"You love me. Real or not real?" "Real"

      Намеренно громко хлопаю дверью, чтобы не следить за ними исподтишка. Пит только переворачивается на другой бок, продолжая спать крепко, как младенец. Я наконец-то снова могу видеть его лицо: брови нахмурены, поза — калачиком, ноги прижаты к груди. Ему явно снится что-то тревожное. Мадж быстро и ловко встаёт на здоровую ногу и заботливо подсовывает ему подушку, оставшуюся на прежней стороне. Юноша ловко хватает ее во сне, обвивает ногами и правой рукой, левой чешет нос, а потом подкладывается себе под щеку, так и не проснувшись. Лицо у него с напряженного меняется на добродушное и даже, как будто, счастливое. Я недоуменно смотрю на Пита, потом замечаю грустные глаза подруги.       — Мне кажется, ему снишься ты, поэтому, если он обнимает подушку, то почти не просыпается ночью, — поясняет девушка.       — А ты, значит, вызвалась ему помочь? — фыркаю я, но почти сразу понимаю, что Мадж не заслужила такого отношения к себе. Но мой дерзкий язык шевелится быстрее уставших мозгов. — Что, больше никого не нашлось на роль сиделки? — девушка меняется в лице, оно теперь выглядит подавленным, мои слова явно задели Мадж.       — Я просто устала просыпаться от его криков, моя палата через стену, — защищаясь, отвечает она поникшим голосом. Понимаю, что мое поведение по отношению к Мадж было слишком грубым. Как только слова сорвались с губ, я сразу пожалела, потому что не желаю ей зла. Какая-то глупая детская ревность и непростая ночь сделали меня такой раздражительной.       — Прости меня, пожалуйста, Мадж, не знаю что на меня нашло, — я опускаюсь на одно колено перед ней. Осторожно, не касаясь бинтов, накрываю ее левую руку своей, боюсь потревожить незаживающие раны души и тела. — Я не хотела, правда… — но девушка не отвечает. — Я не сплю уже два дня, а до этого урывками, так же, как Пит. А ещё происходит столько всего отвратительного, моя жизнь больше не принадлежит мне, но я не перестаю с этим бороться. Это не оправдывает меня, но я хочу тебе объяснить, что произошедшее — случайность, такое больше не повторится. Я обещаю.       — Хорошо, — Мадж смягчается и накрывает мою кисть своей второй, забинтованной рукой.       — Как ты? Мне не сказали, что ты пришла в себя. Я была в полевом госпитале, когда тебя привезли, но не знала, где тебя положили.       — Мне объясняют не много, но говорят, что все идёт, как и должно. Возможно, к осени можно будет снова носить нормальную одежду, — я чувствую, что Мадж действительно не таит на меня зла, каким-то удивительным образом она все понимает.       — Где бы ее ещё найти здесь? Один серый ужас! — стараюсь разрядить обстановку. Дочь мэра слегка улыбается, но я вижу, что это доставляет ей боль и дискомфорт.       — Я никогда не стану прежней, — вздыхает она.       — Не буду пытаться тебя переубедить, — искренне отвечаю я, и Мадж поднимает на меня удивленный взгляд. Видимо, я первая, кто ей не врет. — Дело в том, что все мы уже никогда не будем прежними. Каждый кого-то или что-то потерял, некоторые потеряли все, — чувствую, что хожу по очень тонкому льду со своей откровенностью, однако юлить не хочу.       — Но ведь это не значит, что в будущем ты не будешь счастлива! Рано или поздно война закончится, и мы снова будем жить в мире. Снова сможем найти себе дом, создать семью, либо обрести уединение и покой. Все это будет. Просто надо побороть страхи, ну, а мне еще убить Президента.       — Спасибо, Китнисс, ты права, хоть и следовать твоему совету очень непросто! А еще не всегда наши возможности совпадают с желаниями… — Мадж улыбается, но глаза у неё увлажняются. Она пытается подняться, но то и дело поглядывает на Пита и до меня доходит смысл ее слов. Я хочу объясниться, но она решительно прикладывает палец к моим губам, не желая сочувствующих речей. — Не надо, жалость и оправдания от тебя — это последнее, что я хочу слышать. Я не буду вмешиваться в вашу жизнь, я не буду пытаться играть у вас за спиной, вы оба, и даже Гейл, — мои друзья. Я просто подожду, мне страшно и одиноко, но я постараюсь справиться, — девушка встает, берет в руки костыль и суёт его под мышку. — Все мы не властны над судьбой, никто не выбирал, чтобы мир стал таким, каким мы видим его сейчас. Я рада, что у меня есть такая искренняя подруга, как ты. Я рада, что Пит жив, хоть и здоровым его можно назвать с натяжкой. А у Гейла теперь не останется повода для ненависти ко мне. Сейчас, пожалуй, я пойду. Думаю, настоящая Китнисс Пита обрадует больше подушки, — я киваю и на глаза накатывают слезы. Ком в горле мешает мне говорить, но я беру себя в руки не ради себя, а ради Мадж, надеюсь, что она не заметила моей секундной слабости.       — Заходи в гости, мы теперь живем в боксе двадцать один. Прим будет очень рада, — сглатываю я и чешу глаз, чтобы скрыть непрошенную слезинку. — Ты видела нашего кота? Лютика?       — Он что тоже здесь? — лицо девушки меняется, становится удивленным и радостным одновременно.       — Сама не верю, что говорю это, но я привезла его из Двенадцатого, когда летала для записи пропо, ну это такие пропагандистские ролики для повстанцев…. — поясняю я.       — Это чудесно, очень рада, что Лютик выжил. Я видела его пару раз, но никогда не гладила.       — И не стоит, он — исчадие зла! Никого кроме Прим не подпускает к себе!       — Хорошо, я приду к вам, как только меня выпишут, чтобы убедиться в этом.       — Чудесно! Я буду ждать! — шепчу я. — Правда, буду очень рада!       — В этот раз без объятий и долгих прощаний. Ещё увидимся! Надеюсь, ты не потеряла брошь моей тёти? — спрашивает она в дверях.       — Нет, вот она, — достаю злосчастное украшение из кармана и демонстрирую в открытой руке.       — Я верю, что она убережёт тебя, и нас заодно, — Мадж скромно улыбается и деликатно покидает комнату на хорошей ноте.       До чего же она милая девушка, даже с обожженной третью всего тела не теряет своего обаяния и какой-то удивительной красоты. Не сомневаюсь, что она быстро и счастливо выйдет замуж, если только захочет этого.       Мадж уходит и комната тут же наполняется неуютной тишиной. Когда юноша снова переворачивается в постели на правый бок, я не подсовываю ему подушку, а просто протягиваю свою холодную руку. В полумраке ночника я вижу, как Пит морщится, придвигаю кресло ближе к кровати и ложусь головой на его матрас. Веки тяжелые, но я боюсь засыпать, ведь в любой момент можно ждать подвоха от Коин.       Слежу за размеренным дыханием Пита, почти проваливаюсь в сон, когда слышу отдаленную поступь тяжёлых военных ботинок за дверью. Резко поднимаюсь на ноги и судорожно пытаюсь найти чем бы защититься. В висках стучит. Не нахожу ничего лучше деревянного стула. Кровь приливает к каждой клеточке моего тела. Когда я беру табурет в руки звуки шагов становятся слышны в непосредственной близости от двери. Все инстинкты и органы чувств обостряются. Я быстро сую ножку стула за ручку так, чтобы дверь нельзя было просто открыть. Теперь я — не хищник. Охота ведется на меня и пути к отступлению нет. Возвращаюсь к больничной кровати, тереблю Пита за плечо. Не реагирует. Паника усиливается. Трясу сильнее. Мои руки начинают дрожать. И в этот момент случается самое страшное! Все мои страхи оживают.       