момента, как он его перебил. И насколько же тот умел себя держать, что Римус лишь отдаленно почувствовал уколовшую того боль. — Как? Не в смысле: как это могло произойти? В смысле: как конкретно это произошло? — Фокс убил его, отразив от меня Аваду, которую направил Крауч. — Регулус абсолютно статично ждал последней детали головоломки. — Амбитус был у него. — Ясно, — спустя десять секунд разорвал Блэк зрительный контакт, сам сложив два плюс два. И он, вытащив руку из кармана, протянул тому завёрнутый в клочок мантии серебряный артефакт. Молча. Потому что… Ну, а что тут скажешь? «Больше не теряй»? — Ладно. — Даже не изменился в лице Регулус и, убрав часы во внутренний карман, вскинул подбородок. — Спасибо, что сказал. И, сделав шаг к шатру, не смог сделать больше ни шагу. Регулус не собирался аппарировать прочь, поддавшись импульсу прокричаться, выпустить пар или заплакать там, где никто не увидит. Импульсу, на который имел полное право. Который для Регулуса Блэка являлся взбалмошным и непозволительным. Однако первый прилетевший по воздуху звук всё равно не был тем, чего можно было ожидать от Регулуса Блэка. Глухой смешок. — Жизнь за жизнь, да?.. — тихо уронил тот под ноги. И развернулся вполоборота с таким потерянным выражением, словно искал в частоколе леса какую-то закономерность. — Я… был в пещере… куда и откуда никто не смог бы трансгрессировать. Я должен был умереть… я готов был умереть… — он предпочел не шевелиться, продолжив подпирать ствол, будто его здесь нет. Как тот, вонзив в него мерцающий взгляд, округлил покрасневшие глаза. — И вдруг, откуда ни возьмись, меня отбивает от инферналов этот вездесущий сын Фенрира Сивого! — Вскинув руками и ни с того ни с сего заулыбавшись. — Так ведь не должно было быть… — мотнул Регулус головой, шатнувшись и пространно уставившись сквозь него. — Я должен был там умереть… Кикимер рассказал бы всё Сириусу, и вы приступили бы к поискам. Тебе не пришлось бы меня спасать, подстраивая смерть, а Барти не попытался бы тебя убить, чтоб отомстить. Моё спасение привело к его смерти… и всё от рук Фокса! — И Блэк, поперхнувшись ещё одним смешком, окончательно залился безудержным смехом. — Ну, это же какой-то бред, Люпин!.. тебе так не кажется?.. просто бред… Похоже, он из тех, кто смеётся на похоронах. Действительно, — натянуто подтвердил Римус, когда парень уже схватился за живот. — Может, его обнять? Вряд ли. Он просто перенёс вес с ноги на ногу, решив переждать приступ. И спустя пару минут Блэк, распрямившись, зачесал распавшиеся на пробор вьющиеся волосы и выдохнул. — Быстро? — Мгновенно, — не став ворошить туманно вспоминающийся эпизод где-то посередине, где Крауч осознал, что умер напрасно. Если смерть вообще бывает другой. — Хорошо, — ещё слегка лихорадочно кивнул тот. — Только… — Если я кому-то решу рассказать, что видел, как Регулус Блэк смеётся, мне посоветуют проверить зрение, — поджал он губы, — …но знаешь, что было бы ещё абсурднее? — Блэк подмахнул острым подбородком. — Если б ты тогда умер в день рождения Сириуса. — Да, — довольно буднично, — нехорошо бы вышло. — Определенно… — ну, посмеялись и хватит. — Регулус, — подключил он стальной тон, выдержав паузу, чтобы тот успел войти в образ, — я должен спросить, и, к сожалению, теперь ты не можешь выбирать — отвечать мне или нет. Кто-нибудь ещё будет за тебя мстить? А вот и стандартно выставленный щит из сплава отчуждённости и недоверия. — Нет. — Не отводя немигающего взгляда. Римус лишь не хотел произносить вслух то, что они оба не хотели, чтобы прозвучало вслух. То, что чуял от Блэка-младшего Фокс. А теперь чуял и Римус. О приобретенных за период между их первой встречей в Мэноре и спасением из пещеры пристрастиях, рассыпанных по телу Регулуса. — Нет. Это другое. — И «это» не будет «проблемой»? — Хотя, раз влюблённый школьный друг не стал проблемой, то тот Пожиратель, с кем Регулус спал, точно вряд ли будет. — Переживу. — Хорошо. — Сбавив обороты, кивнул он. — Если захочешь с кем-нибудь обсудить… — То точно не с тобой, Люпин. Уж прости, — деланно улыбнулся Блэк одними уголками. — Теперь мы можем вернуться? — Демонстративно отвернув корпус. — Там вроде как судьбоносные поиски простаивают. И не дожидаясь разрешений, Регулус двинулся обратно к поляне с идеально ровной спиной, словно в его душе вовсе не было сквозного ранения от принесённой новости. Ему обязательно быть такой задницей? — раздражённо прорычал он, выбросив просто сотлевшую до фильтра сигарету. Да. Это семейное.***
