Defender

      После использования Порчи Чуя всегда спал как младенец. Дазай старался избегать сравнения «как мёртвый» или «как убитый», ведь глядя на неподвижное тело, грудная клетка которого вздымалась почти незаметно, а от природы бледное лицо бледнело ещё сильнее, становилось действительно не по себе. Порой он беспокоился так, что склонялся над лицом Чуи непозволительно близко, за что точно получил бы в рожу, будь Накахара в сознании, лишь бы почувствовать тёплое дыхание и услышать тихое сопение, клал руку на нагую грудь, чтобы почувствовать сердцебиение — убедиться, что его напарник по-прежнему дышит и ему просто требуется некоторое время для восстановления.       Осаму чувствовал ответственность за жизнь Чуи. Во время битвы никогда не позволял себе упустить его из виду, потерять хоть на секунду его силуэт в пыльно-дымном облаке, закрыть глаза на лишнее мгновение, отпустить дальше зоны досягаемости… Всё это могло кончиться плачевно, причём не только для Накахары — для всего живого и неживого в радиусе нескольких десятков километров. Намного спокойнее было, когда Дазай спиной мог ощутить его костлявое тело, сражаясь рука об руку, прикрывая спину друг друга, в любой момент мог услышать его раздражённый голос и обронить пару неуместных шуточек, точно зная, что тот будет недовольно огрызаться и рычать на это, пытаясь задеть побольнее.       Но порой приходилось отдаляться — Чуя не контролировал себя в истиной форме своей способности и мог убить кого угодно, даже не заметив этого. В такие моменты Осаму шёл против своей мечты, берёг свою жизнь как зеницу ока, не пытался нарочно схватить пулю и просто не позволял ни врагам, ни Арахабаки убить себя. Не сейчас, когда от него зависит жизнь напарника. В отличие от него Чуя знал ценность жизни, пусть и не мог чётко сформировать цель дальнейшего существования. И это поражало. Его жизнь даже назвать таковой сложно, он даже не считал себя полностью человеком, но всё равно стремился пройти этот путь достойно, а Дазай дал себе слово, что путь этот окончится для Накахары не раньше его собственного. А потому он каждый раз нёсся сломя голову по развалинам и руинам, перепрыгивая бездыханные тела, бежал, не видя перед собой никаких препятствий, лишь бы успеть.       Лишь бы успеть…       Сердце из раза в раз пропускало удар после того, как Чуя обессиленно падал в его руки, откашливая кровь, а после затихал. Вместе с ним затихал и Осаму, пытаясь распознать в нём признаки жизни. Болезненный скулёж куда-то в его грудь, дрожащие после создания чёрных дыр руки и трепетание ресниц…       Успел…       Мори каждый раз после таких тяжёлых миссий лично осматривал их, не доверяя здоровье лучшего дуэта в руки портовых врачей, хоть те и были способны кого угодно вытянуть с того света. Но в этот раз его не было на месте — уехал в соседний город на важные переговоры, понадеявшись, что сегодня Двойной Чёрный справятся и без использования Порчи. Дазай и сам не доверял местным лекарям, а потому по возвращении отправился прямиком в их с Накахарой общий кабинет, аккуратно неся напарника на руках. Многие, завидев их в коридоре, расспрашивали о самочувствии, беспокоились за их внешний вид и предлагали помощь, но Осаму отрицательно мотал головой, мол сам справится. Он множество раз обрабатывал раны, а потому без проблем справился с этим делом, не без труда переодел Чую, а заодно и себя, уложил напарника на диван и с чистой совестью отхлебнул горячий кофе, прикрывая глаза от приятного тепла, распространившегося по телу. Миссия выполнена успешно, оба остались живы-здоровы и даже самостоятельно позаботились о себе — босс будет доволен.       