Ни с кем не разговаривай, понял меня? Ты опасен.
Убожество... К подбородку стекла какая-то горячая жидкость, и силуэты размылись. Как вдруг по глазам ударил прямоугольный свет, и от возникшего в нём силуэта, от принёсшегося аромата затылок вжался в борт раковины. Взгляд, от которого затряслись коленки, прошёлся по притащившим его сюда мальчишкам, остановившись на том, что не двигался, и только дверь захлопнулась, он зажмурился. Запахло магией. Сквозь веки просочился ослепительный свет. Разнобойные голоса смолкли. И когда тяжелые шаги остановились совсем рядом, погрузив его в тень, задрожал подбородок. — Меня пять минут не было. — Пап, я пытался… они… они сами!.. Шумный выдох, шорох ткани, скрежет зубов, и желтые глаза оказались на уровне его — щиплющих. Пожалуйста, не надо… виски вновь прострелил слабый импульс. — Сами? — Ещё один. — Этот пацан «сам» разбил себе голову? — Ещё. И отец пугающе сощурился. — А если б он умер? «Умер»?Пап, а где моя мама? Умерла.
По враз пересохшим глазам блеснуло лезвие оброненного ножечка, а лицо отца исказилось от ярости. Прежде чем вокруг закрутилась преломляющаяся слишком быстро меняющимися картинами вселяющая страх фантасмагория. Не надо! Я же ничего не сделал, он тоже толкал меня! Да когда ты поймёшь?! Ты не такой, как другие люди!!Пап, почему я не превращаюсь в волка? Ты не такой, как другие оборотни.
Не человек… Не оборотень…Кто же я?
— И кто же тут у нас? — Очертилось перед ним приятное лицо на фоне сползающей с сизого неба полной луны. Предплечья щекотали большие листья, пахнущие росой и ягодами. — Ты потерялся? Убежал. — Я прячусь. — Мягкая улыбка исчезла с приятного лица женщины. — Можно? — О, ну… — нахмурились светлые брови, и она осмотрелась по сторонам, — так, давай для начала зайдем в дом? Там тоже можно спрятаться и внутри намного уютнее, чем в саду. Как считаешь? — Возникла перед ним хрупкая ладонь, от которой пахло чем-то сладким. — У меня как раз скоро кексы подоспеют. — Что такое «кексы»? — Выходи и узнаешь, — подмахнула она ладонью, а голубые глаза перелились чем-то непонятным, от чего сжалось в груди. Её запах был обволакивающим, побуждающим протянуть руку. И он взялся. Ладонь оказалась прохладнее, чем ожидалось, и женщина тоже удивилась, сразу уведя его в дом и приговаривая, что у него жар. В доме пахло той же сладостью, что и от её рук. Этот дом был намного светлее, чем их с папой, в котором пахло затхлым деревом. — Фокс, милый, а где твой дом? — Укутав его зачем-то в шерстяной плед, спросила женщина с переливающимися глазами. — Наша деревня не столь большая, я тебя раньше не видела… — разрезала она на четыре части тающий на языке сладкий хлеб сверкнувшим ножом. — В лесу, — быстро ухватил он себе второй кусочек. — Ты же не один живёшь? — С папой. — Он, наверное, испугается, когда проснётся и не найдет тебя в постели. — Нет, папа… разозлится. Когда станет человеком. — Ты от него прячешься?.. — он взял ещё один кусочек. Пока можно было. — Послушай… — отодвинув кружку с чаем, сжала она его запястье. Пульсация в голове размножилась. — …родители могут злиться от страха за своих детей. Они же тоже люди, это нормально. Давай я провожу тебя домой и заверю твоего отца, что с тобой всё хорошо? У тебя высокая температура, тебе нужен отдых. Поверь, беспокойство затмит всё, что бы ты ни натворил… «Беспокойство». — А почему в вас бьётся два сердца? — Губы женщины округлились. Он спросил что-то не то? — Похоже, у тебя тонкий слух… — отпустила она его запястье, — просто скоро у меня появится свой непоседа, о котором я буду очень беспокоиться, — и погладила себя по животу через плотную ткань в мелкий горошек. Почему-то её переполнила радость. — И вы не боитесь умереть? — Господь милостивый! — Почему-то испугалась женщина, и её сердцебиение участилось. Как и пульсирующее громче всех остальных в висках. — Откуда такие мысли в семь лет?! Плечо непроизвольно дёрнулось, опять скинув ненужный плед. — Моя мама умерла, когда я «появился». Она не «беспокоится» обо мне. — О, милый… мне очень жаль… — Почему? — Не донёс он «кекс» до рта. И её выражение вновь изменилось, будто он точно спросил что-то не то. — Потому что невыносимо жаль, что такие страшные вещи случаются в нашей жизни. — Страшные? — Но запомни, она беспокоится о тебе, как и любая мама о своём ребенке. Просто из другого места, которое мы не видим… — Страшные. — А почему они случаются? — Перебил он. — «Такие страшные вещи»? Зачем делать так, чтоб появлялись дети? Розовые губы женщины сжались в обратную дугу, и она громко сглотнула. — Потому что это большое счастье… — «Счастье»? — …требующее мужества вытерпеть боль, но настолько же большое, что о ней быстро забываешь. — Тогда почему моя мама умерла? — чуть не раздавил он кусочек сладкого хлеба в пальцах. — Папа мне не говорит… только то, что у неё остановилось сердце. — Светлые брови стали одной линией. Она тоже не хочет с ним разговаривать? — Прошу, скажите! — Поднялся он, опёршись коленкой на стул. — Ну… просто иногда боль от этого счастья настолько сильна, что сердце не выдерживает. Милый, ты не должен… — Боль настолько сильна. — …не виноват ни в чем. — Ты опасен. — Давай я провожу и поговорю… — Настолько сильна. — Насколько?.. — уткнулся он на своё мутное отражение в лезвии ножа. — Что?Насколько должно быть больно, чтобы остановилось сердце?
— Хочешь узнать?! А если я то же сделаю с тобой?! — Нет! Не надо! — Сорвались его пальцы с передавливающей шею руки. — Пожалуйста, пап!! — Открыл он глаза под пылающий желтым гнев. — Не злись… я больше так не буду… Как кольцо пальцев исчезло, и он рухнул на землю, оцарапав спину о кору дерева. Ладони машинально закрыли лицо, отчего оно сразу стало мокрым. Тягучий железный запах не давал сделать вдох. — «Больше так не будешь»? — Больно вывернув запястья, убрали его руки от лица. — На меня смотри! Ты хоть понимаешь, что натворил, Фокс? Беспокойство затмит всё, что бы ты ни натворил, — и он скосил глаза на неподвижно лежащую позади папы женщину. Пахнущую так же, как его ладони и лицо. Почему папа «беспокоится» за неё? — Это был живой человек! Беременная девушка! А ты смеешь хныкать «больше так не буду», лишь бы я тебя не наказывал? Да в тебе есть хоть капля сожаления?! «Сожаления»? — Я просто хотел узнать… — посмотрел он на свои руки. По локоть в боли, которая «должна быстро забываться». Почему он уже видел их такими? — …что ж ты за выродок такой, — донеслось сверху на тяжелом выдохе. «Выродок»?Кто же я?
Выродок.
И всё вокруг ослепила вспышка света. Пульсация в висках вернулась. Отец почему-то смотрел на него таким же непонятным взглядом, какой был у женщины, нашедшей его прячущимся в саду.Она проводила его домой?
Снова проносящаяся перед глазами череда кадров. Но намного четче. Неотесанные стены, обиваемые маленькими кулаками. Не выйдешь, пока не поймёшь, как опасен для людей! Из раза в раз сменяемые унылые дома. Да что я сделал?! И взгляд. Так много разочарованного взгляда черных глаз. Но почему?.. А потом возникли ещё одни — светло-карие. Тёплые. Каштановые локоны, сплетенные в косу. Свет. Это моя новая мама? А затем — ещё одни. Такие же. Затхлый запах старого дерева превратился в притягательный аромат сладкого теста. Домашней еды. Разочарование сменилось приковавшимся недоверием. Однако светло-карие неизменно согревали, дарили спокойствие. Пока не наступала полная луна, и он оставался запечатанным в голых пропитанных магией стенах. Магией, пахнущей слаще черничного сиропа. Наедине с пульсирующим вразрез его собственному сердцебиением. Прекращающемуся, только чтобы возобновиться вновь. — Как ты выбрался?.. — глаза оторвались от страницы навстречу нависшему пугающему вопросу. Губы раскрылись, но слов почему-то не нашлось, как и смысла в слишком сложно написанной книге. — Отвечай! — Рванул к нему отец, заставив подсобраться и вжаться в подлокотник кресла. — Шон, тише, — остановила того «мама», придерживая лежащую на её плече русую макушку. — Умерь пыл, Лео разбудишь. — Горящие черные глаза так и не отвелись от него. Отвечай на вопрос. — Н-не знаю, — дрогнул его кадык, — твоё заклинание так вкусно пахло, я просто положил ладони на дверь и… пап, ну я же не убежал, пока вы… — Ты. Сожрал. Моё. Заклинание? — Низко процедил отец. И он лишь, подавшись назад, качнул головой. Я не знаю… — Так, всё. Иди уложи его в кровать, — передала «мама» спящего брата. — Шон, пожалуйста, пока не наговорил лишнего… Отец перевёл сразу смягчившийся взгляд на стоящую к нему спиной женщину и, смерив его напоследок, унёс брата в спальню. Светлую, в отличие от его — находящейся в подвале. Лео ещё даже не становился волком, а они всё равно не оставляли брата с ним наедине. «Мама» обернулась с уставшими, как всегда после полнолуния, но добрыми глазами. — Я правда не знаю, что сделал. — Я верю тебе, милый, — опустилась она перед ним, подложив под бедро подушку и расправив льняную оливковую юбку. — Тебе всего одиннадцать, ты растёшь, и, как у всех нас, твои силы постепенно раскрываются. Но ты молодец, что не убежал. Доверие строится, подобно дому, кирпичик за кирпичиком… папа вспылил, потому что переживает за тебя, ты ведь понимаешь?.. всё-таки впитывать нашу магию…Не за «меня» он переживает.