Возвращение Министерства само собой не приблизило их ни на шаг к эре мира под голубым небом, однако некоторое время, пока Тёмный Лорд с приспешниками приходили в себя, Лондон мог спать по ночам. Здесь важно не обманываться, путая спокойствие с затишьем перед бурей. Пост министра временно занял Кингсли Бруствер, комендантский час никто не отменил, а члены Ордена, перемешавшись с мракоборцами и добровольцами, патрулировали улицы днём и ночью. Все понимали, что вопрос: когда первая полоса «Ежедневного Пророка» огласит имена новых жертв, — был лишь вопросом времени. Но первые имена всё равно выбили почву из-под ног. Точнее место преступления. Хогвартс. Засланцы подвинутой с трона Новой Власти были вышвырнуты из школы, как только было отбито Министерство. Но в тот же день над юными волшебниками нависла неведанная и потому ещё более страшная угроза, унёсшая за месяц две жизни и заполнившая лазарет оцепеневшими школьниками. Порождённое извращёнными статейками зерно раскололо общество на части. Даже среди нечистокровных волшебников находились те, кто обвинял во всём Дамблдора и действия Ордена, только разозливших Тёмного Лорда и ответственных за каждую новую смерть. Масла в огонь подлил и тот преданный общественности факт, что Аврорат теперь сотрудничает с оборотнями. Очевидно, люди просто жить не могут без козла отпущения. Поразительно, как этот козёл так же быстро, в одночасье, может стать для них божьим агнцем. И в такой паршивой картине неустойчивого мира всем оставалось лишь продолжать делать свою работу. Веря в то, что они делают. Порой эта вера окупалась. А порой подрывалась одним новым заголовком. — Это… — пиздец, — немыслимо, — кинул он «Ежедневный пророк» обратно под нос Брустверу, откинувшись в кресло. — Это называется расплата, Люпин. — Пояснил Грюм за спиной министра. — Дементоры чуткие ребята, твоя принудительная апелляция ранила их чувства. — Мне напомнить, что без нас вы бы тут не сидели? — Показательно оглядел он удачно уцелевший по сравнению с остальными семидесятью процентами здания кабинет. — Призываю воздержаться от беспочвенных обвинений, — аккуратно вклинился Бруствер, обведя решительным взглядом собравшуюся в кабинете и тактично отмалчивающуюся верхушку Магической Британии. Надо ли говорить, что Римус себя чувствовал слегка неуютно? — У нас на повестке шесть сотен сбежавших заключенных и полностью вышедший из-под контроля вид тёмных существ. — Магических, — невзначай поправил он. — О, серьёзно, Люпин? — Опять перекосило брызжущего слюной Грюма. — Сейчас? Может, ты и за права дементоров вступаться собрался? Может быть, — вскинул он бровь, оставив подтекст между строк. — Магических существ, — невзначай исправился Бруствер. — Тем не менее, думаю, для всех очевидно, что привлечены они к «тёмной» стороне. Как и, по меньшей мере, половина беглецов. Полагаю, это всегда было запасным планом Тёмного Лорда. В первую очередь необходимо расформировать оставшиеся лагеря, в лесах больше небезопасно, а разбрасываться нашими силами по всей стране мы не вправе… В общем и целом, суть собрания Кингсли легко мог уместить в строчку: сосредоточим кровопролитие в Лондоне, пойду скажу об этом министру маглов за чашечкой эрл грея. — Ну-с… что думаешь, Римус? — Сложа руки за спиной, спросил Дамблдор, вышагивающий рядом. — Что пора идти ва-банк? — Скосил он взгляд на непроницаемый серый профиль. И дрейфующий глубоко в своих недосягаемых даже для него мыслях с начала собрания директор удрученно кивнул. В этом, казалось бы, кротком кивке было слишком много всего. А именно потянувшихся за ним плотным строем последствий. Для магического мира. Для обычных людей, которым просто не повезло