***
Рэйчел встревожено смотрит, как исхудавшие плечи подруги бьет легкая дрожь. Бледная, похожая на привидение Линд дергается в ее сторону, но беспомощно замирает, смаргивая душащие слезы. Она переводит отчаянный взгляд на поникшего Сэма, который не сводит черных глаз с хрупкой фигуры, статуей замеревшей возле окна. – Что нам делать… – блондинка говорит еле слышно, борясь с желанием вылететь из просторного дома, который своей поразительной пустотой лишь подчеркивает их бесполезность. Макото чуть выпрямляется, неуверенно касается пальцами своего лица. Он молчит томительные секунды, которые тянутся как настоящая вечность, явно собираясь с духом. Обычно последующие слова друзья не произносят.***
– Агата? – голос Рэй звучит прямо за ее спиной, на миг вырывая из вечного плена темноты и заставляя на долю сантиметра повернуть голову, но всегда простое действие внезапно забирает практически все силы, – мы можем поговорить? Девушка не отвечает, но и не отстраняется, безмолвно показывая готовность к разговору. Бездумно смотрящая в стену, она не замечает, с каким трудом блондинка набирается смелости на дальнейшее предложение, за которое англичанка еще месяц назад выставила бы ее из дома. – Я думаю, что нам лучше съездить в больницу, – и прежде, чем до сознания Харрис доходит смысл ее сбивчивых слов, продолжает, – ты неважно себя чувствуешь, милая, и я хочу, чтобы ты прошла обследование. Шведка глубоко вздыхает, ощутимо громче, чем обычно, и замечает, как напряженные плечи Агаты чуть опускаются. – Я очень тебя люблю, поэтому переживаю, слышишь? Тишину комнаты разрезает лишь едва слышный ход часов. Рэйчел так пристально вглядывается в безжизненный профиль девушки, сидящей напротив, будто стремится просочиться в ее сознание и повлиять на принятие решения. Она буквально физически чувствует, как что-то внутри Харрис ломается – беззвучно, но с дикой тяжестью, – после чего та хрипло произносит: – Хорошо.***
В те редкие моменты, когда Агата засыпает в объятиях кого-либо из друзей, они всегда остаются рядом, незаметно разместившись на широкой светлой кровати. И дело не только в том, что каждый пытается искупить пожирающую сердце вину, которая похожа на уродливый кровоточащий шрам. А в страшных кошмарах, от которых когда-то сильная духом девушка тонет каждую ночь. Ей всегда снится громкий звук искореженного металла. Сильный удар, от которого воздух вылетает из груди, а перед глазами все плывет. Затем она чувствует жар, острую боль над глазом, запах огня и чего-то еще, ядовитого и неизбежно отравляющего легкие. А в самом конце – слышит такой родной голос, что все внутри сжимается, не позволяя бежать: – Уходи! Харрис уже не кричит во сне, как это было в первые ночи. Тогда она вскакивала, куда больше пугаясь своего голоса и яркой вспышки перед глазами. Со временем звуки будто ушли – и в крайнюю ночь перед отъездом в больницу оставшийся с ней Сэм практически в полной тишине успокаивающе гладит ее по спине, сжимая от отчаяния зубы и второй рукой убирая влажные волосы от ее лица под тихие, надрывающие его сердце всхлипы.***
– Ей не становится лучше, доктор! – Рэйчел практически кричит, преграждая путь высокому пожилому мужчине в белоснежном халате. Сотрудник медицинской организации несколько долгих секунд смотрит на нее, после чего устало вздыхает: – Мисс Харрис безумно повезло с друзьями, и, полагаю, она может держаться именно благодаря вам. Но, мисс Линд, в мире есть люди, которые хотят спастись, им проще помочь, – он легко сжимает ее плечо, стараясь поддержать, но почему-то девушка невольно делает шаг назад, предчувствуя неладное, – а есть те, кто не желает быть спасенным. Рэйчел медленно переводит взгляд за его спину, чувствуя, как по шее вниз спускается неприятная ледяная дрожь. Внутренности сводит, и она немного оступается, не сводя глаз с прозрачного стекла на противоположенной стене, являвшего сидящую на кровати подругу. Спустя несколько секунд блондинка осторожно заходит в соседнее помещение. Она держит спину неестественно прямо, оказываясь перед Агатой, и аккуратно присаживается перед ней прямо на светлый пол. Линд мягко улыбается, приветствуя, аккуратно касается отросших и спутавшихся волос девушки, казавшейся каким-то пугающе нелепым подобием воинственной женщины, самостоятельно решавшей проблемы, которые другим и не снились. – Тебе опять снился тот кошмар? – голос Рэй серьезен, она пытливо всматривается в потухшие зеленые глаза напротив. Ответа нет. – Ты же помнишь, о чем сказал доктор? – Линд чуть вздыхает, прежде чем обхватить ладонями впалые щеки Харрис, – это был просто сон, дорогая. Агата чуть хмурится, но не убирает лица от нежных рук подруги, так сильно старающейся ей помочь. – Сон? – она переспрашивает неуверенно, даже немного испуганно от всего лишь воспоминания о своих кошмарах. Блондинка твердо кивает, осторожно заправляя прядь ее каштановых волос за ушко. – Ты никого не теряла, просто твой организм переживает стресс, придумывая ужасы, – она приподнимается, аккуратно касается губами лба пациентки и тихо добавляет, – я тебе клянусь.***