Не «как у всех». — …нужно мягче, он же твой сын! — Просачивался кричащий шёпот через пыльный потолок. — Ты всё равно не стал бы запирать его до конца жизни. — Стал бы, Селин. Именно потому, что он — мой сын, и я видел, на что он способен. — Он был ребёнком, Шон. Он даже не осознавал своих действий. — А ты думаешь, он сейчас осознает? Да его держит только страх передо мной! Поэтому очень прошу тебя, не вмешивайся. Воспитание и защита Лео — наша общая забота, но этот паразит — только моя ноша. Забота……ноша
— Не называй Фокса…Паразит.
Быстрый перебор шажков. Прыжок. Тройной стук в дверь. Он молча перевернулся на другой бок, поморщившись в мокрую подушку от опоясывающей боли. — Братик, мама с папой ушли! Я войду? — Не входи. — Фокс?.. — Не надо. — Я вхожу! Дверь отворилась, впустив сладкий аромат, мелкие шажки приблизились, и койка слегка прогнулась. — Уйди… — Почему?.. — обиженно протянул Лео. — Я сегодня в первый раз превращусь в волка! — Несказанно рад. — Ты же придёшь посмотреть? — Затеребили его за здоровый бок. — Нет. — Почему?.. — По кочану, Лео! — Подскочил он, схватившись за рёбра и охнув. — Мне нельзя с вами... когда до тебя уже дойдет?.. — вполголоса. В больших ореховых глазах выступила солёная влага. Щёчки надулись, и тот шмыгнул, опустив тоскливый взгляд на его руку. — Папа опять тебя наказал? Ты сделал что-то плохое?.. нам нужно будет переехать? Плохое? Мне просто нужна была тишина. — Ничего я не сделал. — Ничего не хотел делать… Но, наверное, чуть не сделал… Он ведь лишь помогал тому заблудившемуся мальчику выйти на обратную дорогу к своей деревне. Пока его не вынюхал отец и не отшвырнул на ствол дерева, сломав пару рёбер. — Может, я смогу помочь? Давай попробую залечить, — легла на сжимающие покрывало пальцы маленькая ладошка. Туманящий сознание сладкий аромат усилился, ускорив долбящийся в барабанные перепонки пульс. И он почувствовал, как бегущая внутри брата кровь прилила к месту соприкосновения кожи. — Не трогай меня, — молниеносно выдернув свою руку. — Никогда, тебе ясно?! — Но… почему?Потому что я опасен.
— Хватит, — сдавили пальцы металлический умывальник, — пожалуйста, — бешеная пульсация пронзала виски, словно его голова вот-вот лопнет. Набрав в ладони родниковой воды, он склонился и вылил её на затылок. Кончики волос тут же прилипли к подбородку и шее. Бесит. Ненавижу. Луна давила даже сквозь крышу опустевшего дома. Он не понимал, чего она от него хочет. Почему он вообще чувствует её силу, почему она преумножает ритмичную боль. Сколько ещё её терпеть, чтобы доказать, что он не «неуправляемый выродок»? Раньше она хоть ненадолго уходила. Теперь умолкала на пару секунд, прежде чем возобновиться с новой силой. Ускоряясь в присутствии младшего брата так, что он самостоятельно заперся в своём подвале. Потому что теперь точно знал, как остановить эту пульсацию. С тех пор, как в Лео проснулся волк, он чувствовал его, чувствовал магию отца. Рука сама тянулась, будто ведомая инстинктом. Шёпотом, науськивающим дотронуться. Подсказывающим, что магия младшего брата может принадлежать ему, поможет облегчить боль. Что это будет так же просто, как он растворял в своём теле любые заклятия. Как почуял и поглотил заслоняющий его сознание барьер. «Обливиэйт» — так оно называется? Отец пичкал его этим заклинанием с раннего детства, подменяя воспоминания. Чтобы он не помнил о своих руках, вымазанных в чужой крови. Зачем? Надеялся, что так он станет, как все?Этот пацан сам разбил себе голову? А если б он умер?
Но тот пацан умер. И он не был первым. А мальчик, которому он полгода назад помогал найти дорогу, так и не вернулся в свою деревню…Да в тебе есть хоть капля сожаления?!
Лезвие срезало стянутые у затылка отросшие, как у отца, волосы, оставив в кулаке черный пучок, и он, зачесав оставшиеся назад, вышел под холодный лунный свет. Отец не стал его запирать, зная, что ему ничего не стоит выбраться. Лишь приказав не выходить, но приказ лишь вынуждал отвоёвывать у воли каждый шаг. Когда он отойдёт на большее расстояние станет легче. А посадить его на цепь не дала Селин, проведя воспитательную беседу о доверии, которое «нельзя подрывать». Какая разница, если отец никогда не будет ему доверять? Он просто сбежит, пока есть возможность. Навсегда. — Ого!.. тебе жить надоело? — Застал его врасплох звонкий голос, стоило выйти из леса на просёлочную дорогу. Наверное, он не почувствовал запах из-за направления теплого ветра. Но вряд ли это его спрашивали. — Эй! — И он замер как вкопанный.Эй, отвечай, когда к тебе обращаются!
Медленно обернувшись, он выцепил в метрах десяти сидящий под забором силуэт. — Да-да, я тебе, сорвиголова, — прозвучало с насмешкой. — Ты не из местных, что ли? В этот лес нельзя ходить. — Почему? — Там опасно. Говорят, там обитает монстр. — Монстр? — Все это знают. — Что за монстр? — Нахмурился он на магла, судя по виду, тоже лет четырнадцати. Уже в одном метре. Ощущая теперь сильный запах мыла и шоколада. — Не знаю, — пожал мальчишка плечами и вдруг взмахнул чайной ложкой, — и слава богу! Те, кто это узнал, уже того. — «Того?» — Ну, ку-ку, — потыкал тот ложкой в небо. — Уже как года три. Года три… Три года как папа перевёз их в этот лес. Вопрос Селин «уверен, что никто из жителей не забредет сюда?» и ответ отца «я об этом позаботился» трёхгодичной давности обрели смысл.Убожество.
Выродок.Паразит.
Монстр.
— Я не монстр… — непроизвольно выдохнул он. — Что? — Ничего, — отшагнул он, — я лучше пойду. Пока, — кинув уже через плечо и скорее направившись подальше от этого мальчишки, решившего с ним заговорить. Как за спиной послышался суетящийся шорох, сменившийся быстро нагоняющим топотом. — Ты так и не сказал, как тебя зовут, откуда ты и куда направляешься... — Куда подальше. — Приятно познакомиться, Куда Подальше, — потеряв страх, боднул его в бок пацан ниже на полголовы. — А я Руби. И он резко остановился, оглядев снизу вверх потрёпанные кеды, широкий джинсовый комбинезон, футболку и кепку. Пацан-Руби снял кепку, и на плечи упали рассыпчатые отливающие перламутром светло-русые волосы. — Ты… девчонка? — Ты очень внимателен, Куда Подальше. Но если верить местным, то я лопоухая уродина. Если верить местным, то я монстр, — опустил он взгляд на удивительно искреннюю улыбку и, подняв его чуть выше, не обнаружил никаких уродств. — Фокс, — дернулось плечо, — моё имя. — Круто… — «Круто»? — Тебе идёт, — кивнула Руби и, просунув руки в широкий карман, оглянулась на пустую окраину. Среди кучкующихся домов, размером с ладонь, горело всего окон пять. Вокруг трещали насекомые. А пульсация становилась всё громче. — Ты не боишься… здесь одна ходить? — Одна? Нас же двое, — хлопнула она его по плечу. — Ты тоже здесь и не похож на других из местной шпаны, а значит, мне нечего бояться. Куришь? — Я… — он вообще не понимал, о чем она, — я вообще не понимаю, о чем ты. — Эх, а я надеялась стрельнуть, — ничего не понимаю, — давай присядем? Поболтаем, у меня там шоколадное мороженное тает. Громче. — Нет… — сопротивляющийся шаг назад, — нет, мне лучше… — Да будет тебе! — утянула та его на себя. — Видно же, что ты сбежал из дома и представления не имеешь, куда идёшь. — Он даже представления не имел, от кого именно бежит. — Помечтаем о побеге вместе! Помечтаем? Он уже слышал слова этой доверчивой девчонки через слово. Удар. Слово. Удар. Слово. Она что-то говорила, не прекращая, а он только и мог сдавливать в одной руке холодное ведро колючего шоколада, а в другой маленькую ложку. Ему так хотелось услышать суть. Периодически её зелено-голубые глаза, отражающие полную луну, устремлялись на него, ожидая какого-то ответа, но он мог лишь кивать. Просто заставь её замолчать, и тебе станет тихо. Всё так просто. Но ему так хотелось, чтобы она не замолкала. И услышать, что она ему говорит. Ты тоже здесь……мне нечего бояться.