Размеренный писк кардиограммы превращается в протяжный вой. Его сердце больше не бьется…       — Пит! Нет! Пит! Что с тобой? — я трясу за оба плеча, но голова юноши болтается, как у куклы. — Проснись! Пожалуйста! Не оставляй меня! Нет! — я истошно кричу, абсолютно не понимая, что происходит. Как это могло случиться? Только что он был здоров и полон сил! Слезы струятся по моим щекам. Нет, не градом, водопадами! Пытаюсь сделать искусственное дыхание, как это делал Финник. Все тщетно. Когда я понимаю, что пути назад нет, дверь выламывают, и оперативная группа врывается в палату. Слышу металлический голос вечно молодой Коин на фоне.       — Арестуйте ее! Она только что убила Пита Мелларка! — мне прилетает прикладом автомата по лицу и я падаю на пол. Глаза заливает горячая кровь. Я ожидаю, что кафельная прохлада будет приятной, но пол ни теплый, ни холодный… он весь в неестественных ярких кровавых брызгах. Руки заламывают и сцепляют наручниками. Я кричу, но из моего рта не вырывается ни звука. Я словно безгласая открываю и закрываю рот.       Что-то тут не так. Коин на фоне обсуждает какие-то детали с подчиненными. Мне прилетает пинок в живот, но я не ощущаю боли. Два крепких мужчины в масках берут меня под руки и куда-то тащат. Я в их руках болтаюсь, подобно детской кукле. Кровь уже повсюду. На одежде, обуви, моих руках и даже в уголках губ Коин. В этот момент она становится особенно похожа на женскую версию Кориолана Сноу. Пытаюсь брыкаться, но это не приносит никакого результата.       — Нет, верните меня к нему. Пит! Он жив! Я знаю! Он жив! — пытаюсь вырваться, но мне это не удаётся. Я кричу, но из моего горла вырывается только бульканье. Во рту ощущаю металлический вкус крови. Не могу ни вдохнуть ни выдохнуть. На меня надевают тканевый мешок и последнее, что я вижу — это самодовольное лицо Альмы Коин, молодой и красивой, будто ей стало едва ли больше двадцати пяти. Как будто попробовав мою кровь мадам президент переняла и мою молодость.       — Китнисс, проснись! Китнисс! — теряю нить происходящего. Кто-то трясёт меня за плечи и мешок с головы исчезает. — Это просто сон, Китнисс! — открываю глаза и понимаю, что два идеальных топаза глаз блестящих в полумраке с тревогой смотрят на меня. Крепкие руки держат за предплечья, а сам юноша стоит на коленях передо мной на холодном полу.       — Что… — озираюсь я по сторонам. Никакой нацгвардии в палате нет. — Ты жив?! — понимаю, что слезы из сна просочились в явь. Пит вытирает их с моего лица теплой шершавой ладонью.       — Все хорошо, девочка моя! — пробежавшись пальцем по щеке он уводит руку мне на затылок и покрывает лицо обжигающими поцелуями. Я чувствую, как все его тело содрогается от напряжения, когда Пит прижимает меня к себе. Объятия нежные и заботливые, но с долей робости. Пит берет меня на руки, а я даже не пытаюсь сопротивляться. Вымотанная, испуганная просто дрожу от напряжения. Он перекладывает меня к себе на кушетку, садится рядом и укрывает нас обоих одеялом. Я рыдаю у него груди от облегчения.       Это был просто очередной кошмар.       — Ты жив! Ты не умер! Ты живой! — повторяю я снова и снова, как мантру. Пит терпеливо убаюкивает меня, как расплакавшегося младенца. Он обнимает и гладит по растрепанной голове, по плечам. Я вся в его руках. Наши ноги переплетены. Ноздри щекочет приятный запах его кожи, как будто только что Пит воспользовался парфюмом с нотами кожи и чабреца, которого у него никогда не было. Раз за разом его руки повторяют один и тот же маршрут: макушка, шея, плечи, спина. Он гладит меня по волосам, пока я пытаюсь успокоиться, но вот один раз его рука замирает на моем подбородке. Он замирает, очевидно, ожидая моей реакции. И я поддаюсь его негласным уговорам.