Харрис живет с мыслями о словах старой знакомой несколько дней. Безвольное тело, ослабевшее за последнее время, подчиняется словам подруги безукоризненно, желая скинуть хотя бы долю переживаний с как никогда хрупких плеч. Кажется, она даже стала больше есть, и, что не менее важно, – спать. Проваливаться во все еще мутные, но уже менее пугающие сны без опаляющего дыхания огня. Агата даже рассеянно думает, что ей становится легче, когда в очередной из бесконечных дней в больнице Сэм впервые заикается о том, что у нее появился румянец на щеках. И что девушка может скоро вернуться домой, в ее особняк, так трепетно восстановленный после пожара. Харрис уже практически убеждает себя, что жуткое пламя, которое ей снится, – на самом деле лишь отдаленное воспоминание о горящем особняке. Вот только одного она понять не может. Чей голос, так странно вызывающий тягучую боль в слабом сердце, она слышит каждую ночь. Точнее – слышала. Ведь в последнюю неделю ей не снятся кошмары. Может, все это – ее воображение? И в ту секунду, когда Агата утвердительно кивает этой мысли, ее пальцы, живущие своей жизнью, касаются неровной кожи немного над бровью. Но девушка даже не успевает задуматься, откуда на ее лице шрам, потому что в этот же момент ее подсознание рисует пронзительные, завораживающие своим ледяным цветом глаза. Дыхание, только пришедшее в норму, вдруг сбивается, и все существо концентрируется на видении, стараясь заметить... запомнить как можно больше. – Агата? – встревоженный голос Рэйчел раньше пугал ее, но теперь ей все равно, потому что… – Господи, ты плачешь? Харрис хмурится, после чего медленно касается ладонью щеки, не сразу осознавая, что ее кожа влажная. Вдох выходит каким-то надрывным, сердце бьется в груди, явно стремясь ее покинуть и вынуждая опереться на белую стену. Она вдруг испытывает такую боль где-то внутри, что предпочла бы еще раз оказаться в огне. – Глаза..., – хрипит англичанка, едва заставляя себя выдавливать слова под взглядом все сильнее бледнеющей Линд, – откуда… Она медленно опускается на кровать, понимая, что не сможет стоять. Пальцы с такой силой впиваются в ткань свежей простыни, что костяшки белеют, а кисти рук напрягаются от боли. Только ей все равно на физическую тяжесть, пока что-то внутри уничтожает духовную. – Чьи это глаза? – будто в бреду шепчет, впиваясь в блондинку диким, почти сумасшедшим даже взглядом. А шведка чувствует, что ее трясет, так сильно, будто безумие Агаты уже поглотило и ее. – Дорогая… – она делает нетвердый шаг к англичанке, но не успевает обнять, потому что вдруг окаменевшая Харрис всхлипывает и с тихим, но одновременно кричащим с невероятной силой именем падает на ледяное одеяло. – Алекс… И когда Рэйчел, срываясь, пытается коснуться ее плеча, чтобы хоть как-то успокоить сломанную душу, бывшая наследница Аннет Сильвер-Харрис дергается в сторону, отдавая остатки своего существования в бездну отчаяния.***
Помнит. Все – каждую секунду, проведенную вместе и врозь, каждое, даже совсем невинное прикосновение, каждый насмешливый, но такой пробирающий до костей взгляд его ледяных глаз. Агата срывалась на обезумевший, почти нечеловеческий вой, вцепляясь в свои волосы, пытаясь хоть немного заглушить то, что сидит внутри. Она хрипела, ведь голос был сорван еще ночью от обессиленного плача и невозможности повернуть время вспять. Бледная, немного посиневшая кожа трясущихся рук покрыта белыми следами от ногтей, местами превращаясь с уродливые алые отметины, которые врачи не успели заметить. Сейчас же Харрис не может даже пошевелиться, отрешенно разглядывая далекий потолок. От напряжения, отсутствия сна и нервного срыва все внутри будто замерло, превращая ее в окаменевшую куклу, которая уже не способна жить. Потрескавшиеся губы медленно, через невидимые для всего мира усилия изгибаются в пустой улыбке. Агата чуть переводит взгляд в сторону, ловя блеклыми глазами звездный свет, заглядывающий в ее палату. Девушка глубоко вдыхает, ощущая уже привычный запах лекарств. На долю мгновения она задумывается о том, что решение, которое раньше казалось ей страшным, вдруг оказывается таким простым и очевидным. И ее голос обретает утерянную в настоящем Аду силу: – Мы увидимся, я даю тебе слово.***
Часы тикают тихо, отсчитывая бег времени для вечно торопящих его людей. Очередной день приносит кому-то невыносимую боль и очередную утрату, а кому-то – настоящее, такое долгожданное облегчение, которого не может быть в ином случае. Почему? Все до иронии просто. Ведь таблетки впервые помогают.