А потом она вдруг замолчала. На передний план вышел стрёкот мелкой живности. Пульсация поутихла. Его дыхание выровнялось в унисон со вторым. И он, опустив взгляд на спокойно уснувшую на его плече девчонку, почему-то настолько боялся даже шелохнуться следующие несколько часов, что уснул сам. Пока запах мыла, исходящий от её волос, не смешался с другим — дёрнувшим его за грудки и заставившим вскочить на ноги. — …ай!.. ну зачем же так резко?.. — пробурчала Руби, и он, контролируя силу, обхватил её плечи. — Уходи отсюда, быстро! — У него не было ни одного ответа на посыпавшиеся спросонья вопросы. — Просто уходи, тебе нужно домой. — А ты?.. — терпкий запах стал ещё резче, слух уже улавливал ломающиеся под тяжелыми шагами ветки, — …мы ещё увидимся? Вряд ли. Нет. Никогда?.. — Может быть. Здесь же в следующее полнолуние, хорошо? А сейчас, пожалуйста, уйди. — Да ты, оказывается, романтик, сорвиголова! — Оглянулась она через ограду, взмахнув подсвечивающимися в первых лучах солнца волосами. «Романтик»? И стоило ей отвернуться, он на всех парах рванул в лес навстречу остановившимся шагам. Но стоило завидеть меж расступающихся перед ним стволами деревьев устрашающий силуэт, он не смог сдвинуться с места. Зато силуэт с гулким хлопком оказался перед ним. — Я ничего не сделал, — мотнул он головой, смотря в горящие желтым пламенем глаза. — Тебе было велено не выходить. — Он сглотнул. — Было или нет?! — Было… н-но, — дрогнул его голос, а на скулы сорвались две горячие дорожки, — пап, я смог, я сдержал себя… и дальше буду. Пожалуйста, поверь мне, я смогу… я не монстр… Как его ладони убрали от лица, но боли не последовало. И он встретился с внимательно изучающим его потухшим взглядом. У этого взгляда не было власти над ним, он не мог пробиться через оглушающий его собственные мысли шум, но от этого взгляда что-то ёкнуло в груди. От страха. Показалось, что лучше б они горели яростью. — Фокс, я хочу тебе поверить, — всегда рокочущий бас отца исказился усталостью. — И уже верил. Не раз. — Ещё один раз. Всего один… я докажу, что могу себя контролировать. И почему-то от рыскающего в нём прищура промолчавшего отца между лопаток скатилась мерзкая капля пота. Один раз……а дальше что?
Спустя несколько десятков просачивающихся сквозь потолок перешёптывающихся споров, ему стало позволено выходить из дома. — …общаться со сверстниками. Шон, дай ему шанс побыть ребенком. — Думаешь, я не понимаю? Мы давно жили бы в стае, если б не он. — Может, это первый шаг. Я чувствую, что он не желает этой девочке зла. — Селин, да он никому и не желал зла! Зло, добро — просто слова. Он убивал с самого рождения. Без какой-либо причины, из любопытства, ради облегчения. Как наркоман... я всё сказал тебе в полнолуние. Если хоть волосок упадёт с головы этой маглы… — Так нельзя… — А о Лео ты подумала? Ты же видела, как он теперь на него смотрит. — Как? — Это последний шанс… Он же никак не смотрел на Лео, нарочно держась от брата на расстоянии. Чуя растущую обиду и насыщающийся с каждым днём всё сильнее аромат магии. Боясь, что если посмотрит, то рука снова сама потянется к пульсирующей под тонкой линией челюсти вене. Боясь всего единожды проскользнувшей у постели брата мысли, что, возможно, если вобрать в себя совсем чуть-чуть магии, то ничего плохого не случится. Тогда он смог бы проделывать те же чудеса, что и отец, и Селин… тогда он стал бы сильнее, смог бы защищать. Заботиться… Но одергивающий руку, вбитый в инстинкты страх подсказывал, что он делает что-то плохое. В итоге он сам не заметил, как стал жить от встречи до встречи под забором, вдоль которого проходила просёлочная дорога, отделяющая захудалую деревеньку от его леса. Будто на границе двух миров, ставшей единственным местом, где головную боль удавалось не замечать. Ведь там её отчего-то затмевали совсем другие мысли.«Мечты».
— …откуда это? — Нахмурился он на опоясывающий запястье фиолетовый след. Руби сразу натянула рукав шерстяной кофты до середины пальцев. — Забудь, — скрывшись за волосами, — я постоянно бьюсь обо что ни попадя… — участилось её сердцебиение. — Зачем ты мне врёшь? — ещё быстрее. — Руби, кто это сделал? — Не беспокойся об этом, сорвиголова. И не хмурься. Лучше улыбнись, мне нравятся твои ямочки, — потянула она в стороны кончиками холодных пальцев уголки его губ и улыбнулась сама. — Вот так. — Но вдруг я смогу тебя защитить? — Потянуло уголки вниз. Не только потому, что у отца таких «ямочек» не было. А значит… — Не сможешь, — отмахнулась Руби, не дав ему продолжить мысль. — И мы договорились не обсуждать ничего выходящего за обочины. Только то, что там, — кивнув на уползающую в горизонт дорогу. — Или хочешь, чтобы я допросила тебя, почему ты живёшь в лесу? — Нет, — опустил он взгляд на помятую удерживаемую камнями карту мира, в которую сразу ткнулся наугад указательный палец. — Что сегодня? — Аргентина, — прочитал он вверх тормашками. Руби не умела читать. — Аргентина… — на пробу повторила она и, устремив блестящие глаза в сгущающееся серое небо, стала увлеченно выдумывать, как выглядит эта страна. А он перестал вслушиваться, просто вглядываясь в раскрывающиеся розовые губы, которые почему-то хотелось попробовать наощупь. От которых он тут же отводил взгляд, когда зелено-голубые глаза переводились на него, и вокруг них появлялось множество лучиков. Звонкий смех мягко приглушал головную боль. Забавные движения руками на манер крыльев и забавные рожицы вызывали щекочущий собственное горло смех. И он определенно не хотел, чтобы она когда-либо замолкала. — …ну? Что скажешь? — А?.. — растерялся он. — Сбежим вместе, когда вырастем? Навсегда. — Несмотря на все причины ответить «нет», он сидел и давился желающим сорваться с языка противоположным ответом, подвинувшим вопрос: почему она сама-то хочет сбежать? Или почему они никогда не говорят, что по ту сторону ограды? Но когда он уже хотел позволить себе ответить, они же тут «мечтают», слух уловил приближение какого-то скрежета и грубых голосов. Руби тут же обернулась за направлением его взгляда, и из-за поворота выехали три велосипеда. — Нет… — повернувшись к нему, уронила она лицо в ладони. — Вот ты где, у-Руби-на!! А мы тебя обыскались! — Резанул по ушам лязг цепей вместе с мерзким гоготом. — Эй, а ты ещё кто? — Руби, — проигнорировав трёх маглов, явно старше их, дотронулся он до её предплечья. И она мотнула головой, отчего рукав сполз вниз, обнажив опоясывающий запястье синяк.Ты не похож на других из местной шпаны, а значит, мне нечего бояться.
— Эй, шелупонь! Отвечай… — «Когда к тебе обращаются»? — Резко повёл он головой. Зубоскалющиеся рты позакрывались, и тот, что был ближе и с самыми широкими плечами, перекинул ногу с велосипеда, шагнув к нему. — Только подойди… — И что тогда? — Плюнул в его сторону парень. — Фокс, не надо! — Схватила его за руку Руби, как только он сделал рывок. Сквозь усилившийся шум пробилось несколько смешков, но он смотрел только в её умоляющие о чём-то глаза. — Всё хорошо, я должна идти, — подхватив карту, попятилась она. — Умница, — увел парень её себе за спину, пережав пальцами запястье. На том же месте, где был синяк. — Эта девчонка уже знает, что нельзя перечить старшим… Вдруг я смогу тебя защитить?..…не сможешь.
— Что-то для нас ты так не выряжалась! — Разлетелся перебившийся смехом свист одного из свиней, одёрнувшего коричневую юбку. — Не трогай её!!…если хоть один волосок упадёт с головы этой маглы.
