"You love me. Real or not real?" "Real"

      Мои щеки горели, а сердце предательски быстро стучало, даже когда я покинула палату и вернулась в свою комнату. Прим весь вечер щебетала о том, как чудесно прошёл день в новом классе, какие все милые и очаровательные. А в конце, практически визжа от восторга, она рассказала, что до неё дошли слухи о необычной козе, пойманной в лесу у Двенадцатого за день до второй бомбежки. В Дистрикте-12 коза хоть и не была диковинкой, но, всё же, только наша была хромой на одно копыто и носила голубую ленточку на шее.       Разговор с Питом был не из простых, устроившись поудобнее в своей постели, я долго не могла уснуть, какое-то время мы разговаривали с Прим обо всем подряд, в основном о чепухе, а потом она заснула, прямо на середине моего рассказа о посещении лазарета. Я осталась наедине со своими мыслями: светлыми и темными.       «Я знаю…» — ну что за глупый ответ на признание в любви? И почему меня всю трясет от этих воспоминаний?!       Интересно, что сейчас делает Сноу, плетет против меня очередную паутину? Бьется в агонии от десятков язв в своём рту? Бесится от злости из-за того, что я вне зоны его досягаемости? Несколько часов ворочаюсь из стороны в сторону, и когда мысли приводят меня в пучину уныния, я решаю пойти прогуляться.       В Тринадцатом нельзя, как в Капитолии, просто выйти на крышу пентхауса и насладиться прекрасной погодой, свежестью и эфемерной свободой. После воссоединения с шерстяным демоном нас переселили в тридцать четвертый отсек, в котором, по меркам Тринадцатого, имелось поистине роскошное окно, едва ли десять дюймов в высоту — настоящий кошачий лаз. Человеку такого, конечно, не хватит для полноценного существования.       Под землей есть три небольшие сочлененные теплицы с разными уникальными растениями и маленькими птичками колибри, которых особенно полюбили Финник и Бити. Даже диковинные бананы растут, хоть и в штучном количестве. Есть их не разрешают. Надеюсь, на следующей неделе Пита выпишут, и я смогу его туда сводить. Не сомневаюсь, что он будет в полном восторге. Мы сможем записать и зарисовать эти растения в мою энциклопедию, как в старые добрые времена.       После отбоя ходить по коридорам запрещено, но если придется искать оправдание, то всегда можно сказать, что шла в лазарет за таблеткой от мигрени. В коридорах темно, светят тусклые тёплые лампы. Я плутаю в ночи просто ради того, чтобы сконцентрироваться на чем-то помимо беспокойных видений. Провожу пальцами по пыльным, шершавым стенам, и, примерно раз в четыре шага, пальцы касаются холодного, выкрашенного несколькими слоями краски, металла перекрытий.       Мурашки пробегают по всему телу и я вздрагиваю. В голове роятся вопросы. Вопросы, на которые у меня нет ответа. Насколько вообще это место безопасно? Как долго мы будем тут прятаться? Может ли у нас закончиться электричество? Что будет, если да? Умрем ли мы от голода, удушения или от затопления?       Погруженная в свои мысли, я слоняюсь по извилистым коридорам, преодолевая поворот за поворотом, бездумно и отстраненно. Иногда мне кажется, что я уже поворачивала тут направо и возвращалась из вон того тупика, но сейчас все это неважно. Будущее для меня не просто загадка, это мрачный густой смог, через который невозможно ничего разглядеть. Его, как того дыма, что забрал Мэгс, страшно даже коснуться. Даже не оборачиваясь, я чувствую его приближение. Мокрая спина, гусиная кожа по всему телу — мои неизменные индикаторы опасности.       Блуждая по одиноким коридорам ночью, я похожа на вялый призрак революции. Живую меня выдают только густые, слегка вьющиеся волосы цвета угля, ручьями струящиеся по плечам и спине. Волосы достаточно сильно отросли и уже почти достают до поясницы. В косе это не так заметно, надо бы найти ножницы и попросить Прим их укоротить. С мыслями о сестре и о том, что пора искать дорогу домой, я прислоняюсь к одной из бетонных стен и сползаю по ней вниз, поджимаю одну ногу к груди и облокачиваюсь на нее лбом.       Как бы я хотела, чтобы тогда из стеклянного шара достали любое другое имя без фамилии Эвердин на конце. Правда тогда, скорее всего, Пит был бы уже мертв. Профи взяли его в команду только ради возможности выследить меня. Потом он, правда, один раз спас мне жизнь, но, в итоге, все мое существование превратилось в сплошное спасение Пита Мелларка. По сути ведь все восстание случилось из-за нашей связи и моего навязчивого желания всех обязательно спасти.       