Я больше не облажаюсь, старлей... (18+)

— Тэхён, черт, прости… я же понятия не имел, что вот так возьму и встречу его… — оправдывался друг, глядя на бывшего сослуживца. Но тот и не выглядел обиженно. Скорее, растерянно. Во время войны Мин Юнги и Ким Тэхён составляли непобедимый тандем из двух диверсантов-подрывников, попортивших жизнь многим и многим солдатам противника. Альфа и омега, друзья детства, сработались настолько тесно, что друг за друга были готовы и в огонь, и в воду, и под венец… Война сильно потрепала страну. Многие погибли, многие остались калеками. Многие потеряли детей. А потому, чтобы обеспечить воспроизводство населения, правительство издало закон, согласно которому, альфы в возрасте до тридцати и омеги в возрасте до двадцати восьми должны были вступить в брак, иначе после истечения этого срока каждому свободному жителю государства будет подобрана пара по критериям «физиологической совместимости». И когда этот бредовый указ появился, Юнги и Тэ договорились, что заключат брак ближе к истечению срока. Вот только Мин сгонял в отпуск в другой город и умудрился там откопать истинного! Совсем мальчишку, пухлощекого, румяного, не нюхавшего пороха… Пак Чимин. Мальчик, невольно вбивший в крышку гроба для Тэ четыре смачных таких, больших гвоздя. Потому что уже сегодня после обеда его вызовут в администрацию города на распределение. Там он встретит своего «мужа». Офигеть, новогодний подарок на тридцатое декабря. С Днем Рождения, старлей, блядь! — Ладно, Мин, счастья вам, розовых единорогов, пердящих радугой, и прочая, и прочая, — вздохнул он на попытки Юнги извиниться. Не извиняются за такое. У обоих радости полные штаны, сердечки в глазах. Юнги, прошедший войну с первого до последнего дня бок о бок с ним, похоронивший семью после того, как их родной Тэгу разнесла вражеская бомбардировка, заслужил каждую чертову минуту настоящей, трепетной любви, кучу детишек и своего пухлощекого в переднике на голое тело. А Тэ… в крайнем случае, он, тоже прошедший войну с первого до последнего дня, любого альфу при желании скрутит в бараний рог, если понадобится. Уж явно не даст себя в обиду и не позволит издеваться над собой. А такие случаи в новоиспеченных семьях были не редкостью. — Если попадется мудак, только скажи, я… — опять завел шарманку Мин. — Разберемся, — усмехнулся Тэ. — Пора, хён. Если что, живым не дамся! — Не каркай, идиотина! — прошептал друг, провожая взглядом стройную фигуру парня, с которым вырос в одном дворе. Тэ — как младший братик. С одной стороны, Юнги был рад, что они не поженятся, прикасаться к Тэхёну в интимном плане — почти извращение, но с другой — он боялся за мелкого. Мало ли, кто ему попадется в пару? После войны у многих альф крыша свистела не хуже кипящего чайника, к психологам и психиатрам очередь стояла, как в российский мавзолей, и часто первый удар поехавшей кукушки принимали на себя омеги. Которых в армии были единицы. Которые не могли дать отпор в большинстве своем… Тэ ведь — одно из немногих исключений: взяли в учебку, а потом распределили без разговоров в спецотряд, потому что его отец был военным. Хотел, чтобы сын пошел по стопам, но уродился омега. Что не остановило папу-генерала: тот лепил из парня свою копию. Из-за вечных нагрузок у Тэ были серьезные проблемы с течками и обонянием (точнее, течек, как таковых не было, запахов не чувствовал), и его порой за бету принимали. А Тэхена, кажется, все устраивало. Он не рвался по зову инстинктов искать мужика, рожать ему ватагу детей и варить обеды. Даже после войны не ушел в запас, оставаясь инструктором на военном полигоне. Обучал несмышленых зеленых сосунков искусству «пиротехники для взрослых мальчиков». И никогда не жаловался на то, что отец с ним сотворил, пусть и из лучших побуждений. Но сейчас эта привычная, устоявшаяся жизнь оказывалась под ударом. Кто знает, чего захочет его альфа? Может, посадит дома — супчики варить да пончики стряпать? Юнги как Тэ на кухне в переднике представил, так и совсем приуныл. Не его это. От слова совсем. *** Тэхен оделся в парадную форму, так как после короткой процедуры знакомства с новоиспеченным партнером и подписания документов он планировал вернуться «на объект», куда с инспекцией приедет его отец. Заодно и повидаются, это сейчас редко удавалось. Отец обещал привезти Тэхёну напарника, а то он с двумя группами новобранцев откровенно запарился. И, если все получится, возможно, отец примет командование частью. И тогда хотя бы будет где-то рядом. Не то, чтобы Тэхён собирался прятаться за его спину от мужа… но так — все равно спокойнее. Тэ пришел чуть раньше, поэтому альфу пришлось ждать. Это уже выбесило — в армии он привык к железной дисциплине, а тут… Но ровно в 14.00 в кабинет «бюрократа-Купидона» вошел ровным шагом высокий, стройный молодой мужчина в военной форме с какими-то нелепо детскими чертами лица, но угрюмым взглядом и шрамом на полщеки. Тэ скривился. Блядь, ну почему из всех альф Южной Кореи, переживших войну, ему достался именно этот мудила?! — Итак, — начал служащий, — сравнивая данные и характеристики кандидатов, мы подобрали вам подходящую пару. Альфа — Чон Чонгук, боевой