— Не лезь не в своё дело, — толкнул магл его в грудь. — Плевать, откуда ты взялся, но ещё раз тебя здесь увидим, поползёшь домой на карачках. Ты меня понял? Фокс. — Артур, да сдался тебе этот урод? — «Урод». — Поехали, пока снег не пошёл! — Развернул велосипед тот, к которому села Руби, и он перевёл взгляд с зажмурившихся зелено-голубых глаз на нависающие над ним. Переливающиеся чем-то омерзительным. — Да. Артур. Я понял. Тот, прыснув, снова харкнул. Ему под ноги. И, ещё раз толкнув его в грудь, запрыгнул на велосипед, направившись за остальными, только скрывшимися за поворотом. Метр. Три. Пять. Пальцы сжали что-то твёрдое. Семь. Ещё крепче. Девять. Глухой удар, и парень мешком свалился с прокрутившего ещё пару оборотов педалей велосипеда. — …что это было?.. ты слышал?.. — донёсся сквозь только сильнее разогнавшийся пульс звук резкого торможения за поворотом. — Артур?.. Слезь, Руби!.. Артур?! Судя по всему, двое развернулись, поспешив обратно. «Артур» же был немного занят тем, что терял растекающуюся по дороге кровь из проломленной головы. Просто мешок с кровью… И он, подобрав испачкавшийся мокрый камень, подкинул его пару раз на ладони. А затем стало так тихо, как не было уже очень давно. Он не мог даже шелохнуться. Хрустящие шажки подошли почти вплотную, но он смотрел только на последнего попытавшегося сбежать от него и теперь неподвижно лежащего магла. Туда, где должны были быть глаза, но была заливающая землю черная дыра, в которой сразу таяли падающие снежинки. Как же было тихо… Ни боли, ни страха, ни пугающих желаний. Ни сожалений? — Фокс……что ты наделал?
Камень выпал из ладони, плюхнувшись в горячую лужу. Взгляд обвёл успевший покрыться снегом густой лес. — Беги отсюда, — прошептал он. Но Руби почему-то не пошевелилась. — Беги же!! — Вскочив, развернулся он к даже не шелохнувшейся девчонке и опешил. От выражения мокрого лица. От взгляда распахнутых абсолютно сухих глаз. В которых отражались два желтых огонька. Она была спокойна. Почему она спокойна? — Ты же должна бояться… — на щёку легли прохладные пальцы, что-то вытерев с неё, — …я монстр. И Руби качнула головой. — Для меня только они были монстрами, — огладила она влажную прядь у его виска. Взгляд непослушно спустился ещё ниже на её оставшиеся приоткрытыми губы, и он, поддавшись толкнувшему изнутри порыву, прижался к ним, ощутив под зарывшимися в мягкие волосы ладонями ускорившуюся пульсацию на тёплой шее. — Да, — отстранившись, без малейшего понятия, зачем это сделал и что это за приятное чувство разлилось в груди, — давай сбежим. Прямо сейчас. — В Аргентину? — Улыбнулась Руби. — Куда захочешь. Навсегда… Улыбка стала ещё шире, и его собственные уголки потянуло в стороны. Но в следующую секунду направленные на него глаза резко исчезли. Одновременно с гулким хлопком, за которым в ту же секунду последовал оглушительный хруст шеи, и её ноги подогнулись так, что ему пришлось подхватить завалившееся тело. В котором прямо в его руках остановилось сердце. Нет… Виски прострелил новый импульс. Страх вернулся. И то, что на кроткий миг обдало теплом его грудь, обожгло её до незнакомой ранее боли, словно он начал гореть. — Нет... — стряхнул он пелену, мешающую разглядеть умиротворённое лицо на его коленях. — Ч-что ты… — и запнулся, подняв снова и снова размывавшийся взгляд на светящиеся желтые глаза. — Наделал? — Процедил отец. — А что сделал ты?.. Я предупреждал тебя… ещё хоть раз… да неужели?.. тебе в кои-то веки кого-то жаль?.. а трёх маглов нет?.. у них тоже были близкие… семьи… теперь понимаешь, каково это… когда безжалостно убивают дорогого человека?! «Дорогого человека», — вторя прорывающемуся через нарастающую пульсацию басу отца. Подавшемуся к нему и поставившему на ноги, под которые упало замолкшее навсегда тело. — Ну? — жестко встряхнули его за локоть, отчего заныло вывернутое плечо. — Что сейчас чувствуешь? — Склонился отец к нему, и он сжал бесконтрольно пляшущие вверх-вниз губы. — Отвечай. — Ненавижу. Тебя. Радужка потухла. Отец выпрямился, отклонив корпус назад, обвёл нечитаемым взглядом заснеженный лес и, будто что-то пережевав, опустил на него пугающе опустевший взгляд. — Вот мы и достигли взаимности. — А?.. ладонь отца сцепила его пальцы. — Расслабься. Для тебя же лучше не сопротивляться. — Чт... И его рывком утянуло в заворачивающееся пространство. Пальцы неумолимо выскальзывали из держащей их ладони, как бы сильно он ни сжимал её. А затем она просто исчезла, оставив его гореть заживо в разрастающейся пульсирующей агонии. В бесконечной глухой мгле. Сохранявшей безразличное молчание, сколько бы он ни кричал. Сколько бы ни плакал. Посмеявшейся над ним, вернув его «обратно» в тот же лес. Усталость. Жажда. Голод. Он ничего не испытывал. Просто бродил, как призрак, меж нескончаемых стволов. Всегда приводящих его к одному и тому же древу, источающему неподвластную ему силу. Уходящему в землю извилистыми корнями, служащими ему подушкой. Время от времени пронзающий нервные окончания инстинкт задирал его голову вверх. Туда, где должно было быть небо, но были только растворяющиеся в черноте кроны. Раз в месяц. Он посчитал. Секунды. И раз в месяц бегущий по корням древа поток силы, пропускал к нему бессвязные голоса. Пока что бессвязные, в отличие от пульсирующих в висках. Но ещё когда это произошло в первый раз, он уже знал, что должен во что бы то ни стало выбраться отсюда. Вдруг он с родителями?..…родители могут злиться от страха за своих детей.
Беспокойство затмит всё……страшные вещи случаются.
А если я то же сделаю с тобой?!…он же твой сын!
Этот паразит — только моя ноша……он убивал с самого рождения.
Теперь понимаешь, каково это……когда безжалостно убивают дорогого человека?!
— Спасибо… — еле расшевелились голосовые связки, — что объяснил, отец. В искривлённом отражении случайно утащенной с собой в кармане и уже слишком давно не пахнущей шоколадом ложки вспыхнули два алых огонька. Теперь я убью всех дорогих тебе людей.Всех. Их.
До единого.И заставлю тебя гореть.
*** *** ***
Гортанный рык канул в шум стелющихся волн, подкрадывающихся к его ударившимся об песок коленям, но пронизывающая каждую клеточку тела связь с древом, словно обвившим его своими корнями, никуда не делась.Не получилось?..
— …цел?.. цел, нет?.. Лунатик! — Вроде… кажись, немножко расщепило… — Немножко расщепило!? — Будто в ответ принеслись обрывистые голоса. Вместе с освежающим ветерком, забравшимся в перекинутые на лицо спутанные волосы. И он, зачесав отросшие патлы назад, завалился на спину, отдавшись ласке прохладной пены. — Получилось… — сорвался с губ прорезавший горло смешок. Ещё один. Ещё. И из уголков щурящихся от солнца глаз побежали слезы. Солнце. Бриз. Море. Если бы он не знал, что эту воду нельзя пить, выпил бы до последней капли. Хотя… Рука согнулась в локте, и за ней потянулась водяная змейка, скрутившаяся в бликующий шарик. Он чувствовал каждую содержащуюся в нём молекулу и, избавившись от излишков соли, отправил его в рот. Всё-таки тот паренёк подох не зря. Помимо разгромившего от злости свой милый домик отца, конечно. Под греющимися в лучах веками всплыла картина захлёбывающегося кровью блондинчика. Да-а… возможно, отрывать нижнюю челюсть было «немножко» чересчур. Мысль быстро ускользнула, и он, перекатившись на бок, перекинул отросшие волосы назад, устремив взгляд на воркующего со своим пареньком любимчика отца. Блядь. Ну, почему его должен был спасти именно тот, до кого он мечтал добраться больше всех?! — Ты уходишь… — Я не могу остаться… Сивый просто так меня не отпустит. Мне нужно разобраться с ним… избавиться от него… связь не разорвалась, я… мы её лишь пересилили. — Мы? Это вы с волком? — Кажется, мы сошлись на том, что ты нам дороже, чем одобрение вожака... Брови непроизвольно округлились. А это уже интереснее. Похоже, отец решил не изменять лучшей из своих традиций, упорно наживая врагов среди детишек. Последний раз, когда он видел эту замену Лео, тот валялся в поле с поджаренной ладонью. И как на ладони. И точно не умел сходиться на чем-либо со своим волком. Но он не мог расходовать накопленные за шесть десятков полнолуний силы, нутром чуя, что они скоро пригодятся. Всё-таки физический контакт с той стороны стоил приличных затрат. И интуитивно чувствовал, что этот паренёк тоже ещё пригодится. Интуиция не подвела. — Ну, так уж и быть, — поднялся он, отряхнув от песка разошедшиеся по швам шорты, когда-то являющиеся брюками. — Придётся нам подружиться, Римус. — И осмотрев свой видок, достойный выросшего в лесу отщепенца и однозначно не терпящий отлагательств, шагнул обратно. В своё чистилище.Дышащее в затылок.
