Штурманская дверь порше приветливо распахивается ей на встречу. Джонни — джентльмен с матерком, в кожаной куртке, провонявшей сигаретным дымом — зубасто улыбается ей, наслаждаясь не столько реакцией Ви (приятно удивлённой), сколько самим собой.
Ви готова отдать ему должное — хорош. Она взрослая девочка и давно переросла смущение, но её, после всех экзекуций выжатую, щекочет под рёбрами чувство практичного удовлетворения и любопытства. Ви садится в машину, сдерживая себя от ласкового: «что тебе от меня нужно, Джонни? Я тебя, дрянь, как облупленного знаю. И ты просто так ни за кем заезжать не будешь». Ви знает — Джонни изменился. Он собой ради неё пожертвовал там, в Арасаке, но Джонни Сильверхэнд всегда останется Джонни Сильверхэндом — самовлюбленным мудаком. Ви думает об этом со странной нежностью. Сложно не симпатизировать человеку, который паразитировал в твоей голове.
От процедур её мутит, озноб тянется по хребту — проходит заморозка. Ви закрывает глаза и даёт себе минуту покоя, наслаждаясь чистым рёвом мотора.
— Вик сказал, что, если он сделает всё, как я требую, я не протяну долго. Но на пару недель меня хватит.
Ви щурится от лизнувших лицо солнечных бликов, с интересом смотрит на Джонни, ожидая его реакции.
Джонни не выглядит обеспокоенным.
Ви обиженно поджимает губы.
— Тебе больше не понадобится. Решим все наши проблемы за неделю.
Джонни не шутит, он верит в то, что говорит; сжимает руки на руле и играет желваками, на Ви в ответ не смотрит, а она забывает секундную обиду и чувствует себя очарованной и чуточку влюблённой.
— Что ты собралась делать?
— Верну в работу все импланты, бустану системы гормонами.
— И док согласился на это? — Джонни перебарщивает с восхищением в своём голосе. Ви, как может, сохраняет серьёзное, гордое выражение лица, когда, устав продумывать каждое действие, ловит его взгляд в зеркало заднего вида и дразнит, с очевидным намёком растягивая гласные:
— Ты знаешь, я могу быть очень убедительной.
Джонни закатывает глаза, словно они на мгновение меняются ролями:
— И как ты ещё не сдохла?
— Его стараниями.
Они снова погружаются в молчание.
Ви не знает, что творится у Джонни в голове, но у неё — баталии уровня третьей Корпоративной; она не может думать ни о чём кроме предстоящей вылазки. Сегодня Виктор сказал ей в откровенной, врачебной манере: если ничего не выйдет — надеяться больше будет не на что. Это не просто риск — это подписание ещё одного смертного приговора самой себе, третьего по счёту для Ви. Ни в один из предыдущих случаев ей не повезло настолько, чтобы имело смысл пробовать снова.
Ви смотрит на Джонни: напряжённая линия плеч, поджатые губы. Сейчас, когда его оболочкой стал безымянный неудачливый нетраннер, её приобретённое сходство с Джонни стало менее заметным. Но Ви, иногда выхватывающая свою рефлексию в зеркале, знает, что она почти точная копия Джонни Сильверхэнда. Мимика, жесты и интонации ассимилировали, суждения перестали быть беспристрастными.
Правда, которую Ви приняла ещё тогда, после Арасаки, впервые за долгое время не увидев лицо Джонни в отражении зеркальной панели, заключается в том, что в ней ничего оригинального не осталось.
Рациональность ей вбил с шильдиком на деталях имплантов Виктор. Он набатом твердит: подумай, Ви, дело и так дрянь, ты жить хотела, глупая девчонка, вот и живи столько, сколько отмерено, чёрт тебя дери.
Джонни в ней больший процент — ровно столько, сколько успел перенести биочип. Он полная противоположность Виктора. Он ни то, что за себя, за собственные идеалы готов с голой задницей прямо в пекло, а Ви, будучи носителем его паразита, и без резиста к его эффекту, должна его взгляды разделять по дефолту. Джонни в голове Ви чувствует себя загнанным в угол, он с пеной у рта твердит: поборемся; мы ещё, чёрт возьми, такое провернём!
Вот и выходит, что сейчас её точат те же пикантные сомнения, что и тогда, на крыше, перед тем, как она по-королевски зашла в Арасаку через главный вход.
В этот раз ей не приходится выбирать между жизнями друзей, лучами славы и собственными принципами. Ви просто устала, а может быть и вовсе начинает исходить на нет, как диагностируют приборы Виктора.
Джонни, всей своей рокерской сущностью не переносящий тишину, чертыхается себе под нос. Ви чувствует, как комфортное молчание становится гнетущим.
