«Никак. Вялый, даже не представился. У вас как?»
Мгновенно доставлено, прочитано, набирается ответ. «Ленка рвёт и мечет»«?»
Елена Николаевна вошла в аудиторию, небрежным движением прикрывая за собой дверь, которая со временем снова лениво открылась, но её это не волновало. Она села за стол, открыла книгу, собираясь начать работать, но всем в помещении было понятно, что она чем-то недовольна. Это было очевидно по надменно втянутым щекам, по поднятым бровям и по губам, которые она поджимала и покусывала, думая о чём-то своём, неосознанно откладывая пару. Все сидели в странном неудобном молчании с глуповатой улыбкой, наблюдая, как она смотрит в свой ежедневник, подпирает голову маленькой аккуратной рукой, и трёт подушечками пальцев лоб, в продолжение этого движения, убирая волосы за уши, поправляя выбивавшиеся пушистые пряди около лба. — Мне так не нравится, — в полной тишине говорит она, хмурясь. Все взгляды устремляются на неё, думая, что же теперь является причиной её недовольства. Чаще всего её можно было понять — Алёнина была прекрасным типажом истеричной женщины, которая загоралась, как спичка, если ей что-то вдруг не нравилось. Но в большей степени за ней было просто интересно в такие моменты наблюдать, потому что, ровно, как и сейчас, она обычно сидела, потирая кончики пальцев друг об друга, смотрела по сторонам, избегая какого-либо контакта глазами, и ворчала себе под нос, тихо возмущаясь и бормоча. — Мне прислали список на двенадцать человек, вас за каким-то лешим одиннадцать, мало того, — поднимает палец, опуская голову между плечами, как готовящийся к прыжку зверёк, будто сейчас скажет самую основную причину своего недовольства, в противовес этому снижает тон, говоря крайне тихо и спокойно, и очень театрально, драматически, в лучших Ленкиных традициях накручивая, чтобы показать свою абсурдность ситуации, — получается они меня… обманули? Разведя руками, пожимает плечами, будто показывает всем, что в ней должны были силы понять и смириться, но их нет, и это отсутствие — очевидная всем деталь, которую почему-то не учли именно сейчас, хотя это, кажется и дураку было понятно, и она Тыкала этим жестом этих дураков в их глупость, заставляя даже студентов над этим посмеяться. И она сделала это с такой приятной глазу издевкой и лёгким садизмом, выставляя себя вдруг дурочкой, точно такой же, какой её сейчас выставило начальство, будто признавая это ради смеха. Все улыбнулись, глядя, как красиво она недовольна, ещё и напоказ. Не то, чтобы она делала это ради всеобщего внимания, наоборот, в ней так бурлили иногда эмоции, что она фонтанировала ими, прямо как сейчас, выказывая своё негодование и неудовлетворение через подробные жесты, привлекая внимание толпы к этой неприятной несправедливости. — Я значит передала план на двенадцать человек, порадовалась, что всё так хорошо укомплектовано, там же у Никиты Дмитриевича даже компьютеров столько нет, куда он посадит Мою Зимину? На этих словах все заикнулись, сглатывая слюну. Смешок, смущение и умиление застряли у каждого в горле. А Алёнина даже не двинулась, постукивая под столом каблуком. Её брови были задумчиво сдвинуты, придавая её лицу особенно грозный вид. Впервые в жизни её абсолютно девчачье нежное и немного усталое лицо стало таким хмурым, но энергичным, хотя даже так, с грозным сводом бровей и злостным взглядом, в её лице оставалась такая умилительная теплота, чувствительность и сладость, что воспринимать всерьез её было сложно. Про пару похоже можно было уже забыть, если уж Ленка о ней и думать забыла. — Тем более, что вас разделили по силе. Я не понимаю в конце концов, почему так, а не как я сказала? — С минутку помолчав, снова открывает ежедневник, строго хмыкнув, быстро листая с гулким шорохом бумаги, улетавшем в гробовую тишину под потолком, образовавшуюся из-за затаившихся студентов. — Так, ну-ка дайте я проверю, тут ли те, кто мне нужен… — Облизнув кончик пальца, поправляет очки, продолжает листать. — Антипов? — Поднимает глаза, проверяя наличие поднятой руки, и, увидев, кивает, с едва слышным «угу». — Аненкова? Увидела… Бабичева? Угу. Витов? — поднимает глаза, видя на последнем ряду руку. — Григорьева? — Здесь. — А вот вас мне не надо, — Щелкает ручкой, помечая в блокноте. — Не обижайтесь, — вдруг поднимает глаза, прикладывая руку к груди, сочувствуя, как будто Олю эти слова могут задеть, но девочка только пожала плечами. — Уверена, вы от меня тоже не в восторге. В итоге была найдена всего одна ошибка, не считая Зиминой, из-за которой Ленка не забывала агрессивно вздыхать, покачивая головой, всякий раз, как вспоминала. — Так, решу это потом, а сейчас, наверно, начнём… Читая лекцию, Елена Николаевна то и дело вздыхала с какой-то злостной агрессией, пока в какой-то момент, видимо не найдя в себе сил, чтобы подождать, вдруг не замолчала, хмуро глядя на студентов. — Не нравится мне так. Катерина, — обращается к старосте. — Идите за Ольгой Петровной, а я пойду… разберусь.«И где она сейчас?»