— Добрый день! — Прямо с порога блаженно улыбнулась старая карга, за версту смердящая магией отца. — Вы кого-то ищите? — Похлопали стеклянные глазки. Он механически похлопал ресницами в ответ. — Уже нашёл, — переступив порог, лёгким движением руки оборвал он поток лепета на полуслове. Тело обухом свалилось под ноги, и он, перешагнув бедняжку-Марш, завернул в кухню, с которой распространялся скручивающий желудок до помутнения в глазах мясной аромат. За двадцать три года — со времён, когда отец использовал этот домик в качестве пристанища для насчитывающей шесть волков стаи — ничегошеньки не изменилось. Всё те же вырвиглазные рюшечки и оборочки. Но готовила окончившая хрустом шеи свои страдания старушка, как оказалось, превосходно! Сметя подоспевший в духовке рулет, а затем всё, что криво лежало в холодильнике, он наконец прошёл в ванную, позволив себе пролежать в ней целый час, и наконец повернулся к зеркалу. Неровно подгрызенные кончики черных волос свисали практически до груди, начавшая давать о себе знать года два назад растительность на лице образовала ужасную пародию бороды. И он, брезгливо поморщившись, убрал с помощью ножниц и бритвы всё лишнее. Умылся, промокнул — почему-блядь-всё-розовое?! — полотенцем лицо и поднял взгляд на своё настоящее отражение. Последний раз он видел себя в зеркале на пороге пятнадцати лет. Рост, судя по замерам, остановился на девятнадцати, а ждать в блядской темнице смерти от старости, судя по молодому отражению, ему пришлось бы ещё лет сто. Минимум. Тем не менее, увиденное определенно вызывало тошноту. Слишком. Много. Общих. Черт. — Ладно, — бросив полотенце. — Привыкнем. Уж что-что, а привыкать к невыносимым жизненным условиям он научился.Как и абсолютно не замечать пульсирующее в голове раз за разом останавливающееся сердцебиение.
— Что желаешь, красавчик? — Пришить пару людишек… — Что?.. — вылупилась на него через зеркало женщина, заключившая его тело ниже шеи в хлопчатобумажную палатку. Последствия урагана на голове вызывали сомнения, стоит ли доверять её квалификации. — Шутка, — похлопал он глазками. И пока она, нервно посмеиваясь, что-то бормотала, пустился в осмотр висящих поверху ряда зеркал фотографий. С одной из них улыбался загорелый парень с короткими волосами у висков, удлиняющимися к приподнятой макушке. Он на пробу повторил широкую улыбку, тут же проявившую ямочки, и кивнул на снимок. — Вот так желаю. Пока она придавала последние цивилизованные штрихи его отражению, он ненароком загляделся на подвешенный в углу ящик, в котором двигались и разговаривали люди. Каждые тридцать секунд с него доносился многоголосый смех, а женщина вдруг удумала с ним поговорить, называя невразумительное действо «комедийным сериалом» и восхваляя харизму персонажей, корчащих рожи на протяжении всего часа. Ясненько… И многоголосый смех вперемешку с криками оборвался хлопком двери. Однако закончившей смену раньше времени женщине как-то отнюдь не было весело. Но прежде чем заскочить ещё в пару местечек за покупками и обновками, требующимися для плана, его развернул уже позабытый сладкий запах, припечатавший цепкий взгляд к витрине со свежей выпечкой. — Боже, не знаю, что они туда кладут, но остановиться невозможно! — Простонал он, уминая ещё один кекс, уже сбившись со счета. Римус, пространно бродя по десятому кругу и по разрухе, оставшейся от прошлой базы стаи, естественно, ни черта не слышал и не отвечал. Опять же — не привыкать. Ступив на крыльцо, тот выдохнул и спустился прямо мимо него, обогнув дом с торца. Почему-то замер. Он отряхнул ладони от крошек и перепрыгнул через перила, пристроившись рядом с невидящим его парнем, уткнувшимся на кусок земли, явно пропитанный кровью. В принципе, как и всё здесь. А затем тот, простояв бревном минут пять, рухнул на колени, положив ладонь на землю, и тишину рассек первый сдавленный всхлип. Он наклонил голову и присел перед тем на корточки, пытаясь разобрать бессвязный бубнёж и не понимая, почему тот плачет. — …прости… пожалуйста… прости меня… — Видимо, это кровь того, кто был тебе дорог, — хмыкнул он. Люпин что-то совсем поник, согнувшись в три погибели. И он возрадовался, что тот отрёкся от своих собратьев, перекрыв доступ к своим душевным потрясениям. Надо же… теперь они действительно были похожи. Даже больше, чем тот внешне напоминал его младшего брата. Ну, если б его младший брат успел вырасти. И за исключением пары незначительных нюансов, конечно. Он бы всё отдал, чтоб его тело не поглотило успевшего впитать единственный звук в момент рождения волка, и… — …тебя любили, Римус. Даже этот кусок дерьма, возложивший на тебя все надежды. Хорошо, что ты этого не видишь, — поднялся он на ноги, желая поскорее перейти к моменту, когда они с этим почему-то растрогавшимся внизу парнем начнут выстраивать доверие «кирпичик за кирпичиком». — То есть, — дернулось плечо, — для меня хорошо. Даже отлично, — как он понял за вымученную, но содержательную беседу Римуса со своим отцом года, за которую тот пришёл к выводу, что детишек с колдографий отправил в мир иной «Фенрир Сивый». Всё складывалось, как нельзя лучше! Однако, как бы ни было в приятную «новинку» разговаривать с кем-то, кроме как с самим собой, ему по итогу до чесотки не терпелось завершить уже весь этот фарс с доверием. Люпин, словно понабравшись манер от отца, рычал на него при каждом удобно подворачивающемся случае. А он, пока они сидели в баре, сбился со счета, сколько возможностей было его убить. Хоть и нельзя было. Но, как говорят, мечтать не вредно. Ему всего лишь нужно было переждать полнолуние, забрать силы Харли, выманить отца века, засевшего со своей сворой, и уже покончить навсегда с этой претящей историей. Воскрешавшей отголоски давно сдохших в нём чувств, от которых хотелось избавиться. Навсегда. Всё складывалось, как нельзя лучше. Пока он не оказался наедине с другими, не отводящимися от него красными глазами, принадлежавшими зверю, не побоявшемуся его руки. Принявшему его. И когда он заглянул в них, из прогоревшего дотла нутра поднялся голос, когда-то слишком давно подаривший ему ощущение, что он не один.…только они были монстрами.
Настолько давно, что он забыл разницу между жизнью и существованием, поддерживаемым единственной вынашиваемой целью. А затем, когда эти глаза наконец слились с его собственными, он по-настоящему вспомнил, каково это…Жить.
— …ч-что? — словно проснувшись от невозможно длинного чужого сна, сморгнул он солёную пелену и обежал вновь размывшимся взглядом три разбросанных по поляне тела. Харли была укрыта мантией. Тело отца было искромсано. А Римус, вроде секунду назад стоявший перед ним в волчьем обличии, лежал, дрожа от холода. Секунду, за которую он будто пережил всю его жизнь. Секунду, вместившую столько же счастья, улыбающихся лиц, искреннего смеха, сколько и сжимающей грудную клетку воющей боли. Под конец он, кажется, даже видел самого себя. Видел всё вплоть до этого самого момента. Чужими глазами. — По… — задыхаясь, вытер он лицо, — почему я плачу?.. Потому что теперь ты знаешь, почему плакал Римус, — разнесся бестелесный голос прямо в подкорке. Тело буквально распирало от переполнивших его сил, но под рёбрами сжималось отказывающееся уходить ноющее чувство. Так, что глотку скрутил вставший поперек неё спазм. Так, что по щекам никак не могли прекратить сбегать слезы. Он точно испытывал это чувство во сне, но оно точно не принадлежало ему. И он точно не мог сейчас рыдать посреди поляны перед никогда не являющимся его домом. После того, как всё наконец закончилось. Он спалил его дотла. Но лучше не стало. И даже не мог посмотреть в сторону мёртвого отца.Никогда в жизни я не сожалел о чем-то, как в ту ночь, когда отпустил твою руку.
Клинок, торчащий из ствола дерева, обжёг кожу, не успел он коснуться рукоятки — видимо, бонус стать нормальным. И он, подхватив с земли валяющуюся прочную ветку, сломал её об колено, в два счета оказавшись перед явно заждавшейся своей очереди из-за всяких сердобольных эмпатов девчонки. Он так долго хотел её убить. Заставить её сердце остановиться. Но когда занёс руку над еле разглядываемым сквозь пленку силуэтом, лёгкие сдавило, и острый конец дерева замер в дюймах от мерно вздымающегося, в отличие от его, солнечного сплетения. — Дай… — встряхнул он головой, смахнув слёзы. — Дай мне её убить! Я тебя не держу, — раздался тот же голос. Но рука, словно сопротивляясь ему, не могла закончить начатое. — Почему… — прокатился внутри незнакомый скулеж. — Почему я не могу её убить?.. Харли, мы же вполне мирно сосуществовали в стае……ты не раз защищала меня.
