***
Ночь, проведённая в душной операционной, всё никак не хотела кончаться. Время будто бы загустело, сосредоточившись над телом лежащего на столе молодого парня, которого Марина вместе с Брагиным и Пастуховым вытаскивала с того света. — Евгений, не спать! — гаркнул над ухом Олег, обращаясь к анестезиологу, который успел задремать, следя за давлением. Господи, ну зачем же так громко? — Сам не спать, — вернул колкость Неклюдов. — Вон уже утро, восемь часов. «Восемь утра…» — подумала Нарочинская, пытаясь вспомнить, во сколько они сюда вошли. Спина отваливалась, голова была как будто бы чугунной, дышать было будто бы нечем. Очень хотелось упасть и не вставать. Совсем. А Брагин всё ещё что-то говорил, накладывая при этом швы. Отпускал какие-то шуточки. Но Марина ничего не слышала — окружающие звуки слились для неё в сплошной белый шум. — Олег, давай в тишине, — попросил Пастухов. Девушка была ему за это очень благодарна. — А я не могу, — даже под маской было видно, что мужчина улыбается, — а то тут все сразу уснут. Вон мне, — кивнул в её сторону, — главврач на ухо сопит. Марина Владимировна, ну что ты виснешь на крючках? Вопрос, заданный ей, Нарочинская сквозь пелену ускользающего сознания всё же услышала и, выдохнув, прикрыла глаза. Попросила, собирая остатки самообладания: — Олег, подержи, пожалуйста. Можешь? — его руки в перемазанных кровью перчатках тут же оказались рядом с её. — Всё, перехватил? — Держу. Что случилось? — остатки сознания уловили взволнованную интонацию. — Чего-то нехорошо. Колени тут же подкосились, давая телу возможность встретиться с серым покрытием на прохладном полу. — Марина!!! — взволнованный голос Брагина заставил сознание вернуться. Все засуетились, к чёртовой матери забыв о парне, лежащем на столе. — Тише-тише-тише, всё, не суетимся. Работаем, всё нормально, — её, как тряпичную куклу, легко поднял Неклюдов. Поставил на ноги, разве что не отряхнул. — Просто давление, наверное, упало… Вегетатика шалит. — Бегом спать!!! — рявкнул Брагин. — Не ори, пожалуйста, — любой резкий звук очень сильно бил по барабанным перепонкам, эхом отдаваясь и в без того гудящей голове. Марина поймала на себе взгляд Лены, прямо орущий, что о ней Брагин, будучи её законным мужем, так не заботится. Её тонкий голосок врезался в мозг, пробуждая желание зажать уши ладонями, лишь бы его не слышать: — Марин, давай терапевта позовём, чтобы осмотрел тебя? — Ой, Боже упаси! — «Заботливая до хрена, когда не просят. Как там говорят? «Муж и жена — одна сатана», кажется?». — Не надо ничего. Всё нормально. Марина покинула операционную и опёрлась руками на раковину, глубоко дыша и чувствуя, как Олег наблюдает за ней через стекло.***
Марина вернулась в конференц-зал, пока что служивший ей кабинетом — в помещении, которое ей выделили, ещё краска не до конца высохла, а потому и запашок стоял соответствующий. Разместившись на мягких креслах, девушка даже задремала, однако, от неудобной позы у неё очень быстро затекла шея. Но на это было как-то наплевать. Тишину нарушила Лена, пришедшая выяснить, всё ли у неё в порядке. — А что, уже закончили? — Нарочинская не знала, сколько времени прошло. — Да. Олег — выдающийся хирург, правда? — Михалёва глупо улыбнулась. — Правда, — кивнула Марина. «А ещё красивый мужчина, шикарный любовник и отлично целуется», — промелькнуло в голове. Выпроводив настырную медсестру, девушка сползла по креслу вниз и снова прикрыла глаза. Но сон больше не шёл. Марина уставилась в потолок, разглядывая едва видные на нём трещинки. Как, чёрт его дери, Брагину вообще в голову взбрело жениться на этой дурочке? Неужели он не понимает, что сломает ей жизнь к чёртовой матери? Её размышления прервал щелчок открывающейся двери, и она повернула голову на звук. В проходе вырос Брагин собственной персоной: — Ты здесь? Ты чего так пугаешь-то? — Да я чего-то три ночи подряд не сплю… — его волнение было Марине определённо приятно, однако ей не хотелось, чтобы всё было так, как хотелось бы Олегу. — Вообще не могу. Нервы, наверное, сдали. Никто ведь, ни одна живая душа, не знает, что у неё в жизни происходит. Что