жить в этом мире без возможности как-то на него повлиять. Мире, на который способен повлиять одним кивком человек, однажды сказавший Римусу: Чувство вины не так благородно, как кажется на первый взгляд. По юности мы самоотверженно отдаемся в его объятия, но со временем приходит понимание, насколько оно бесполезно... И что в конце пути значение имеют только наши решения, действия и полученный результат. Ради этого результата пострадает слишком много людей, а мир, являющийся их домом, перестанет для них таковым быть в принципе. Для этих людей вопрос, начинающийся с «а что, если бы», будет иметь значение до конца их жизней. Жизней, которые ставятся на кон одним готовым принять любые последствия ради достижения результата кивком. Кивок же этот означал одно: Прятаться в глуши, где ничего не стоит столкнуться с рыскающими прислужниками Волан-де-Морта, перестало быть вариантом. Настал момент вернуться в Лондон и действовать в открытую. У них на руках было три крестража, и если догадки насчет Чаши Пенелопы Пуффендуй верны, то знали они о четырёх. Но пора было уже признать, что продвинуться дальше этой догадки они оказались не в силах. Оставалось только закинуть удочку — дать Волан-де-Морту лишь основу для подозрений об их осведомленности — и надеяться, что тот начнёт совершать ошибки, которые сами приведут их к остальным крестражам. Надеяться, что ценой этих ошибок станет как можно меньше невинных жизней. Эгоистично надеяться, что за них не заплатит кто-нибудь из твоих близких… Римусу пришлось не раз закрывать глаза на этот ведущий его вперёд эгоизм. Ему было кого защищать, о ком заботиться, у него были те, чьи жизни, как бы паскудно это ни звучало, для него стояли в приоритете. А как он усвоил, едва не сдохнув [вообще-то, сдохнув] у каждого встречающегося на его пути человека были свои приоритеты, заставляющие отмести в сторону жалость или сострадание. Каждому Пожирателю было что терять. Но ещё большую опасность всё же представляли те, кому терять было уже нечего. И это одна из причин, по которой он даже во снах уже не лелеял надежду на окончание войны с победой над Тёмным Лордом. Задаваясь ещё одним вопросом: Даже если они истребят всех оставшихся последователей, разве наступит мир? И если да — как долго люди смогут его удерживать?***
В какой момент он перестал считать оставшиеся за плечами сражения? А смерти? Сопутствующие потери? В какой момент он научился засыпать от удара о подушку, на которую удавалось упасть раз в несколько проведенных на ногах дней? Наполненных гарью, дымом, грохотом обрушений и ревущими криками. Нескончаемой погоней за лишь отдаляющимся и всё отчетливее представляющимся недосягаемым миром. Словно, что бы ты ни делал, ты просто бежишь на месте. Но, как говорилось, порой вера в свои действия всё-таки окупалась. Частично. И всё равно недостаточно, чтобы стало хоть чуточку легче. Ни о каком облегчении не могло идти и речи, когда ты стоишь посреди оцепленной улицы, на которой даже спустя пару часов не улёгся слой пыли и пепла. Римус не заглядывал в глаза обходящим его стороной волшебникам, зачищающим последствия. Последствия разрушений в Гринготтсе его не волновали, как и добытый крестраж. Его волновал только потянувшийся в жилые районы след битвы, смотря на который язык не повернётся назвать одержанный верх маленькой победой. Под ногами были закоптелые осколки выбитых окон, обломки стен, превратившихся в строительный мусор, а переносица свербела от стоявшего вокруг металлического смрада, смешавшегося с густым ароматом магии. Распознав в нём слабый знакомый запах, он повернулся к раскуроченному фасаду пятиэтажного здания с внутренностями наружу и поднялся по обвалившейся стене, превратившейся в подобие пандуса. Всего пару часов назад здесь была детская комната, о чем можно было судить лишь по куску розовых обоев в цветочек, сохранивших цвет в том месте, где их подпирал некогда белоснежный шифоньер. Рухнувший на спрятавшуюся за ним девочку, напротив которой, разобрав обломки, сидела девушка. — Кто-то направил сюда Скиепилапсус… — осипшим голосом. Не