Это не его воспоминания. Его никто не защищал… Но он не мог прогнать из-под век её присутствие, наполняющее чужую жизнь. И застрявший в горле едва сдерживаемый всхлип прорвался сдавленным смешком. А стоило ему обернуться и таки посмотреть на лежащее рядом с Римусом истерзанное тело, смешок перерос в бьющий по и так пульсирующим барабанным перепонкам неконтролируемый смех.Потому что ему не стало лучше.
— Ну, как моей милой Леди новые хоромы? — Спустился он в лысый погреб, напевая про себя услышанную недавно песенку и тут же получив по роже волной энергии. Которая, очевидно, должна была его отбросить на лестницу и сломать позвоночник о ступеньки. Которая, лишь взбодрив, моментально растворилась в его жилах. — Спасибо, было вкусно. Посаженная на знаменитую цепь Харли, никак не смекающая, что дарованная ей магия отца против него бесполезна, обхватила свои коленки и поскрипела зубами. — Хренов урод. — Да, мне говорили, — с разбушевавшимся желанием сломать ей позвоночник двинулся он к девушке. Белки серых глаз были всё ещё покрасневшими. Всё ещё оплакивала отца... желание погасло. — Так понимаю, ещё не надумала выйти отсюда? Надо всего лишь поклониться. — С каких сраных пор мы кланяемся? — Ожидаемо зажглись желтые фары. — Ни с каких. Ты особый случай, — на автопилоте выпрыгнула на лицо широкая улыбка. Не хватало только многоголосого смеха на фоне. — Ну, что? Нет? Нет так нет, — кивнул он на утробное рычание и опустился перед той в позу лотоса. — Тогда нас ждут чудесные несколько часов, у меня как раз свободный денёк выдался, — вообще-то, он уже со скуки хотел на стенку лезть. — Причешем тебя подобающе статусу! — Достав расческу с металлическими зубчиками на одном конце и спицей на другом. Как вдруг та молниеносным рывком забрала расческу и всадила спицу в его грудь. До основания. Пришлось прокусить щёку, чтобы не взвизгнуть, и когда он распрямился в вертикальное положение, Харли в ужасе вжималась в угол. — Больно. Блядь. Вообще-то. — Процедил он сквозь стиснутые зубы, попросив волка вытащить его рукой эту толстенную иголку. Внутри тут же разлилось исцеляющее тепло. — Больше так не делай, — взмахом посадил он её на пол, вернув на место и обездвижив ниже шеи. — К… к... как?.. — «К-к-как» что? — Очистил он спицу от собственной крови, встретившись с ошарашенными и даже забывшими о презрении глазками. — Сердце… она же вошла в сердце… Брови самопроизвольно округлились. Сраного их Мерлина в рот… она всерьез решила, что у него нет сердца. — Ах, сердце, — отмахнувшись. — Не переживай, — как будто она переживала, — просто оно с другой стороны. Тебе редчайше повезло! Или мне, — пожал он плечами, взяв первую спутанную прядь и принявшись дербанить кончик. — Я как-то тоже хотел себя убить, так и выяснил. Потом узнал, что у некоторых людей органы расположены зеркально. Если уж быть ненормальным, то во всём, да?! Не добивай себя, — мягко осадил голос, и потряхивающиеся уголки губ тут же приструнились. Единственный голос, отвечающий ему с участием. Единственный голос, не дававший окончательно сойти с ума и не оставляющий его один на один с преследующими его призраками. Которые не уходили, даже когда он зажмуривался и отворачивался к стенке, вжимаясь в подушку. Они просто стояли над ним, не отводя своих пронизывающих глаз, каждые из которых запечатлели его лицо, перед тем как безжизненно остекленеть. Парни, девушки, дети… все, чьи жизни он забрал...…это был живой человек!
И у каждого ведь были близкие… семьи… Но самым страшным был призрак женщины с ореховыми глазами. Она не смотрела на него, как и на своего оставшегося без мамы сына в перетёкших к нему воспоминаниях. Хотя он видел собственными глазами, как она могла ему улыбаться, но Римус почему-то решил этого не запоминать. В итоге она стояла, опустив взгляд в пол. Всегда позади обращённых в его сторону силуэтов. Он практически всю жизнь был один, а теперь не мог отделаться от скребущего по рёбрам присутствия. Казалось, только волк не давал ему самому разодрать свою грудь, чтобы вытащить оттуда это чувство. Чёртову вину, от которой не было избавления. И лишь на толику легче становилось, когда он погружался в тёплые чужие воспоминания. На пару секунд, а затем он смаргивал их, запихивая подальше. Ведь у него никогда не было настоящих друзей. Ведь погружаясь в них, он начинал осознавать, что за приятное чувство он испытывал, смотря на девочку, мечтающую об Аргентине.…улыбнись, мне нравятся твои ямочки.
Теперь вряд ли он когда-либо ещё его испытает. Все, кто смотрел на него, источали лишь страх и презрение. Это было нормой так долго... Почему оно перестало ею быть? — Знаешь, — закончив с однозначно требующей уходовых чар копной пересушенных волос. Харли скосила на него холодный прищур, мол, знать не знаю и знать не хочу. — К своему удивлению, я правда хотел бы, чтоб ты перестала упрямиться и вышла отсюда, — стараясь звучать дружелюбно. — Мы ведь фактически брат и сестра! У «сестры» дернулась верхняя губа. — Ты убил моего брата. Йена. Убил моего отца. Руками Римуса. Если я выйду отсюда, я доберусь до твоего сердца, будь оно хоть глубоко в заднице, — завершила та необходимым рычанием. — Ауч… неприятно, конечно. Но ты так горюешь, я попробую пропустить это мимо ушей, — хлопнув себя по коленям, поднялся он, развернувшись к выходу. Разумеется, после всего никому нахер не сдались его старания. Тебе сдались, — фыркнул волк. Ага. Словно если он выбелит себя до основания, это хоть как-то очистит прошлое, и стоящие вокруг него плотным кольцом призраки исчезнут. Не исчезнут. Никогда. И хуже всего, если он вернётся в тот лес, они последуют за ним. — Как ты себя выносишь? — Прилетело в спину на подступах к лестнице. — Фенрир рассказывал мне о тебе. — Ммм, — через силу обернулся он под брезгливый взгляд из-под полуопущенных век, — и что же «Фенрир» рассказывал? — Ты был желанным. Он давал тебе столько шансов, пытался огородить от самого себя, подчищал за тобой множащиеся трупы. — Пропускать мимо ушей давалось всё сложнее. — После магловской войны, он хотел лишь спокойной мирной жизни. Его подкосил ты, — сверкнула радужка желтым, и она подалась головой вперед. — Мелкое. Жалеющее себя. Ничтожество. Ты — не мой вожак. — Посмотрим, — пережевал он поднявшуюся по горлу желчь и прищурился. — Но разве тебе самой это не знакомо? Когда другие всю твою жизнь считают тебя не достойным этой жизни ничтожеством… — пожав плечом, — что остается, кроме как соответствовать? Вопрос, которым он задавался сорок лет. Наверное, убедив самого себя, что ничего не остаётся. Потому что не мог доказать в первую очередь себе, что «другие» не были правы...Никто и никогда не презирал тебя сильнее, чем ты сам. Он боится умереть. А я нет. Я не боюсь труса, причиняющего боль тем, кто не способен дать отпор. Никого ты не убьёшь. Он убил мою маму. Я убью тебя собственными руками!!! Ты пораздражать меня пришёл? У тебя минута, если хочешь что-то сказать. Спасаешь человека, а потом всё равно тычешь в людей ножами. Что за дичь с останавливающимся сердцем? Классно придумал, Фокс. Я доверяю тебе, Фокс.