Достаю из-за пазухи парашют, трепетно раскрываю его. Осторожно беру кончиками пальцев жемчужину и завороженно разглядываю каждый миллиметр ее идеальной перламутровой поверхности, потом заворачиваю обратно. Громко выдыхаю, потираю виски и уже было начинаю дремать с сокровищем в руке, как слышу голос из-за стены:       — Она должна умереть! Точка! — произносит властный и громогласный женский голос. До меня доносится хлопок по какой-то твердой поверхности, возможно, столу.       — Я не могу позволить этому произойти, Альма, умоляю, прислушайтесь ко мне! Девочка в таком раннем возрасте столько пережила, мы не можем с ней так хладнокровно поступить.       — От нее будут только проблемы, у нас нет никаких ресурсов на это! Наша Главная задача — победить в войне, если вдруг вы забыли… — голос чуть затихает, похоже, как-будто кто-то прервал речь, чтобы попить воды, а потом продолжить. — Это не просто моя прихоть, я — не хладнокровный убийца. От меня, от вас, от каждого руководителя сейчас зависят, сотни, тысячи, а то и сотни тысяч жизней.       — Но мы обещали Китнисс защиту и кров для всех, что если…       Фраза обрывается и я слышу шорох обуви и прячусь за ближайшую пару толстых труб, которая просто магическим образом оказалась там, где надо. Одна труба обжигающе горячая, а вторая ледяная, но я не ною, кто знает, может быть в этот момент решается моя судьба. Я должна быть если не на шаг впереди, то хотя бы не отставать от врага.       — На сегодня разговор окончен. Хочешь продолжить, приходи завтра, — женский голос едва не срывается на визг, но потом становится тихим, бесцветным. — Уже слишком поздно, да и по этому вопросу решение принято, ваше мнение не будет решающим, мистер Хэвенсби.       Дверь открывается, красный как рак Плутарх выходит из кабинета и идет в сторону жилых модулей и нервно расчесывает волосы узловатыми пальцами. Все это время я стою в тени за трубами, постоянно отогревая замерзшие участки кожи и остужая обожженные. Спустя десять минут, которые мне кажутся вечностью, решаю, что уже достаточно безопасно, можно выходить. Убираю ставший влажным от волнения парашютик, со всем его содержимым, в карман, он такой маленький, а пальцы будто задубели. Миг неосторожности, и золотая сойка из свертка летит на свободу. Я охаю и едва успеваю нагнуться, чтобы поднять ее, когда дверь снова открывается.       Через небольшую щель вижу лицо президента Альмы Коин, на ней больше нет безупречных волос, на голове тонкая шапочка из сетки телесного цвета. Бóльшая часть волос под ней седые, почти белые, редкие единицы еще сохранили темный пигмент, но их буквально можно пересчитать по пальцам.       Я впервые вижу Коин без всего того строгого стиля и лоска: на ней простой серый халат, видно, что она собиралась идти в душ, после ухода посетителя, но что-то ее отвлекло. В одной руке она держит зубную щетку, макияж частично смыт и кожа теперь кажется значительно тоньше и старше. Брови почти пустые, блеклые, пигмент на щеках и губах исчез, оставив под собой лишь грязные тени, только ресницы все еще длинные и густые подчеркивают светлые серые глаза, но меня не покидает чувство, что и они не настоящие. Этой женщине никак не может быть меньше 60, а то и больше, учитывая ее статус и возможности. И она выглядит так, будто не имеет ничего общего с Альмой Коин.       Прищурив глаза мадам президент озирается по сторонам в поисках источника звука. Я сижу словно парализованная, как маленький грызун. Бурая мышь, спрятавшаяся от старого серого кота, который, несмотря на почтенный возраст, все ещё является для нее опаснейшим хищником.       В глазах рябит, со лба стекает градом пот, спина изогнута и словно покрыта невидимыми иголками. Каждая мышца, каждая клеточка моего тела напряжена для, возможно, последнего смертельного прыжка. Прокручиваю в голове все возможные варианты действий, но кроме нападения первой ничего не приходит в голову. Если она поймет, что я все знаю, то расправится со мной здесь и сейчас. Остается только убить Коин первой, но как? У меня нет никакого оружия, даже дурацкого подноса нет, как тогда на планолете. Остается только задушить, но я ведь не ассасин, не профи из Второго, я понятия не имею, как это делать, не голыми же руками? Она может поднять тревогу. А куда потом деть тело…       Я боюсь даже дышать и задерживаю дыхание.       