оборачиваясь. — Как так можно?.. — Свесила она голову, аккуратно прикрыв пальцами веки смотревшей в никуда девочки. — В этом же нет никакого смысла… мы знаем, за что сражаемся, за что рискуем погибнуть… но все эти маглы не знали… через несколько часов её родители должны были вернуться с работы, и они сели бы ужинать, обсуждая прошедший день… а теперь её родным сотрут память, будто её никогда не существовало. Никто не узнает, как ей было одиноко и страшно в последние минуты, никто не будет её… — Мы будем, — уронил Римус, и Лили, утерев лицо, обернулась через плечо. — Мы будем помнить. — Ты должен быть в штабе, — поджала она трясущиеся губы. Да. Должен быть с остальными членами Ордена. С Сириусом, Джеймсом и Питером. И, не успев отойти от одного боя, готовиться к следующему, склонившись над добытым крестражем. — А ты должна быть дома, — поджал он свои, опустив взгляд на её округлый живот. Но ни Лили, которой через месяц уже нужно было рожать и уже нельзя было сражаться на передовой, не могла просто отсиживаться в безопасности, ни Римус, которому положено оставить разгребать сопутствующий урон [заметать следы] ответственным лицам, не мог просто уйти, сделав вид, что его это всё не касается. Потому что касается. Потому что девочку убил не шифоньер. Не отправленное в дом то же заклятие, что однажды обрушило здание, служившее ему домом два прожитых в стае Сивого года. Её убили они. Их война. И всё, что теперь было в его силах, это помнить навсегда закрывшиеся глаза людей, похороненных в покрытой статутом о секретности части истории. Надеяться, что однажды они перестанут являться во снах. Наверное, не раньше того времени, когда возможность обнять с облегчением источающую жизненное тепло подругу перестанет казаться чем-то нечестно эгоистичным. Ему так не хватало этого чувства. Искренней радости, не откликающейся внутри болезненным уколом, за такую, казалось, простую возможность обнимать близкого человека. В то время как вокруг с каждым днём становилось всё больше тех, у кого такой возможности не было. Он не помнил, когда его уже не держал на ногах один лишь долг продвигаться вперед. Обязательства перед стаей. Все данные обещания не сгореть в аду. Если идешь сквозь ад — не останавливайся. Так ведь говорят? И, возможно, однажды тебе удастся выйти с другой стороны. Но он всё равно останавливался. Выходил «наружу», чтобы осмотреться на сожженных на этом пути людей. Или удостовериться, что те, кто шёл рядом с ним, ещё способны идти, веря в ждущий их на том конце свет. Однажды… Однажды они смогут воспринимать всё случившееся как длинный кошмарный сон? Потому что Римус именно так себя и чувствовал. С того самого момента, когда он поднялся с колен в отбитом Министерстве и с его глаз больше не сорвалось ни одной капли. Потому что этот мир так и работает. Жизнь за жизнь. И да, Регулус был прав. Это какой-то непостижимый человеческому разуму бред. Каждый раз, когда они спасали чью-то жизнь, платой за неё была чья-то смерть. И вне зависимости: будешь ты сидеть, сложа руки, или продолжать бороться за то, что тебе дорого — так или иначе, кто-нибудь всё равно пострадает. Наверное, в тот момент Римус просто принял эту истину, столько раз сбивающую его с ног несущимся в лоб локомотивом, а дальше оставалось лишь сделать выбор. Бороться или сдаться? Загвоздка лишь в том, что выбирая первое, ты лишаешься права на чувство вины. За тех, кого не смог спасти. И по итогу, каждому в своё время, но такой выбор пришлось сделать абсолютно всем, кто шёл с ним бок о бок через устроенный самими же людьми ад. А самый страшный кошмар оказался даже не в глазах направляющего на тебя палочку. Он в тех, что смотрят на тебя из зеркала. И устремляя их в почерневшее небо, ты задумываешься... — Должно ли оно обвалиться, чтобы вновь стать чистым и голубым? И сколь многим из них удастся его таковым увидеть?******
И кто же я? Упрямый кретин в клетчатой рубашке. Для меня это никогда не изменится. А тебе разве можно так со мной разговаривать? Пусть это будет моим авансом...