— Тут-тук! — Вежливо постучал он по натянутой ткани. Моментально всколыхнувшаяся неприязнь была уже вполне терпима. Относительно прошлого месяца. Да и разбавлялась склоняющимся скорее к жалости отношением Пити и напускным нейтралитетом ко всему сущему Блэка-младшего. Он кивнул сидящему поодаль камикадзе и направился к столу. — Прив… — Что на этот раз? — Сжала губы в неприступную линию Доркас, перебив опустившего от греха подальше глаза Питера. — Я не могу заглянуть без причины? — Плюхнулся он напротив мулатки, потянувшись к вазочке с печеньем. Тут же заполучив шлепок по ладони. Дотронулась. — Ты только это и делаешь, Фокс. Как видишь, со вчерашнего дня мы даже позы не поменяли. И разве вы не должны готовиться к возвращению Министерства? — Спасибо, что спросила! Всё уже готово. — Сладко спящий в домике Блэк, например. — Римус отпустил меня погулять, пока есть времечко. — Погуляй в другом месте, — цокнула та и уткнулась в книгу. Он же, подперев голову, не мог отвести глаз от её хмурящихся бровок и погасить ликования, что этот диалог вместил больше двух десятков слов, из которых не было ни одного румынского мата. А ещё завтра их ждёт совместная вылазка в какую-то деревеньку на отшибе, где проживали родственнички Волр… нет, это просто бесполезно! Но как всегда вспышка любой положительной эмоции сама прогорала до тянущего отвращения. Сам виноват, как сказал Римус, восполнив запас железа в её плече. Однако выталкивала она его из своего общества не поэтому. Хоть и приобретающие всё более значимый вес мнения других людей капельку раздражали, а самым непреодолимым препятствием стоял тот факт, что этими другими людьми являлись все важные Римусу люди, которым он, мягчайше сказать, успел насолить. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как доказывать своими действиями, что он уже не такое ничтожество, каким был раньше. Вроде получалось. С переменным успехом. В случае с Доркас — с одноразовым успехом, состоящим из полученного на днях прохладного «доброе утро, ага». А он уже даже по имени к ней обращался! Что давалось с неимоверным трудом, ведь имена неизменно тянули за собой эхо воспоминаний Римуса, в которых они звучали. Ему хотелось испытывать именно свои чувства. Хотя, если начистоту, пронзившее его волнение в первую их встречу не при самых приятных обстоятельствах — действительно сейчас тошных обстоятельствах — было не совсем тем, что он был готов испытать. Волнение, окутавшее вместе с запахом шоколада и полным отсутствием страха. Волнение, на миг вернувшее его в тело четырнадцатилетнего мальчишки. Она вообще не боялась его. Даже когда он причинил ей боль. — Прекрати на меня пялиться, — перевернула она страницу, продолжив грызть твёрдую печеньку. — Это выше моих сил, — улыбнулся он и засёк взлетевшие брови Пити. Вслед за бровями поднялись выпученные голубые глаза, а затем тот поднялся сам с ровной, как струна, спиной и направился к сидящему на кровати Блэку-младшему. — Регулус, не хочешь… — Хочу. Это больно даже слушать. Кровать скрипнула, и те, стараясь не смотреть в его сторону, ликвидировались из шатра. Доркас сразу же обрушила книгу на стол, подалась вперед и понизила тон. — Долго ты ещё собираешься смущать других, меня и выставлять себя идиотом? — Пока ты не сдашься, чтобы меня выслушать, — удержав мимику, серьёзно произнёс он. — И о чем ты расскажешь? — Не удерживая мимику, скривилась Доркас. — О том, что ты изменился, исправился и из кожи вон лезешь доказать, что стал хорошим? Так я всё это уже знаю! И мне это совершенно неинтересно, — по слогам. — Ладно, — закусил он щёку, — тогда я не сдамся, пока ты не захочешь узнать меня получше, — всё-таки поиграв бровями. И у неё на лице будто что-то треснуло. — Я лучше сама в себя нож воткну. Честно говоря, уже мне больно слушать, — фыркнул волк с идентичным уровнем поддержки своего истинного владельца. Доркас устало помассировала виски. Выдохнула. — Фокс, зачем тебе вообще сдалось моё расположение? Вопрос на миллион. — Самому бы знать, — непроизвольно усмехнулся он. — Возможно, ты меня восхищаешь… — ещё раз. — Ты намного сильнее меня, ты справляешься с чувством вины. — Доркас, прыснув, сложила руки на груди и отвернулась. — То, что случилось с тобой, и то, что сделал я, конечно, не имеет ничего общего. Но ты нашла в себе силы жить с этим, а я только учусь… ну, пытаюсь научиться, — м-да... почесал он свербящий от немого протеста нос. — Слушай, Доркас, я не идиот! — Привлёк он скептичный взгляд кофейных глаз. — Я понимаю, что «не в твоём вкусе». Даже будь я девушкой, я был бы не в твоём вкусе. Но мне как бы ничего и не нужно… вроде. Наверное, мне просто хочется добраться до статуса человека, с которым однажды можно было бы поболтать по душам, как с другом, — услышал он мизерную трещинку в обороне. — Очень далёким другом. На расстоянии, — и уголок её губ почти незаметно дрогнул. — Если что, сейчас был верх моей откровенности... — У меня ничего не ёкнуло, — слукавила она, видимо, из принципа, — но даже это было терпимее клоунады, которую ты вечно устраиваешь. — Ну, — поджал он губы в полуулыбке, — лучше я буду вызывать хоть какие-то эмоции, чем абсолютно безразличен...…и если он не будет улыбаться, то непременно заплачет.
А как показала практика, изредка эти эмоции могут перерасти в нечто большее. Сотрудничество. Партнёрство. Как бы Римус ни называл их отношения, для него имел значение только тот факт, что Римус теперь доверял ему свою жизнь. Почему-то это делало его немного счастливее. Хоть он и чётко понимал, что его заслуги здесь практически нет. По сравнению с тем, через что пришлось переступить Римусу, чтобы довериться ему. Тем не менее, брало ли это желание начало от волка или от него самого, теперь он ещё больше боялся подвести этого парня. Не потому, что этот действительно похожий на его младшего брата парень словно был дарованным абсолютно незаслуженным вторым шансом. Не потому, что если он не защитит его, то рискует оказаться запечатанным на той стороне с пожирающим его заживо чувством. Ну, и по этому поводу тоже, конечно, но… Он боялся предать обретенное доверие. Кажется, впервые в жизни он был в силах кого-то защитить. Уберечь. Наконец-то он мог быть тем, на кого можно рассчитывать. Да. Так ему казалось. Но вот он снова сидел перед телом, в котором с секунды на секунду должно было остановиться сердце. Блэк сидел по другую сторону и что-то орал. А он слушал только останавливающееся сердцебиение Римуса, почему-то — одному их Мерлину известно — не затихшее сразу же после попадания Авады. Может, потому что он попытался отразить её барьером? Может, дело в закоптелом флаконе? А, может, Блэку, блядь, не надо было сюда соваться, как он и предупреждал?! Но это уже было неважно и... — …невозможно. — Попробуй вернуть ему волка, — взмолился тот, — Фокс! — Я… я не уверен, что выйдет… а если и выйдет, этот процесс не из приятных, — вернее, ужасно болезненный! — Но даже если Римус выдержит, всё равно нет гарантий, что сработает. Мы даже не знаем, почему он ещё жив!.. — Попробуй, — ничего не слышал Блэк, сгорающий заживо прямо сейчас, перед ним, — умоляю... ты же тоже исчезнешь вместе с Римусом!.. вдруг он справится?.. Интервалы между ударами сердца становились всё реже. Внутри расходился воющий плач, а в висках опасно ускорилось второе сердцебиение. Ладно. Только… Пожалуйста, Римус, забудь сразу же всё, что увидишь, — попросил он про себя, зная, во что тому предстоит погрузиться. И стоило ему обхватить ладонями шею, он почувствовал, как пульсирующий под ними поток энергии ускорился, синхронизируясь с бьющимся в барабанные перепонки. Крепко удерживаемое тело залихорадило. По его рукам сбежали почерневшие вены. А затем… Наступила абсолютная тишина.******