стоит за бессонными ночами, за бесконечной чередой операций, которые хотя бы немного отвлекают от мыслей, за опухшими веками и пачкой сигарет, спрятанной где-то на дне сумки. Она ведь бросила, кажется. И её бросили. И это ей не кажется. Но Марина прекрасно понимает, что мужчина не только пульс померить ей сюда пришёл. И действительно, дальнейший разговор вышел неприятным. -Ты серьёзно решил научить меня работать?! Ты свою-то жизнь не контролируешь, Брагин! — плюнула в него ядом-таки. Не удержалась. И тут же крепкая мужская ладонь легла на затылок, притягивая ближе к себе. — А ты много что контролируешь? — карие глаза впиваются в голубые. Насквозь. — Да, я всё контролирую! — она пытается убрать от себя его руки. Но он не позволяет. Делает хватку крепче и целует. Так, что колени подкашиваются. — Не надо этого делать, — пытается сопротивляться, но тянется за ещё одним поцелуем сама, вцепляясь тонкими пальцами в ткань мужской хирургички. Жадно. И в венах будто бы кипяток вместо крови. — Тебя жена ждёт. Иди. Всё-всё, — Марина скорее себя, чем его останавливает. Олег выдыхает, нехотя отпуская её от себя. Кидает на стол что-то явно увесистое, завёрнутое в кусок листка в клеточку. Уходит. Нарочинская выдохнула, поворачиваясь спиной к двери, за которой всё ещё маячил Брагин. Связка ключей. На бумажке — адрес и приписка: «Иди, поспи. Это недалеко, поэтому не вздумай садиться за руль, иначе я тебе голову откручу! В морозилке есть пельмени. Футболку в шкафу возьмёшь».***
Марина отхлебнула ещё немного чаю. Эта квартира была какой-то не по-брагински уютной. Ей куда больше нравилась та холостяцкая берлога, которую предприимчивая Леночка надоумила Олега продать. Её стены хранили множество счастливых воспоминаний. Сюда же они оба убегали от самих себя. От реальности. От боли, от проблем, от надоедливых людей. Здесь можно было жить той жизнью, в которой не было страха быть замеченными или сделать кому-то больно. Хотя они оба прекрасно понимали, что делают больно самим себе и друг другу своими глупыми решениями. Своей нерешительностью.***
Хлопок двери. Щелчок замка. — Марин, ты здесь? — донёсся голос Олега. — Марина! Ей не хотелось ничего отвечать. Она полулежала на кресле в спальне, крутя в руке бокал с вином. На полу рядом стояла наполовину пустая бутылка. Её сегодня снова бросили. Тот очередной, с которым хотелось быть слабой, а приходилось быть сильной за двоих. — Нарочинская, я твою машину во дворе видел! И обувь только ты так феерично по прихожей разбрасываешь! Поэтому можешь не партизанить, я знаю, что ты здесь! Ну и зачем так орать, если на все сто уверен в том, что она здесь? Девушка улыбнулась, пригубив ещё немного рубиново-красного. Усмехнулась, вспомнив, что Брагин сказал ей про одного из тех, с кем её видел. На самом деле, Марина приехала сюда из-за того, что в собственной квартире стены душили. Не хотелось оставаться там одной. А Олег всегда ночует здесь, когда его ненаглядная Лена дежурит — ему некомфортно на продавленном диване в компании ковра на стене. — Вот где ты прячешься, — Брагин показался из-за шторы, разделяющей гостиную и спальню. — Чего ты тут? — сел на пуфик, устроив ноги девушки на своих коленях. Он был совершенно не удивлён её присутствием здесь. Просто из праздного интереса поинтересовался. — Одна хотела побыть, — Нарочинская отпила ещё вина. — Мне уйти? — А если честно? Кто мою Марину обидел? — Никто не обидел. Просто снова не сошлись характерами, — она вздохнула. Тяжелее, чем хотелось бы. Его «моя Марина» отозвалось острой болью в глубине души. — Ну да. Характер у тебя отвратительный. Тебя лучше сразу обойти, — Брагин улыбнулся. — Ой, кто бы говорил, — фыркнула Марина. — Будто бы у тебя лучше, — поставила бокал на пол. — Нет. Ещё хуже, ну сама же знаешь, — мужчина перетянул девушку на свои колени и прикоснулся к её губам своими. — Знаю, Брагин, — девушка усмехнулась, положив затем голову на крепкое мужское плечо. — Именно поэтому тебя и не обошла. А надо было бы, наверное… — Кому надо? — его шершавая холодная ладонь скользит по её голой ноге от колена до бедра. На