Чуя не двигался. Вообще. Дазаю это не нравилось, а потому он, совершенно не стесняясь, забрался к нему под одеяло, прижимая того к спинке дивана — места на нём было катастрофически мало. Он приобнял его со спины, уткнувшись лицом в мягкие рыжие локоны. Если кто и увидит это, предпочтёт промолчать, а самого Чую сейчас опасаться за подобное своеволие бессмысленно. Регенерация Накахары действовала быстро, но на это уходило чертовски много энергии, а потому он мог проспать больше суток, в зависимости от количества повреждённых тканей и органов. Мори по доброте душевной позволял им пару-тройку дней отлежаться дома, но отчёт о проделанной работе требовал сдать как можно скорее. И зачастую, пока Чуя отсыпался, это ложилось на плечи Осаму, а тот просто терпеть не мог возиться с бумагами, но, скрипя зубами, принимался за дело, частенько поглядывая на напарника, которого он никогда не оставлял в лазарете и уносил в кабинет под недовольный взгляд Огая.       Дазай и сам не заметил как уснул, а понял это лишь тогда, когда, в очередной раз открыв глаза, обнаружил, что стрелка часов переместилась практически на семь часов вперёд, а голова показалась тяжёлой. Тело немного затекло, причём не только у него, но и у Чуи, что сквозь сон отчаянно пытался перевернуться, но Осаму практически вдавил его в мягкую мебель, от чего тот лишь недовольно пыхтел и ёрзал, не открывая глаз. Дазай быстро исправил ситуацию, поднялся на ноги и поудобнее уложил напарника на другой бок, укрывая тёплым одеялом по самый подбородок. Сам он потянулся, размялся и, зевнув, подошёл к столу, принимаясь за злосчастный отчёт.       За окном уже давно была ночь, более того небо заволокло тучами, что не позволяли лунному свету опуститься на землю. Осаму за столько часов, на удивление, не выспался, угробил полтора часа на написание отчёта, и лишь отложив его в сторону, напряг слух. Со стороны дивана был слышен шорох, но в свете настольной лампы плохо было видно. Дазай выключил свет, обогнул стол и подошёл к напарнику, что свернулся калачиком. Замёрз. Шатен мысленно усмехнулся, что в такой позе тот ужасно похож на спящего щенка. Он аккуратно приподнял одеяло и едва коснулся оголенной лодыжки, чтобы расправить его ноги и освободить место для себя, как вдруг Чуя вздрогнул и поднял на Осаму заспанные, слипающиеся глаза, раскрытые от испуга.       — Тише, мелкий, это я. Подвинься.       Накахара вжался спиной в спинку дивана, делая это сквозь неразвеявшийся сон. Дазай лёг рядом, укрыл обоих и позволил рыжему закинуть на себя пару конечностей. Но спящему Чуе этого показалось мало, и он удобно устроил голову на груди напарника, что лишь усмехнулся и полностью переложил его небольшое тело на себя, поглаживая его по лопаткам. Если б они всегда так дружно общались друг с другом мафии бы не пришлось раскошеливаться на постоянные ремонты и мед инвентарь. Но, видимо, этому не суждено сбыться. На утро, а возможно и после обеда, Накахара проснётся полон сил и энергии, а Дазай вновь натянет маску безразличия и начнёт жаловаться, что вся бумажная работа досталась ему, пока «Чиби» пребывал в стране грёз. Снова ссоры, снова драки, которых при желании и вовсе можно было бы избежать, но они всего лишь подростки, которым необходимо куда-то выплёскивать энергию, и если миссия оказалась пустяковой, то в штабе непременно будет царить хаос и разруха.       Через полчаса в кабинет постучали. Осаму лениво приоткрыл один глаз, поправляя сползшее с Чуи одеяло, и поднял взгляд на подошедшего к ним босса.       — А, Мори-сан.       — Смотрю, вы неплохо ладите.       — Неплохо ладим? Шутите что-ли? — Дазай вскинул голову и хмыкнул, но, стоило его напарнику сжать пальцы на его рубашке чуть сильнее, тут же понизил тон, слегка погладив того по плечу. — Вовсе нет. Просто Чуя занял весь диван, а лечь больше негде, к тому же оставить его одного после использования Порчи будет не лучшей идеей. Поэтому я и лёг с ним, а он, как истинная собака, приластился к своему хозяину.       Огай усмехнулся и склонился над диваном, приподнимая одеяло, чтобы разглядеть лицо Накахары. Тот крепко спал, пуская слюни в рубашку Дазая.       — В таком случае я переведу вас в другой кабинет с прилежащей к нему комнатой отдыха.       — А в ней будет мини-бар?       — Дазай-кун, лучше тебе думать о работе, а то многие задаются вопросом не рановато ли я принял тебя на такую высокую должность.       — До сих пор считаешь меня ребёнком? Я, к слову, отчёт уже написал. — Осаму притворно обиженно отвернул голову и непринужденно махнул рукой в сторону стола, а Мори хмыкнул, ибо именно так он и считал.       