Ослепительный свет потребовал от него несколько раз моргнуть. Чтобы разглядеть место, где он оказался. Или куда перенёсся. Вокруг стояло знакомое уже шипение. Волн. И ему доводилось слышать его настолько часто в последнее время, что ещё даже не привыкнув к свету, он сразу понял, что оказался на побережье. Вопрос лишь: на каком именно? Глаза чуть-чуть привыкли, и в тот же миг, помимо шума разбивающихся друг о друга волн, он услышал смех. Женский смех. А вдалеке, но одновременно словно до неё было рукой подать — озарённую светом девушку, сидящую на песке боком к нему и смотрящую куда-то в море. Откуда к ней навстречу мчался маленький мальчик лет шести с заносящим его в сторону тяжелым ведром. — …не спеши, Римус!.. — будто очень издалека донёсся её мелодичный смех, когда мальчик, споткнувшись об свою же ногу, расплескал всю зачерпанную воду, и она, покачав головой, поднялась и пошла на выручку. — Так мы нескоро достроим замок... — Что это? — Едва выговорил он, обращаясь к сидящему внизу. — Сдаётся, воспоминание Фокса, которое ты увидел. Вот-вот должен явиться старина Лайелл в не лучшем расположении духа и загнать тебя в дом. Но та часть никому не нравится, — подняв на него голову, явно сгримасничал Сивый, — так что можем любоваться этой сколько душе угодно. — Я умер?.. — не отводил он взгляд от мамы, помогающей ему набрать ведерко. — Да-а, — выдохнул тот. — Схлопотать Аваду — это тебе не шутки. Не переживай, твою подружку даже смерть не остановит. Наверняка в эту самую секунду Блэк уже занёс кулак, чтобы шандарахнуть тебя как следует. И он опустил взгляд, встретившись с мягко изучающими его глазами. Тот выглядел не как в чужих только пережитых воспоминаниях. Черные, зачесанные назад волосы, щетина с проседью, уставшие морщинки, белая футболка, джинсы. Но почему-то на лениво лежащем на коленях предплечье не было метки. — С каких пор массаж сердца помогает от Авады? — А с каких пор твоим посмертным желанием стала встреча со мной? — Вздёрнулся уголок тёмных губ. Римус закатил глаза, устремив их на уже вернувшихся к возведению замка из песка двум силуэтам. Но его уголок губ тоже приподнялся. На удивление ему было совершенно спокойно. — К тому же после защиты Фокса и этого оберега у тебя на шее от её смертоносности ничего не осталось. Считай, тебя ударило молнией, — усмехнулся Сивый. — Тогда… — прокрутил он флакон с воспоминаниями мамы. Оберег? — Тогда сколько у нас времени? — Здесь? — Демонстративно оглянувшись. — Сколько твоей душе угодно. И Римус опустился рядом с тем на песок и положил подбородок на предплечья. Он видел это воспоминание глазами Фокса. Наблюдающего за ними с этого самого места, но всё, что тот испытывал, было застилающей глаза яростной обидой, не пропускающей даже каплю тлеющей глубоко внутри тоски. Запертой глубоко внутри, подобно маленькому мальчику в том глухом лесу… — Не хочу прозвучать грубо, — обычно всё, что следует после этих слов, звучит вдвойне грубо, — но ты не должен гореть в аду? — повернулся он к издавшему ироничный смешок Сивому. — Самому интересно. Не помню, сколько я тут сидел, пока не появился ты, но и не помню, чтобы до этого мой зад шкварчал на сковородке. Возможно, нам всем зачтется тот ад, что на Земле? — Хмыкнул тот, словно сам не знал ответ на свой вопрос. — Я во многом приложил к нему руку, признаю… — пространно пощёлкав языком, — но ты ведь и сам на своей шкурке уже прознал, как трудно бывает оставаться человеком? Да. Прознал. — Что ты сказал мне, прежде чем я перегрыз тебе горло? — Ох, — низко рассмеялся Сивый, откинувшись на локти, будто они тут загорают, — Римус-Римус… — не насмеявшись, — для тебя это так важно? Почему? — Прищурившись. — Я же «зло во плоти, которое не давало тебе продыху». Только не говори мне, что проникся сочувствием, узнав, что полвека назад у меня была семья. — Римус, второй раз открыв рот вперёд созревшей мысли, успешно его закрыл. — Поверь мне, не стоит. Тот человек умер гораздо раньше, чем ты перегрыз мне горло. Даже я уже не помню, каким он был… этот Шон Гудман. Ты же видел, как я намеревался убить родного сына? Видел. Если б не ты, не сомневайся, я сделал бы это. То, на что не хватило сил тогда… — Но… — Знал ли я тогда, что обрекаю своего ребёнка на нечто гораздо хуже смерти? Нет. — Не дал ему себя перебить Сивый. — А знай я это — смог бы убить? Не знаю. Или, может, нашёл бы третий выход?.. как знать… — на миг промелькнула обреченность человека, загнанного в тупик. — Но я достаточно расплачивался за ту ошибку, чтобы перестать корить себя за неё. Достаточно, чтобы забыть о том человеке. Поэтому какая теперь разница, что сказал тебе напоследок именно я? А если я сказал «ладно»? Или «бинго»? — Комично выпучился тот. — Да огромная! — Чуть не завыл Римус, обернувшись на не обращавших на них внимания отблесков памяти, и нажал пальцами на веки, собираясь с мыслями. Удивительно ясными. — Потому что я хочу понять, что в моей жизни, попавшей под ваш с Фоксом замес, было правдой. Ты типа хотел меня уберечь, оставив с волшебниками, но в итоге оставил с отцом, который считал меня монстром. Забрал меня в стаю, когда я уже ненавидел себя настолько же, насколько и всё связанное с тобой. Давал мне право выбора, хотя мог подчинить. Пытался привить мне своё видение, но принял вызов в затмение. Если бы Орден не вмешался, победа была бы за тобой. В чем вообще грёбаный смысл? Ради чего было столько испытывать меня, чтобы в итоге сдаться и… И Римус застыл, увидев выгнувшуюся косматую бровь. — Передать тебе свой пост? — Подсказал тот с триумфальной ухмылкой. — А вызов в затмение… — задумчиво почесав щетину, — мы ведь говорим об одном и том же затмении? Которое притупило бы нашу связь, способную помешать тебе навредить мне? — Ты хотел, чтоб я стал вожаком, — уронил Римус. Сивый назидательно покачал головой. — Ты сам должен был этого захотеть, — откровенно уставшим тоном. — В итоге решающий толчок дал тебе Фокс... — перевёл тот нечитаемый взгляд на счастливо улыбающегося маме мальчика. Мама как раз отряхнула прилипший песок с его щеки. — Этот Римус никогда бы не стал вожаком. Не пройди он через всё ждущее его впереди... он не смог бы выбрать своё направление и направление для будущего стаи, — вновь обратившись к нему. — Так что от меня ты извинений не услышишь, Римус. А мне совсем не нужны твои сожаления. Я не хороший человек. Я действовал в сугубо личных интересах, давно потерял счет, сколько забрал жизней… и не забывай, я забрал ту жизнь, которая могла бы быть у тебя. Ты лишился её из-за меня, Римус. Только из-за моих решений, — надавил тот свинцовым тоном. Римус, считав подтекст, двукратно кивнул, и Сивый, слабо ухмыльнувшись, повторил этот жест. — Ладно… что-то мы засиделись, — поднялся тот с песка, попутно сжав его плечо. — Проваливай уже обратно, ненавидь всё, что я делал, и просто постарайся быть лучше, — шагнув ему за спину. Лучше… перекатилось эхом на языке, и Римуса будто взаправду ударило молнией. — «Лучше»? — Обернулся он. Тут же напоровшись на лукавую широкую улыбку. — Бинго, малыш. И светящийся вокруг того ореол растворил весь островок пляжа в ослепительно яркой вспышке. Как он, поперхнувшись глотком воздуха от пронзившего грудь спазма, открыл глаза в мигающем полумраке Министерства. — ... Лунатик!! — Оглушил его сразу набросившийся Сириус. — Я думал, ты… Блэк сжимал его так сильно, что было невозможно дышать. Снова дышать слишком насыщенными гипертрофированными запахами — Сириуса, растекающейся у обломка крови Крауча, пропитавшего всё вокруг страха. Но Римус был сосредоточен лишь на посеревшем, будто тень, и опустошённо уставившемся на свои ладони парне. Что-то не так, — разнёсся в подкорке настороженный голос. — Фокс?.. — Опомнившись, отстранил он застывшего Блэка и инстинктивно потянулся к дрожащей ладони. Как его пальцы прошли сквозь неё, словно он попытался схватить воздух. Что?.. — но... нет, почему? Я же жив! — Твоё, — рвано усмехнулся Фокс, мотнув головой и подняв слезящиеся глаза. — Твоё сердце остановилось, — надломлено улыбнулся тот, — этого достаточно. — Нет... — не мог поверить он. Только не после всего. — Нет, послушай, — обхватив того за ещё осязаемые плечи. — Всё будет хорошо, я тебя вытащу. Понял? Фокс, шмыгнув, покачал головой. — Я же попросил тебя сразу забыть всё, что увидишь. — Я и без этого не бросил бы тебя! Мы же партнёры, помнишь? — Попытавшись встряхнуть того, но шершавая ткань растворилась прямо под ладонями. — Ты не останешься там, обещ… — Не надо, — оборвал Фокс, скользнув взглядом куда-то за его спину. И теперь Римус знал, кого он там видел. — Не надо, Римус, — вновь качнув головой и вернувшись к нему. А сквозь тело уже проглядывалась стена. — Я вытащу тебя. Сегодня же, — сморгнул он застелившую глаза пленку, — у нас ведь завтра вылазка, забыл? Кто будет действовать нам всем на нервы?.. — зажал он пляшущие солёные губы, одновременно понимая и не желая понимать, почему Фокс отпирается с таким смирением. — Спасибо за этот шанс, партнёр, — широко улыбнулся тот полупрозрачной улыбкой. — Пожалуйста, прости за всё. — Уже… — простил… не договорил Римус, оставшись смотреть на голую малахитовую стену. Не слыша сейчас ничего, кроме разрывающего изнутри воющего плача и спадающих с подбородка на мраморный пол капель.******
— Что сегодня? — Спросил прозвучавший совсем рядом звонкий голос. Закрывающие лицо лихорадочные ладони онемели, и он, осторожно убрав их, встретился со сверкающими на фоне ночного заснеженного леса зелено-голубыми глазами. — Что?.. — неверяще и в полной умиротворяющей тишине оглянулся он по сторонам, не обнаружив ни одного призрака. Кроме того, что он не видел больше сорока лет. Того, что сейчас сидел напротив в переплетениях корней древа и смотрел на него с тёплой заговорщической улыбкой. — Не прочтёшь? — Кивнула вниз Руби, выжидающе вскинув бровь. И он, почувствовав тронувшую его губы ответную улыбку, опустил взгляд на развёрнутую между ними, как когда-то очень давно, карту мира.