— Фаталист хренов, — злобно рыкнула Харли, шлёпнув по булыжнику, словно дала подзатыльник тому, кто спал глубоко под свежевскопанной землёй. Затем ещё раз. Намного сильнее. По земле. И снова. — Почему?! Как ты посмел?! Ненавижу тебя… Её сжимающиеся кулаки ударились о землю в последний раз, и она упёрлась в них лбом, склонившись над безымянной могилой. Прошло меньше двадцати четырёх часов с той секунды, как он выпустил её из своей хватки. Он не приказывал Харли стоять и смиренно наблюдать за смертельными мучениями самого дорогого ей человека. Он держал её, перехватив за пояс, несмотря на всю силу, с которой она вырывалась, отбиваясь от него… рассекая кожу когтями до мяса… пока её рёв не стих одновременно с криком Тёмного Лорда, и Харли обмякла на его окровавленных руках. Замершие вокруг взгляды взявших в руки палочки старшекурсников, мракоборцев, членов Ордена, Пожирателей… в тот миг замерло само время. Когда склонившийся посреди внутреннего двора Хогвартса Волан-де-Морт испустил свой последний вздох. Когда вырвавшаяся из крестражей чёрная дымка, заполнив весь двор, вернулась в державшегося за голову приведшего их к этому мигу волшебника. Которого мёртвой хваткой держал за плечи незнакомый практически никому из ставших свидетелями этого мига оборотень. Парень. Испустивший свой последний вздох одновременно с разорвавшимся сердцем завалившегося на бок Тёмного Лорда, не выдержавшего собравшей его душу боли, которую его заставили прочувствовать напоследок. Парень, к которому бросилась Харли, стоило тому рухнуть на колени, но не успеть упасть на почерневшую от выброса тёмной магии бетонную плиту. Римус знал, куда она аппарировала вместе с навсегда уснувшим телом. Знал, что найдёт её здесь — на освещающейся полумесяцем укромной полянке, являвшейся только их местом. Знал, что не вправе её утешать. И потому, переместившись сюда, оставался стоять за её сгорбившейся спиной в дающих пространство трёх метрах. Возможно, чтобы успеть отразить атаку. Возможно, чтобы предоставить ей разбег для этой атаки. Римус так и не определился… — …это всё ты, — глухо процедила Харли, разогнувшись. Он не шевелился. — Всё. Это. Из-за тебя. До того как ты появился в стае, он ничего не скрывал от меня. — Можешь винить меня, — если так будет хоть немного легче… выдохнул Римус. И он даже не стал выпрямляться во весь рост, когда волчица резко подорвалась с места, ринувшись к нему. — А кого мне ещё винить, Римус?! — Проревела она прямо в лицо. Набухшие серые глаза вспыхнули желтыми янтарями, но её губы задрожали, и руки просто вцепились в его черную кофту. — Кого?.. отца, обратившего тебя? Твоего скопытившего деда, убившего его семью? Блядского Фокса, засевшего, где бы он там ни был?! Кого, а?! С кого всё началось? Кто виноват в том, что ты явился к нам три года назад, а сегодня мне пришлось похоронить Дэма?! — Встряхнула она его так, что тонкая ткань издала треск. А затем её пальцы ослабли, и взгляд потух, невидяще опустившись на его шею. Она сама будто стала меньше. — Он никогда не пошёл бы на это, если б не ты… не бросил бы меня… Дэм, Рион, Фиона… — уже давно не пропускающая воздух диафрагма сжалась ещё больнее. — Все мои братья и сёстры, убитые в затмение… они все погибли, потому что ты пришёл к нам… — Да. Так и есть. Харли враз подняла едва сдерживающий новые слезы переливающийся взгляд и, отпустив его кофту, шатнулась назад, обернувшись вполоборота к могиле. — Почему тогда я не могу тебя винить?.. — закрыв лицо перепачканными в земле ладонями. — Я так хочу, Римус… плевать мне на мир!.. на победу!.. на права оборотней… — всхлипнула она, — почему он не рассказал мне, что собрался сделать?! — и Харли, упав на колени, содрогнулась всем телом, зажав рот трясущимися пальцами. — Почему его больше нет?.. Как толчок в рёбра, опустил его рядом, прижав её лихорадочное тело к себе. Его глаза были абсолютно сухими, пусть и в горле стоял горчащий ком. И если бы Харли не одолевало горе, может, она бы и заметила дрожь в его правой ладони. Когда-то он так боялся превратиться в Сивого, что не нашёл другого выхода, кроме как убить его. А в итоге во сто крат сложнее оказалось