More ghosts than people

      Легенды Найт-Сити долго не живут. Это факт известный и общепринятый. Исключение — Бестия, но и та не без грешка.       Ви машет ей издали рукой, кивает Клэр, которая спрашивает, налить ли ей как всегда. Ви здесь своя, она здесь любима ровно столько же, сколько ненавистна, но ей на это так глубоко наплевать, что никто даже не пытается сотрясать воздух и высказывать своё мнение. Ви это вполне устраивает.       Ви называют девочкой риппера Виктора, потому что она у него почти прописалась. Но дело совсем не в том, что она отсасывает ему во время операции (Вик просто не позволил), а в том, что он единственный, кто может стабилизировать её состояние. Доморощенный гений Уотсонского разлива, которому Ви должна по гроб (и будет должна после) говорит:       — Тебе нужно сидеть тихо и пить кислородные коктейльчики, Ви.       — Конечно, папочка, — говорит Ви, неловко спрыгивает с кресла, мимолётно чмокает своего риппера в щёку и идёт брать заказ у Бестии. Кислородные коктейльчики подождут.       Ви называют девочкой Бестии, потому что в «Посмертии» они всегда рядом. Бестия говорит с ней по-менторски и мягко, иногда зовёт «хорошей девочкой», и тогда трезвая Ви пьяно хихикает ей в ответ.       — Да она конченная, — скалится Мальстрёмовец, тыча ей в грудь киберпальцем.       — Ага, — лениво отзывается Ви, — во всех смыслах.       И даже не лезет в такую очевидную драку, потому что, ну, по фактам же. Так и живёт.       В Ви больше не осталось злобы. Ни на обломки Арасаки, ни на Найт-Сити, ни на саму себя. Раньше она подпитывала её лучше, чем химозно-сахарозная неоново-зелёная дрянь из автомата. Злоба и желание жить гнали Ви вперёд до победного, до Микоши, сквозь этажи Арасаки и Смэшера. Теперь злобы нет, и остались только желание жить, одиночество и слово «надо». Всё по акции, цена — здоровье и собственная жизнь. Ви находит это предложение выгодным и расплачивается не задумываясь.       Она дремлет у Вика в кресле, пока он мудрит с её гормонами. Он для неё теперь как корпоративный док из Траумы, который позвонит, если уровень её эндорфинов упадёт больше чем на сорок процентов, и напомнит делать тот нейро-стимулирующий комплекс, который был разработан специально для неё. Никого из них это не смущает. Ви платит Вику за всё это эдди, едой, о которой Вик постоянно забывает, и искренней благодарностью, которая грустному чудаку Виктору, кажется, дороже всего.       Она уже собирается просить Вика дать ей отоспаться у него на диване, потому что до квартиры она сама сейчас точно не доедет, когда где-то на улице раздаётся скрип проржавевшей стальной калитки, тихий гул двух голосов и шарканье по лестнице.       — У меня сегодня выходной, — предупреждает её Виктор, и Ви подтягивает колени к груди, тянется рукой к пистолету.       Один голос она узнаёт. Легче и понятнее происходящее от присутствия Бестии здесь, в клинике Виктора, не становится, и Ви вытягивается в своём положении насколько может, чтобы увидеть её лицо за запертой решёткой. Бестия хмурая и тревожная, она смотрит Ви в глаза с сочувствием и почему-то не торопится ни объясниться, ни войти.       Ви сочувствие не любит, оно липкое и противно оседает на коже, после чего её хочется тереть мочалкой до красноты, так что она тоже начинает заводиться в ответ и уже открывает рот, чтобы спросить, чем вызвана к ней, сидящей в кресле риппера в коконе из проводов и датчиков с пистолетом в руке, такая жалость, когда второй гость решает обнаружить себя.       Джонни Сильверхэнд появляется из-за спины Бестии, как голографический чёртик из детской коробочки-игрушки.       Истошно орёт датчик пульса на запястье Ви. Ещё несколько секунд никто не думает его выключать.       Виктор отмирает первым, говорит, повышая голос для того, чтобы заглушить датчик, но не смотря из принципа в сторону пришлых:       — Заходите, — и это звучит так устало-заёбано, что Ви, ещё толком ничего не осознавая, чувствует вину.       Виктор отсоединяет Ви от приборов, отнимает из её одеревеневших рук пистолет, впихивает стакан с чем-то вязким, коричнево-чёрным и горько-кислым, щёлкает пальцами перед её носом, когда понимает, что она не реагирует. Ви дёргается и едва не выливает лечебную жижу на себя.       Голос не свой — чужой, непослушный, — даёт петуха, стоит ей только попробовать заговорить, пересилив ком в горле.       — Джонни?       — Давно не виделись, Ви, — скалится Джонни в ответ, явно довольный произведенным эффектом. — Скучала?       Джонни на себя не похож — другое тело, другой голос. Но его интонации и повадки Ви не просто знакомы, они отчасти её, и от этого когда-то было жутко. Теперь, в общем, всё равно.       Вопросов у Ви больше, чем слов, она смотрит то на Джонни, то на Бестию, Вика она ощущает плечом, и он напряжён настолько, что кажется — одно неверное слово, и Вик вспомнит о том, что в его жизни бывали не только дружеские спарринги.       Бестия прочищает горло.       — Он появился в «Посмертии» вчера. Напился как чёрт, потребовал найти тебя. Я тоже сначала не поверила.       Ви, наконец, начинает справляться с собой. Она приподнимается на кресле так, чтобы было удобно сидеть, отставляет коктейль, не сводя глаз с Джонни, тоже необычно молчаливого.       — Как?       — А вот хуй знает. Я отпускаю тебя к телу, шагаю в кибер, мать его, пространство. Лампочка моргает. И вот я на свалке с набитым мусором ртом. Охуенное чувство, просто грёбаное дежа вю.       Ви нервно и смешливо фыркает против воли. Джонни начинает скалиться ещё шире.       Она ещё не знает, что чувствует по этому поводу, но ни отвращения Виктора, ни скептицизма Бестии не испытывает. Она осторожно встаёт с кресла, подходит к Джонни. Смотрит ему в глаза, и всё так же спокойно коротко замахивается. Джонни даже не пытается увернуться от пощёчины.       — Да заслужил я, бля, но не при всех же!       Ви цедит что-то про мужское эго.       Бестия и Виктор переглядываются опасливо и нервно: действия этих двоих предугадать невозможно и теперь остаётся лишь надеяться, что они не споются снова. Виктор слишком хорошо помнит про процент слияния Ви и Джонни, чтобы в это верить. А Бестия слишком хорошо знает Джонни, чтобы не надеяться вообще ни на что.