удивление, совсем не пошло. Марина не хочет отвечать, чувствуя, как кожа там, где он прикоснулся, тут же покрывается мурашками. А Олег лишь обнимает её крепче, касаясь губами пшеничной макушки. На самом деле, они оба знают ответ. — Вина хочешь? — Нарочинская кивает в сторону стоящей на полу бутылки. — Тебя хочу, — фыркает Брагин, утягивая затем девушку в нежный поцелуй. — Но и от вина тоже не откажусь — Дурак, — выдыхает Марина в его полуоткрытые губы. И снова целует. И так бы всегда, ведь кроме него ей никто не нужен. Выскальзывает из его объятий. Отправляется на кухню за ещё одним бокалом. — А чего это ты рубашку мою надела, а, МаринВладимировна? — Брагин разваливается на кресле, наблюдая за девушкой из-за отдёрнутой шторы, служащей стеной между гостиной и спальней. — Могу снять, — Нарочинская закрывает шкафчик и, крутя в руках стекляшку, возвращается к Олегу. — Ну, если тебе не нравится. Да и своих вещей, знаешь, как-то тут ещё не оставила — всё твои ношу. В них как-то уютнее, что ли… — Тебе идёт, — он не может отвести от неё взгляда. «Куда больше, чем моей жене. И вообще, я ненавижу рубашки. Но ради такого готов скупать их грузовиками». — Я знаю, — Марина улыбается, наполняя пустой бокал рубиновой жидкостью. Она снова на его руках. Тонкие стенки бокалов звенят от соприкосновения. — И кто придумал, что красное сухое полезно для здоровья? — девушка поморщилась — ей оно показалось слишком кислым почему-то. — Не знаю. Наверняка британские учёные — они вечно какую-то хрень придумывают, — фыркнул Олег, забирая у Марины пустой бокал и ставя его на пол рядом со своим. — Иди ко мне. Нарочинская послушно легла на мужское плечо, уткнувшись носом в его шею. — Моя девочка. Моя Маринка, — Брагин гладит светлые спутанные пряди, а Марине плакать хочется. Больно. И она вкладывает всё своё отчаяние в поцелуй. И по щеке одинокая слезинка скатывается, оседая солью на горячих губах. И холодная простынь обжигает спину Нарочинской, когда Олег просто роняет её на кровать. Без лишних прелюдий — только жадные поцелуи. И её руки, нетерпеливо стягивающие с него футболку. И его пальцы, борющиеся с пуговицами его «её» рубашки. Спокойны, расслаблены и, кажется, даже счастливы. Для них обоих это гораздо больше, чем просто секс. И Брагин, зарываясь носом в светлые Маринины волосы, понимает, что так должно быть всегда. Что надо заканчивать всё то, что есть сейчас. Что именно Марина должна ждать его дома. Ему до умопомрачения хочется каждый день целовать её, смеяться, пить вино, глядя на темноту за панорамными окнами… Жить вместе. Быть вместе. — Моя девочка. Моя Маринка, — с нежностью шепчет мужчина, крепче прижимая к себе уже успевшую уснуть девушку.***
Марина упрямо не могла понять, кому и что она пыталась доказать каждый раз напоминая Брагину о том, что он женат и пытаясь строить свою личную жизнь отдельно от него. «Если ты её бросишь — будешь свиньёй. И сердце её разобьётся». А то, что он её собственное разбил раз двадцать — это ничего страшного. Она упрямо его склеивала. И снова ему отдавала — «На, возьми. Не могу без тебя больше». Прятались. Запирались. Целовались. Как подростки, которые первый раз раздобыли сигареты и пробуют курить за трансформаторной будкой недалеко от школы. Боясь, что кто-то застанет. У неё без него не получалось. Ну вот вообще никак. И с ним не получалось. Потому что он боялся. Не её. А того, что может натворить несчастная брошенная Лена. И почему Олегу жалко Лену, а её, Марину, не жалко? Почему Олегу совесть не позволяет бросить Лену, но при этом позволяет так обращаться с ней — не появляться дома по ночам, изменять?.. Почему Марина позволяет Брагину так обращаться с ней? И почему сам Брагин себе это позволяет? Ведь он совсем другой… Много вопросов. Мало ответов. Чай остыл, превратившись в противное горчащее ледяное пойло. И внутри, казалось, айсберг намёрз. Да только по щекам слёзы катятся. Горячие-горячие. Марина прислонилась спиной к стеклу и закрыла ладонями лицо. Больше всего сейчас хотелось как в детстве — выплакать всю обиду и забыть о ней. Да только взрослая уже. И так не получится. Увы.