не превратиться в него, после того как убил. Теперь Римус понимал. Быть вожаком означает определять судьбу следующих за тобой людей. Мы пойдём за тобой, куда скажешь. Тем же кивком. Одним решением. Переступающим порог трейлера шагом. Чтобы потом стоять напротив пораженных непростительным заклятием брата и сестры, держащихся за руки. Быть вожаком означает нести это бремя столько, сколько сможешь выдержать. И даже не иметь права на горе. Это значит быть готовым однажды ответить за каждое своё решение. Может, поэтому он не шелохнулся, когда Харли ломанулась к нему? Может, он принял бы её вызов и даже не стал бы сопротивляться, как однажды с ним поступил Сивый? В ту секунду Римус был готов ответить перед ней, но в итоге он был благодарен Харли за то, что она не заставила его отвечать. На один вопрос, который так и не прозвучал. Возможно, она задастся им позже. Когда оправится и сможет проанализировать тот бесконечный роковой миг, в который Римус не дал ей остановить Дэмиана. В который Римус без сомнений и хладнокровно держал её, не дав спасти её друга. Возможно, однажды она вернётся из Америки и задаст его. Но на самом деле в глубине души она уже всё понимала и просто не хотела слышать ответ. Потому что, если бы она сейчас, задыхаясь от судорожных всхлипов, посмотрела ему в глаза и спросила: «ты знал?», Римус бы не стал лгать.Авансом… за что? Не забивай голову ерундой, Люпин.
— Опять ничего? — Спустились с холма тяжелые шаги, когда он трансгрессировал рядом с обращенной к безмятежному побережью лавкой. — Ты ему уже, наверное, пинту своей крови оставил, — щурясь от пробивающихся сквозь перистые облака одиночных лучей, подошёл Ланкастер. — Скорее пару пинт, — осмотрев пустой берег, уставился он на уже начавший заживать порез на ладони. Дэм рухнул на скамью, широко расставив колени. — Если бы он хотел, уже б вернулся. Магии в нём оставалось достаточно. — Ну, очевидно, под влиянием твоего волка Фокс тоже стал упёртым бараном. — Кто бы говорил, подумал Римус. — К слову о придурках, Блэка и сегодня не ждать? Меня уже три дня никто не выбешивал. Не собираясь даже для вида выдавливать скудный смешок, он лишь качнул головой и опустился рядом. — Он с нашей подругой, — сцепив на своём профиле свинцовый взгляд. — Помогает справиться со смертью родителей. Они были маглами. — Та остро сопереживающая оборотням девчушка? — Марлин. Ты знаешь её имя, — выгнув бровь, повернул он голову, и тот, цокнув, наоборот отвернулся. — Если когда-нибудь будет к месту, передай, что мне жаль, — безэмоционально произнёс Дэм. И пускай Римус даже на правах вожака не мог читать его мысли из-за внутреннего заслона, он в полной мере чувствовал, насколько этот ровный тон не соотносился с уровнем поднявшейся в Ланкастере горечи. Дэм знал, каково это — потерять сразу обоих родителей. Только вот ни Дэм, ни Марлин, которой по чистой случайности «посчастливилось» оказаться вне дома, не теряли родителей. Их убили. Авроры, Пожиратели — неважно. И из-за этой подмены понятий, сыплющейся сейчас со всех собравшихся вокруг Маккиннон сочувствующих, он ощущал только тихую тлеющую злобу. И поэтому не мог поддерживать её сейчас. У Сириуса наверняка найдется больше подходящих слов… — Когда ты собирался мне рассказать? — Выпустил он сигаретный дым, унёсшийся в противоположную от совсем слегка удивившегося Ланкастера сторону. Несомненно, уловившего суть вопроса. — Сказал же не забивать голову ерундой... — пробурчал тот. — И когда ты догадался? Веселая партия в пинг-понг получалась. Они оба не имели доступа к истинным мыслям друг друга. — Когда мы вернули Министерство. — Когда Римус, прожив воспоминания Фокса, вспомнил, почему тот так боялся этого парня. Если б он заставил меня прочувствовать всё, что я сделал со своими жертвами. — И за три месяца, что ты «бережешь свои силы» и добровольно возишься с молодняком, я в этом убедился, — в безэмоциональный тон добавил он. Если создавший крестраж склонится над ним и искренне раскается в содеянном, его душа восстановится. — Так когда ты собирался мне всё рассказать, Дэм? — В последний