— Крепко он тебе мозг вытрахал.
У Ви едва хватает сил на то, чтобы держать глаза открытыми, а Джонни явственно ожидает от неё эмоционального спора, давит на больное, на собственное, подтёртое ластиком «я».
— Ревнуешь, — вяло огрызается Ви, — что после тебя ещё кто-то вздумал ебать меня в уши?
Она тоже задела его за живое. Ви понимает это интуитивно, отлично зная Джонни. Машину дёргает, от неминуемого столкновения их спасает только пустое шоссе. Ви думает, что не знает наверняка, не выкинет ли её Джонни из любимого порше. Но Джонни не орёт и не пытается вбить ускользающую от Ви «правду» силой.
— Упрямая пизда, — зло цедит Джонни, закладывая в поворот так, что Ви вжимает в обивку двери. — Какая же ты тупая.
Ви не спорит.
— Знаешь, что! — Джонни, наконец, становится самим ядовитым собой. — Если сомневаешься, то катись-ка ты к чёрту! Делай что хочешь и спасай свою дохлую задницу сама!
Ви молчит, пережидая бурю. Тогда она понимает: проблема в том, что Джонни её себе уже давно присвоил и позабыл, что она от него чем-то отличится. Для Джонни Ви — не девочка Виктора, не девочка Бестии, для Джонни она бывшее тело и дух, разделённый надвое. Таким уродам, по его мнению, нельзя существовать раздельно. Джонни сам, по-своему, с ней сросся и теперь переживает такой же кризис личности и осознания, какой переживала Ви, после того, как Альт, грубо полоснув по спайке своим киберножом, разделила их в Микоши.
Для Джонни, не слишком восприимчивого к чувствам окружающих, её метаморфозы остались незамеченными. Джонни бесится, Джонни насилует движок своего порше так, что тот скоро закипит.
Ви беззастенчиво разглядывает его, не уверенная, как упорядочить сумбур в голове так, чтобы его можно было донести до самовлюблённого, твердолобого, разъярённого Джонни: Ви свой кризис уже преодолела. И раз в ней совсем не осталось ничего от её настоящей личности — новой Ви терять нечего. В гроб, так в гроб, главное, чтобы не мучиться.
Слова непослушные; они вязнут в глотке, не дают ей нормально вдохнуть. Катастрофически срочно нужно что-то сделать, а Ви замирает, притянутая к штурманскому креслу ремнём безопасности, и ощущает себя беспомощной перед грузом ответственности и возможными событиями будущего.
Раньше было проще. Джонни, сцепленный с ней биочипом, каждую мысль перехватывал в зародыше, и не было необходимости излагать. Он просто чувствовал.
Чувствовал.
Иногда Ви кажется себе такой дурой.
Джонни больше не паразит, перепаивающий её личность под себя. Джонни её чумба, её hermano… или некто более весомый, раз так тщательно вылизывал ей рот, повалив на диван в её студии.
Хуёвый соулмейт, вплетённый в её жизнь по её же дурости.
Она уже несёт всю ответственность; бояться её — бояться себя. А себя Ви совсем не боится.
Тактильная память и дорогой оптический модуль услужливо ярко прокручивают в голове все подробности поцелуя: его запах, колючую щетину, жёсткую руку на подбородке, сухие, требовательные губы. У Ви с гормонами совсем беда — вина биочипа и смерти, — они не просто шальные, они неконтролируемые; колючее тепло оседает в паху, и Ви решает: слова — глупость, когда твой чумба тот ещё балабол, ей нужно действовать.
Ви умеет быть изящной. В конце концов смерть или две тому назад она была дрессированной корпо.
Очевидный способ задобрить — коснуться плеча, шумно вздыхая, ощупать предплечье с аккуратным вниманием.
Джонни дёргает рукой, цедит:
— Нахер иди.
И ведь это хорошая идея. Ви бы с радостью, но в машине жутко тесно. Но потом, в квартире, она ещё припомнит ему это приглашение.
Ленивым движением она тянется к руке Джонни, сжимающую руль до белых костяшек.
— Что это ты делаешь?
— Следи за дорогой, — говорит она строго и продолжает. Исследует жилистый бок, не задирая майки, кладёт руку на бедро.
Ви грызёт корку с губы, искоса смотрит на Джонни.
— Я пытаюсь тебя вразумить, если ты не понял. Урод.
— Недостаточно аргументов, — скалится Джонни.
Ви закатывает глаза.
— Никакого изврата в машине. Прошлый опыт тебя ничему не научил?
Джонни снова шлёт её нахер.
— Обязательно, — отвечает оскалом на оскал Ви, — только потерпи до квартиры.