Он скинул с них одеяло под возмущённое «Эй!» Осаму, убрал его же руки со спины Чуи и приподнял майку рыжего до уровня лопаток, аккуратно проводя пальцем по недавно зашитой ране параллельной линии позвоночника. Не разошлась. Накахара возмущённо запыхтел и заёрзал ни то от неприятного ощущения холода, ни то всё же от боли. Дазай набрал в рот побольше воздуха, медленно выдыхая через нос и закусывая губу, когда чужое колено упёрлось в его пах.       — У вас два дня на восстановление. Вообще у меня были планы на вас завтра, но раз уж такое дело. — Огай подошёл к столу, забрал отчёт, предварительно пробежав глазами по его содержанию, и направился к выходу. — Позаботься о нём.       Осаму не ответил, это было и не нужно, что, собственно, касалось и самой просьбы. Он лишь зажмурился на пару секунд, вновь опуская руки на спину напарника, едва слышно ругаясь себе под нос. Такими темпами и возбудиться недолго. Он как можно аккуратнее подцепил своей ногой ногу Чуи, отодвигая ту подальше от своего паха, но Накахара вновь заёрзал, сделав только хуже. Дазай отчаянно заскулил, без зазрения совести хватая Накахару за ягодицы и подтягивая его повыше на свою грудь. Его сердце едва не остановилось, когда Чуя неожиданно выпрямился, усевшись прямо на его бёдра и уперев ладони в его живот. Взгляд был ясный, направленный прямо в глаз Осаму, будто несколько секунд назад он и не спал вовсе. Пиздец. Мало того, что в этот момент он боялся хоть как-то пошевелиться, а потому решил оставить руки на чужой заднице, так тот ещё и сидел прямо на его отчётливо выпирающим достоинстве. Хорошо, что он успел написать завещание ещё в пятнадцать, аккурат после вступления в портовую мафию и их первой встречи, ведь точно знал, что рано или поздно погибнет именно от его тяжёлой руки.       — Доброе утро, Чуя! — певуче протянул Дазай, а сам уже мысленно распрощался с жизнью. Додумался же он ляпнуть такое в подобной ситуации, да ещё и улыбаясь, как ни в чём не бывало. Он точно теперь не жилец.       Но Накахара его, кажется, даже и не слышал, тупо пялясь на его наполовину перебинтованное лицо, изредка моргая. Такое состояние обычно бывает, когда человека резко будят, и ему требуется некоторое время, чтобы прийти в себя — так называемая загрузка. Дазай уставился на него в ответ. Руки он всё же медленно убрал, пользуясь предоставленной возможностью получить меньший ущерб своему здоровью за якобы домогательства, ведь рыжий наверняка всё не так понял бы. Чуя зашевелился: одной рукой сжал низ чужой рубашки, другой лениво и неуклюже потёр правый глаз, как маленький ребёнок, широко зевая. Да он даже толком не проснулся ещё и ничего не понял. Он был заметно слаб, его глаза предательски слипались, сон всё никак не отпускал, а тело, слегка покачиваясь, вот-вот грозило рухнуть обратно на грудь шатена, но он упорно держался в вертикальном положении. И эти самые «покачивания» выводили Осаму из себя…       — Дазай, — позвал его Накахара севшим, хриплым голосом и шмыгнул носом, не переставая потирать глаз. — мне нехорошо.       — Ты ещё не до конца восстановился, в этом всё дело. Прости, я разбудил тебя. Хочешь, я принесу тебе воды?       Не дожидаясь ответа, он принял сидячее положение, придерживая напарника за поясницу, чтобы тот ненароком не свалился куда-нибудь, и поменял их местами, небрежно опрокинув Чую на спину, от чего тот болезненно застонал и с силой сжал чужие запястья, что располагались по обе стороны от его головы. Осаму вновь мысленно обругал себя за неаккуратность и забывчивость, а ещё за то, что на данный момент он не предпринял никакой попытки помочь напарнику перевернуться на бок, наоборот, даже препятствуя этому, бессовестно пялясь на рассыпанные по подушке яркие локоны, мелкие крупицы слёз в уголках зажмуренных глаз, болезненный румянец на щеках, приоткрытый в немом полу-стоне полу-хрипе рот, сжатые пальцы, представляя в своей голове совсем иную ситуацию, в которой мог бы наблюдать такую же картину. Он невольно сглотнул, когда Накахара тихо прошептал «Больно… Да-зай», и, наконец, пришёл в себя, приподнимая напарника, заставляя того сесть и опереться на собственную грудь, пока он, аккуратно поглаживая напряжённые плечи большими пальцами, укладывал его уже на бок. Стакан с водой он принёс довольно быстро, и так же быстро Чуя осушил его, едва не подавившись. С такой же скоростью Осаму влетел в уборную, нарочно полностью вымочив голову под краном с холодной водой, чтобы никакие мысли больше не лезли в его голову, но это не помогло, а богатое воображение лишь усугубляло ситуацию.       