момент? — Беспечно пожал тот плечом и усмехнулся. — Когда у вас на руках были бы все крестражи, я бы их забрал, бросил под ноги этому Лорду и подарил бы ему сладкие ощущения. От такого даже самая бездушная мразь раскается. — Только ты прочувствуешь на себе всё, что и эта мразь. — Вероятно, это будет настолько больно, что он умрёт сам. — Ты не выдержишь. — Да-а… — сполз тот по скамье, чуть запрокинув голову, — это верно. Поэтому напоследок я бы поцеловал тебя как следует. Желательно перед Блэком, — перекатившись затылком под его немигающий взгляд, — откажешь? Всё-таки последняя воля смертника, — поиграл тот бровями. — Ой, ради Мордреда, не смотри так на меня, — разорвал Дэм зрительный контакт, забрав из его пальцев сигарету. — Это отличный вариант покончить с ним раз и навсегда, Люпин. Сам ведь знаешь… — И ты так легко пожертвуешь собой? — Почему бы и нет?.. — хмыкнул Дэм, лениво стряхнув пепел. — Когда живёшь с постоянной болью других, как-то не до мечты дожить до старости. Я готов сдохнуть с двенадцати лет, ты не дал мне это сделать в Азкабане, так хоть помру с музыкой и пользой. Только, — вернув сигарету, — тебе придется сдержать Харлс, — наконец заговорив не так, словно они тут ограбление булочной планируют. — Не дай ей помешать мне. Второго шанса на эту авантюру у нас не будет. Выждав минуту, за которую в неприступном выражении Ланкастера не проскользнуло ни единой перемены, он повернулся к удивительно спокойным волнам и откинулся лопатками на спинку. — Ладно, — затянувшись поглубже. Дэмиан аж сел ровно, мол, «ладно»?! — Я не собираюсь тебя отговаривать от спасения мира, — буднично обозначил он. — Но если ты передумаешь и пошлёшь этот мир к черту, я не буду тебя осуждать. Что бы ты ни выбрал, — пожал он плечом, встретившись с пронизывающими тёмными глазами, — «ладно». — Раз давно догадался и не намерен препятствовать, мог просто не начинать этот разговор, — принципиально фыркнул тот. — Мог, — согласился он, достав новую сигарету, чтобы занять руки, — но если вдруг, хоть на йоту, ты это делаешь ради меня, то ты не обязан. Даже если мы в итоге проиграем, я ни слова тебе не скажу. Не мне решать, как поступить правильно. Спасти несчитанное количество жизней, пожертвовав всего одной?.. а будет ли тот мир, в котором мы останемся, стоить этой жертвы?.. я уже ничего не знаю, Дэм. — Тоже мне, — прыснул Ланкастер, вновь развалившись на скамье и конфисковав без дела тлеющую сигарету. — Решил поразмыслить о вечном? Без проблем. Я тебе сразу скажу, что не стоит. — Что?.. нахмурившись, повёл он головой на лукаво вздёрнувшийся уголок сомкнувшихся на фильтре губ. — Прости, но этот уродливый мир идёт на хер под ручку с твоими унылыми речами, Римус. Он калечит, перемалывает, обезображивает всех изначально красивых людей… нет уж, — усмехнулся Дэм, — мир точно не стоит, — и умиротворённо прикрыл веки. — Люди стоят. Этот мир ломает их снова и снова, но они всё равно не оставляют попыток заботиться о нём. Каждый по-своему… необязательно даже спасать мир, достаточно приготовить близкому человеку горячий напиток, чтобы ему стало лучше. Улыбнуться. Спросить, как прошёл день. Помолчать вместе. Маленькие жесты людей — самое большое чудо, которое окружает нас ежедневно, но многие его даже не замечают. Неважно, какое небо над головой, звучит на фоне ненавязчивая музыка из граммофона в уголке паба или свистящие залпы заклятий… пока люди способны думать о ком-то, кроме себя, у этого мира будет надежда. Но всё же... раз я в силах, хотелось бы обеспечить вам фон поприятнее. Вашей школьной шайке, Харлс, нашему неугомонному защитнику справедливостей… — Так Стиву и передам, — сморгнув предательски подступающую к уголкам глаз влагу. Зачем-то убеждая себя, что это из-за отражающихся от моря бликов. — Передашь — из-под земли тебя достану. — Наверняка такое возможно, невесело усмехнулся Римус. — Но перед этим пообещай мне ещё пару вещей. — Позволить тебе поцеловать меня перед Сириусом? — Не смеши, Блэк и так нервная барышня, — отмахнулся тот, — хватит с него того, что он видел мой пресс. — И Дэм, открыв