«Да кто ж её знает. Ушла минут тридцать назад, всё ещё нет, только задание оставила. Тебе не говорили ничего?»«Неа»
«Ну жди. Щас за тобой прилетит в ступе» Интересно ужас, что же её так разозлило. Из-за двух человек? Ленка, конечно, имела свои странности, понять её не представлялось возможным, и она сейчас обеспечила своей выходкой мне такую славу, мама не горюй! Выключаю телефон, глядя на доску, где уныло появлялись формулировки одна за другой. А Ленка бы сейчас всё так энергично рассказывала, ммм, у неё из-под мела бы искры летели, как быстро она писала, мне иногда казалось, что он у неё в пальцах был огненный, чуть ли не плавясь от того, как много и быстро она писала. А как она небрежно заворачивала рукава, чтобы удобнее было доставать до верха доски, как вставала на цыпочки, подписывая что-то там, как упиралась маленькой ладошкой в полку под доской, чтобы удержать равновесие своей отнюдь не идеальной фигуры, когда каблучок её странных бархатных туфлей отрывались от пола, мягко покачиваясь над ним, пока рука сверху еле-еле достает. В такие моменты она обычно закусывала губу, забывая обо всем на свете, стараясь писать как можно разборчивее, удерживая мелок кончиками пальцев, рискуя его вот-вот уронить. В её аудитории висела огромная доска, без проблем до её верха дотягивался только Лёша Антипов, Лена даже пошутила про это, когда он первый раз вышел к доске, и оказалось, что она ему еле до груди достаёт. Такой вот малышкой она была. Особенно рядом с ним. Иногда завидую ему — рядом со мной она всего на пол головы ниже, а хотелось быть хотя бы в чем-то сильнее, чем она. — Чудесно! — Улыбнулась она, протягивая ему мел, перегибаясь через спинку стула, потягиваясь, как на пляже, — Вот кого я буду звать, когда не буду доставать, а то у меня всегда в этой аудитории проблемы с этим. Я уже скучала по этому. Наверно самое прекрасное во всём этом было то, что пары Ленки так сильно отличались от всех остальных, что я просто не могла их не любить, не восхищаться ими. Прелесть жизни создаёт контраст, и все эти циферки, буковки и значки были мне так чужды, но так интересны, как головоломка в старом номере «Тёщиного языка», который ты случайно находишь на подоконнике в деревне, радуясь, что нашёл хоть какое-то развлечение во всём этом унынии, которое с каждой секундой начинало душить всё сильнее и сильнее, как духота в знойный летний день. Она пахла как сладкий зимний мороз, который мог как отрезвить голову, подарив долгожданный свободный и сладкий вздох, так и опьянить, растворяя в удовольствии. В перерыв мы договорились встретиться с Катей в буфете, чтобы я могла задать все вопросы, потому что было до чертиков интересно, что же Алёнина там говорила про меня. Уминая булку, Катерина не рассказала ровным счётом ничего нового, кроме того, что назад Алёнина так и не вернулась, и вот сейчас они всё думают, придёт ли она вообще, или опять заболталась с кем-то или сидит, ругается там из-за такой мелочи, как ошибка в распределении по подгруппам. Вроде мелочь, но как будто это было так свойственно моей милой Лене, что никто даже не удивлялся, я тем более. — Я вообще думаю, — Катя облизнула палец, на котором осталась капля глазури, — что это всё фигня. Даже если ты придёшь в подгруппу, то от этого ровным счётом ничего не измениться, нам же эта информатика не нужна, кончится и кончится. — Пожимает плечами. С одной стороны, она права, переводчикам не нужна информатика так сильно, как Ленка возмущалась час назад. Она кончится, и мы даже не вспомним, что у нас она вообще была, но на данную секунду я больше всего на свете хотела снова оказаться во второй подгруппе, чтобы увидеть эти глаза. Сияющие холодом металла и воинственной победой глаза Ленки, которая добыла меня назад. Она же обязательно что-то скажет, она не может промолчать, ведь она так любит говорить, так любит давать ко всему свои комментарии. Я так хотела её слов.