Дошло всё до того, что спустя неделю шатен стал замечать за собой странное поведение по отношению к напарнику. Он стал требовать его внимания, нарочно касался его чаще дозволенного, и это были отнюдь не удары или неприятные прикосновения, наоборот: он гладил Чую по волосам, от чего тот в первый раз просто впал в ступор, не понимая, что происходит, а потом едва не отгрыз бинтованную руку по самое плечо; во второй раз воспринял уже более спокойно, но вероятность потерять конечность до сих пор была велика; в третий — лишь прикрыл глаза и оскалился, но противиться не стал; помимо этого Осаму напрочь позабыл о понятии личного пространства, вечно притесняя рыжего, когда большая часть дивана была свободна; ходил вплотную к нему, перекидывая руку через чужое плечо. И со временем Накахара даже привык к этому, принял как должное, хоть и не видел объяснения столь резкой смене отношения к себе. Но отрицать не стал — ему это нравилось, ведь будучи выросшим в трущобах, он привык, что прикосновения приносят лишь боль — никто его там по головке не гладил и уж тем более не утешал.       Они стали обниматься. Просто так, без повода. Молча подходили друг к другу и прижимались к груди, окутывая себя чужими руками. И никто не сопротивлялся, не отталкивал, хоть поначалу и была подобная реакция. Оба нуждались в этом, не имея подобного в детстве как все нормальные дети — судьба обделила их этим. Сотрудники мафии во все глаза вылупились на них, когда те впервые обнялись на людях, не понимая, что повлияло на них неожиданно прекратить их извечные сражения, угрозы, обзывательства и оскорбления, заменяя их этим.       Они и сами не понимали, но прекращать явно не были намерены. Им нравилось это. Вернее, Дазаю нравился Чуя. Он заставил себя принять это, когда поймал себя на мысли, что нестерпимо хочет попробовать его губы на вкус, ощутить ответные действия с его стороны и… Он сделал это. Когда Чуя в очередной раз забрался к нему на диван и завалился на его грудь, отвлекая от чтения, он потянул того за подбородок и накрыл сухие губы своими. Накахара не ответил, но и не оттолкнул, не сломал пару костей и конечностей, хотя мог, даже никак не прокомментировал это, просто молча заглянул в ожидающие чего-то карие глаза и медленно опустил голову на чужую грудь, засыпая спустя какое-то время. Не сказать, что Осаму расстроился, нет, он всё оставшееся время сидел с глупой улыбкой на лице, медленно перебирая медные кудри и думая, какой он молодец, раз всё же осмелился это сделать.       Чуя даже не пискнул, когда его грубо вжали в стену и утянули в требовательный поцелуй. На этот раз он ответил на него, зарылся пальцами в каштановые вихры и настойчиво потянул за галстук на себя, заставляя нагнуться ниже, ведь стоять на носочках не очень-то и удобно. А Осаму поддался, склонился, безразборно шаря ладонями под чужим плащом. Это закончилось тем, что они ввалились в спальню, пристроенную к их общему кабинету (Мори сдержал таки своё слово), попутно избавляя друг друга от одежды. Дазай чувствовал себя похотливым животным, ведь с самого начала он только этого и добивался, стыдясь собственных мыслей и уверяя себя в том, что непременно расскажет о том случае два года назад, а Накахара понять не мог как до этого вообще дошло. Но ни тот, ни другой не посмел отстраниться, ведь где-то глубоко в душе оба чувствовали, что это правильно, что они могли чувствовать влечение друг к другу, и это делало их счастливыми. За это их не осудят, а в собственных чувствах они потом сами как-нибудь разберутся.