веки, скользнул взглядом на его шею. — Пообещай не вскрывать флакон, пока твоя жизнь вновь не наполнится этими мелочами. Пока ты вновь не научишься их видеть. Своими глазами, — с максимально жирным акцентом. Но он не дрогнул. Точнее оцепенел. — Что? Думал, я не замечу? — Надеялся. — Глаза в глаза. Уже невыносимо щиплющие в самодовольные. Грёбаную минуту. Пока Ланкастер, нарочно поддавшись, не закатил свои. — Впрочем, без разницы... рад, что вы поладили. — Спасибо, — спрятав флакон под кофту и не желая развивать эту тему, — но обещание явно займёт какое-то время, — припомнил он всё, что Римус видел в последнее время. Отчетливо представляя, сколько дерьма ему ещё предстоит увидеть. — Вот я вам его немного и выиграю, — бодро поднялся Дэм, перекинув дреды за спину. — Это... только одно обещание, — таки промелькнула дрожь в голосе, которую уже едва давалось удерживать в груди. — Да, остальное скорее просьба, — и тот в противовес непринуждённому тону выставил пальцы для загибания, — не дай сделать из меня какого-то национального героя, никаких поминальных сборищ, никакого траура, рыданий и всего прочего в этом духе. Хочу покоя от вашего бесконечного нытья хотя бы после смерти. Точно, Хартнеллу вообще не говори, где меня похоронят, — передёрнуло Дэма, — и никаких цветов! — Как-то много требований, — вернул он свои улетевшие брови на базу. — И с первым промашка. — Ланкастер заискивающе кивнул. — Как ни крути, после такого «жеста» найдётся много тех, кто будет считать тебя героем. — Зараза… с другой стороны, ничего не поделаешь, — с легкостью бытия отбросил тот ненужные мысли, а затем взглянул через плечо на водную гладь, словно ушёл в себя. — «Отребье», «убийца», «заключенный», «герой»… наверное, людям нужно наделять других определенной ролью, чтобы было проще определить свою. Но как бы нас ни называли... думаю, в конечном счете все мы лишь заблудившиеся дети, которые ищут дорогу домой. Ты давно нашёл её, Римус, — обернулся Дэм, всмотревшись в саму глубь, — тебе осталось всего-навсего не сбиться с пути. — Проще простого, ну, — выдавил он нужную улыбку, чувствуя, насколько вышло криво. — А я о чем, — подмигнул тот, двинувшись к холму, — херня осталась! И, только оставшись в уединении, он наконец позволил себе крохотную передышку. А Римус, вернувшись, сделал глубокий соленый вдох и уронил лицо, не в силах и сдвинуться с места. Он же знал, что так и будет. Он всё знал с того самого момента, как исчез Фокс. Когда весь пазл так просто сложился, распростёршись перед пересохшими глазами. Римус готовил себя к этому разговору три месяца. Столько раз прокручивал его в голове, предсказывая, что не сможет переубедить Дэмиана банальным: «прошу, не делай этого». Пытался отыскать другой способ разобраться с Волан-де-Мортом. Пытался придумать хоть что-то, не требующее никаких жертв. Сразу вспоминая слова Стива: «невозможно исправить мир, ничем не пожертвовав». Пытался оправдываться этими словами. И нет. Не получалось. Потому что он просто не хотел больше никем и ничем жертвовать, ненавидя себя все три месяца, которые ему приходилось отмалчиваться, если кто-то рядом заводил тему о крестражах. А единственная чистая правда из выше прозвучавшего блефа в том, что Римус ни слова бы не сказал Дэмиану, если б тот, владея способной положить всему, пусть не конец, но начало конца силой, не воспользовался ею. И нихрена не «ладно»! Он не то что Харли не сможет удержать. Он сам не сможет стоять и смотреть, как человек, которому он благодарен за столько вещей, который наотрез запрещал себя благодарить, которому он однажды пренебрежительно бросил в лицо «будто в тебе есть место для отреченного благородства», добровольно идёт на смерть. Римус просто не сможет. Римус не сможет. Но… — Ты сможешь. Пожалуйста, — вновь попросил он волка. И из груди поднялся нарастающий утробный рык, помогающий ему твердо стоять на ногах с того самого момента, как он поднялся с колен посреди коридора отбитого Министерства Магии.Однажды, когда они вернутся «домой», смогут ли они воспринимать всё случившееся как длинный кошмарный сон?