***
Она оседлала его. Строгий пучок (привычка со времён Арасаки) растрепался, и пушистая чёлка упала ей на глаза. Ви тряхнула головой; непослушные волосы прилипли к мокрому от пота лбу. Джонни мог бы помочь ей, но он показывает всем своим видом: он не собирается ничего предпринимать. Мол, собираешься что-то доказывать — вперёд. И сидит, откинувшись на широко расставленные позади себя руки, злопамятный сукин сын.
В Ви от его вида только прибавляется решительности.
Она прогибается в спине, прижимается к нему голой грудью; контраст его горячей кожи против её, кажущейся ей ледяной, на мгновение парализует Ви.
Им обоим было бы легче, позволь Ви позаботиться обо всём Джонни; но с самого начала их истории всё было по-другому: Ви делает всю грязную работу, а Джонни смотрит.
Никакой ванили — никаких нежных касаний, восхищённых, задушенных смущением вздохов, никаких влажных дорожек из поцелуев. Ви впивается острыми ногтями в плечи Джонни, Ви тянет его за волосы, насаждаясь злым, болезненным шипением; у Ви болят опухшие от поцелуев на парковке губы, и она не целует — кусается. Мстит за все тревоги, за всю боль, и Джонни отвечает ей тем же.
Он грубо хватает её за ягодицы, притягивает к себе, наверняка оставляя синяки; рычит сквозь стиснутые зубы, прижимаясь ими к её шее: «мстительная сука», а у Ви одно стремление — доказать, что она всеми помыслами принадлежит их с Джонни делу.
До своего близящегося конца. Аминь.
Она садится на его член. Внутри возбуждённые нервные окончания взрывают сноп колючих искр, трение и натяжение мышц кажутся восхитительными, и Ви закатывает глаза. Она уже не способна контролировать дыхание, стонет низко, грудно, на выдохе. Она ждёт от Джонни грязной шутки, обвинения в слабости — чего угодно, но, когда она приподнимается на дрожащих коленях, Джонни мстительно подаётся бёдрами вверх, вбиваясь в неё с жёсткой силой.
Ви всхлипывает. Не зная, как выбраться из душного, горячего плена, в который сама себя загнала, она запрокидывает голову, снова опускается до предела, вжимаясь лобком в живот Джонни. И, кажется, совсем закипает, паля биохимические нервные окончания и синапсы.
Они даже не пытаются установить размеренный темп; даже сейчас их секс — негласный спор, в котором заведомо не будет проигравших.
Ви прокусила губу — едва ли ей сейчас есть до этого дело — и Джонни слизывает кровь, втягивает её в глубокий поцелуй, полный зубов. У Ви подгибаются колени, а ногти оставляют глубокие борозды на спине Джонни. Ви так близка к тому, чтобы кончить, что ей становится не важно, кто того в итоге трахает.
— Пожалуйста, Джонни! Пожалуйста, блядь!
Ви никогда не опускалась до мольбы.
Джонни знает это, он знает её всю, знает, как сделать так, чтобы выбить из неё последние крупицы контроля. Он валит её, не сопротивляющуюся, на кровать, подминает под себя и толкается так сильно, что у Ви перед оптикой взрываются галактики помех.
В этом и заключается их партнёрство. Когда силы Ви на исходе, Джонни всегда будет рядом, чтобы перехватить контроль и закончить начатое.
Джонни будто читает её мысли и кривовато усмехается; Ви чувствует, как дрожат его бёдра.
— Хорошая девочка, — и толкается так жёстко и так правильно, что Ви давится собственным криком.
Ви плачет, Ви цепляется за плечи Джонни и как мантру повторяет его имя.
Она кричит, когда кончает. Теряет связь с реальностью, когда дрожит от гиперстимуляции, пока Джонни, игнорируя её слабые протесты, вбивается в неё, доводя себя до края.
***
Они лежат рядом, слушая стаккато своих сердец. Ви всё пытается отдышаться, но в лёгких не то жидкость, не то гидрогель собственной глупости. Они друг друга развели как дети, взяли на понт, манипулировали и играли в поддавки. Ви в пору паниковать, чувствовать себя использованной, потому что так оно и есть. Но тело ощущается чужим, не подключённым к мозжечку экзоскелетом, а веки наливаются тяжестью.
Уже на грани сна она чувствует, как Джонни возится за её спиной. На Джонни нет сил даже смотреть, последнюю душу из неё вытрахал и теперь лежит, дымит вонючей сигаретой.
Джонни не дает обещаний. Но в той короткой передышке, когда тело приятно гудит в посторгазменной неге, а двигаться совершенно не хочется, она чувствует тепло его плеча и взгляд в спину.
Это самое обнадёживающее чувство со времён Конпеки Плаза.