Вот она — настоящий политик, пока пытается заговорить мне зубы планирует мою смерть! Куда Сноу до нее? Он глупый, наивный голубоглазый мальчишка, на фоне этой расчётливой женщины. Кориолан только пытался угрожать мне, чтобы убедить играть по его правилам. Альма же просчитала все варианты наперед, она знает, что я для нее опасна: своевольна, строптива, свободолюбива и не умею беспрекословно выполнять приказы.       Мадам президент знает это, как по моему поведению на арене, так и по посредственным результатам на военном полигоне и полнейшему отсутствию дисциплины. Сейчас меня выручает только тень и неприметная серость моей одежды. Воздух в легких заканчивается, Коин поворачивается ко мне, надо принимать решение выходить из тени и принимать решительные меры.       Я прикрываю глаза и перед моим взором появляется встревоженное осунувшееся лицо Пита, он, как тогда, на нашей первой арене, стоит, замерев, и качает головой, словно говорит мне: «Не надо! Помни наш план!».       Момент упущен, мне не напасть первой, Коин смотрит прямо в мою сторону, но то ли не видит, то ли не хочет замечать меня. Она медленно возвращается в свою комнату, закрывает дверь и я чувствую на лице едва уловимый ароматный ветерок, запах смутно знаком, но я не могу вспомнить откуда.       Выдыхаю так тихо, как только могу, выжидаю еще пару секунд и пулей вылетаю из укрытия, стараясь производить как можно меньше шума. Я не запомнила свой маршрут к новым апартаментам на верхнем этаже, и теперь просто стараюсь убраться подальше от Альмы Коин. Через несколько минут дохожу до закрытых дверей большой столовой, за которыми уже слышен звон поварешек.       Отсюда я с легкостью могу найти дорогу в любое полезное место, но двери надежно заперты. После такого приключения сна у меня ни в одном глазу. Смотрю на свой наручный браслет уже 4:30 утра. Некоторые люди, занимающие социально значимые должности, уже проснулись и могут меня узнать, но я всё равно решаю, что должна увидеть Хеймитча и все ему рассказать. Кто, если не хитрый и так на меня похожий ментор с манией преследования, может мне сейчас помочь?       Как ни странно, но дверь в комнату Хеймитча закрыта на внешний замок, значит внутри никого. Куда этот пропоица мог пойти? К Финнику? Гейлу? Точно нет. Возможно к Плутарху, может быть он решил поговорить с Хевенсби, чтобы спасти меня? Но не могу же я просто явиться в апартаменты бывшего распорядителя, в конце концов я даже не знаю, где они находятся.       Блуждать дальше нет смысла, возвращаться к Прим не хочется, будить Гейла негуманно, у него наверняка впереди трудный день. Он усердно тратит каждую свободную минуту на обучение военному ремеслу: тактика, стратегия, способы выживания, ближний бой, даже немного физики и географии. По успехам он уже обходит некоторых местных среднячков, обучавшихся с самого детства. Я очень горжусь им, но боюсь до чего его доведут такие цели и мотивы.       Постояв ещё пару минут, я вспоминаю единственного человека, который рад мне всегда. Ноги сами несут меня к нему, после перевода Пита из интенсивной терапии в общую мне больше не нужно специальное разрешение на посещение. Днем у него просто нет отбоя от посетителей, он никому не отказывает во внимании. А так как Пит идёт на поправку, через пару дней его и вовсе должны выписать.       Когда я это только узнала, в голове возник вопрос: «А с кем его поселят?» С невестой? С бывшим ментором? Тьфу, Пит же счастливчик, у него есть отец! Скорее всего они будут жить вместе. Одной проблемой меньше.       Дохожу до палаты быстро, почти на автомате, но немного медлю у порога, собираясь с мыслями. Окна в комнате Пита зашторены, и я не знаю, что происходит за ними: спит он или бодрствует, один или с кем-то. Может быть как раз обсуждает с Хеймитчем план действий?       Открываю дверь, тихо, без скрипа, и застаю неожиданную для себя картину: Пит, пышущий здоровьем, с румяной кожей, растрёпанный, спит на боку так, что я не вижу его лица, а рядом у его изголовья в кресле дремлет молодая девушка в тонкой шапке. Большая часть волос у неё сгорела во время пожара, но остальную она решила не сбривать, а выровняла край и носит на манер Крессиды, возможно, когда все заживет, тоже набьёт тату. К сожалению, у нее пострадали не только волосы, вся правая половина покрыта бинтами, как только она приползла сюда? Как часто вообще приходит в эту палату?       Во мне начинает копошиться прежде незнакомое чувство: раздражение и негодование вперемешку с завистью. Я, что ли, ревную Мадж к Питу? Вуайеризм — от фр. подглядывание