офицер, ветеран войны, капитан, в прошлом — командир спецотряда быстрого реагирования, ныне — военный инструктор первого класса с сохранением боевого звания. Омега — Ким Тэхен, ветеран войны, старший лейтенант, в прошлом — командир диверсионного отряда, подрывник, ныне — военный инструктор первого класса с сохранением боевого звания… подпишите здесь и здесь, и можете знакомиться и обговорить условия совместного проживания. Засим «Купидон» откланялся, оставляя теперь уже супругов наедине. — Ты? — прошипел альфа, тоже узнавая и глупо, по-мальчишески заводясь. Он познакомился с этим парнем во время одной из совместных операций, в ходе которой все пошло по пизде. Разведка дала неверные данные о расположении противника в боевом квадрате, а потому отряд Тэхена встрял. Когда бойцов Чонгука подняли глубокой ночью по тревоге, сообщив, что в окружении «сын генерала Кима», Чон заочно его возненавидел. Очередной папенькин сынок, решивший поиграть в войнушку… каково же было его удивление, когда он встретил этого (как тогда показалось) бету на поле боя. Молодой парень лет двадцати пяти, со стальным взглядом и удивительной выдержкой, отдавал вполне разумные команды, даже в окружении умудрившись не потерять ни одного бойца. Но Чонгук не был бы собой, если бы не решил оспорить план Тэхена по выходу из кольца. Настоял на своем, и… облажался, попав под шальные пули. Ладно бы сам, так еще и своего бойца там оставил. И несколько ребят пострадали, пока его вытаскивали, а сам он даже не помнит, как оказался в госпитале. Ему потом сказали, что один из бойцов диверсионного отряда его вынес. Почти три километра его тяжелую тушку тащил. А вот кто, в той заварушке и не вспомнилось. Он только чувствовал еле уловимый запах вишни. Это, наверное, был бред. Его любимый омега имел такой запах, но он погиб в первые дни войны… а до сих пор накрывает. На его рык генеральский сынок не ответил, смерил его презрительным взглядом и разочарованно вздохнул. Какого хрена? Чонгук знал, что он красив, не глуп, с хорошим званием, неплохой служебной квартирой… кто в здравом уме будет нос воротить? Ну да, только «папина принцесса» в парадке. Выглядело сексуально. «Ну, хоть потрахаюсь нормально», — пронеслось в голове. Тэхён, чувствуя раздражение альфы, лишь закатил глаза, в итоге тихо проговорив: — Да, сложно нам будет, капитан. Мне на работу пора. Когда тебе удобно обсудить… эм, правила нашего сосуществования? Чонгук порылся в карманах, доставая ключи и бумажку с адресом: — Это ключи от квартиры и адрес. Я вернусь со службы не раньше одиннадцати вечера. Где ты работаешь сейчас? Чего в форму вырядился? Думал впечатление на меня произвести? — Думал ехать на службу, строить баранов, которые гордо именуют себя новобранцами, — прошипел Тэхён, скривившись от презрительного тона своей пары. Этот самодовольный придурок, едва не угробивший два отряда и себя самого, еще подъебывать будет? — Так залюбовался, что прослушал мое портфолио из уст местного «ангела любви»? Я все еще офицер, на гражданку не уходил, живу в казарме гарнизона, и не то, чтобы планировал так сразу к тебе переезжать… Задержался бы поболтать, но у нас инспекция в части, через час мне надо быть там. Извини, надеюсь, увидимся нескоро. — До твоей течки, полагаю, — ухмыльнулся Чонгук. Правила требовали «закрепления связи», что удобнее было делать, когда физиология брала верх над разумом супругов поневоле. А он до сих пор служит, значит… ничего, один запрос, будет дома трусы стирать, как миленький! — Долго ждать придется, капитан, — козырнул Тэ. — Не меняешься… — То есть? — Да как был самодовольным мудаком, ради своего «Я» бросившим людей, причем, не только своих, но и моих, моих! — под пули, так и остался, — выплюнул Тэ. — Я направлю прошение о пересмотре твоей кандидатуры. — Я действовал исходя из ситуации, — прошипел Чонгук, окончательно закипая. От него, типа, пытаются отказаться? Этот Тэхен бессмертный, что ли?! Унизить решил? Как бы не так… — Эта «ситуация» на твоей кроличьей роже до сих пор отпечатана, — бросил контрольный Ким, уходя. Ключи и бумажку с адресом он все-таки забрал. Чон тихо выругался, проведя пальцами по глубокому шраму — напоминанию о своей ошибке, — и пошел следом. Его ждут в части, куда он перевелся. К сожалению, под руководство того самого генерала Кима. — Послали небеса муженька и тестя, — пробормотал он, думая, почему не заметил раньше. Генеральский сынок даже в зимней камуфляжной форме был слишком красив и изящен для беты. Что он забыл в эпицентре боевых действий, когда все омеги либо в госпитали подались, либо в эвакуацию? Такого будет трудно сломать под себя. А ломать придется… *** Конечно же, судьба — та еще сука с прибором: новым напарником оказался Чон Чонгук. Конечно же, инструкторы первого класса в первый же день переругались, на чем свет стоит, из-за чертовой методики обучения новобранцев. Оба были категорически не согласны с педагогическими методами друг друга. И только один генерал Ким едва не обмочился от восторга, узнав, что Чон, подающий надежды офицер, теперь не только второй инструктор и напарник Тэ, но и его официальный партнер. А потому вечером лично заслал людей в комнату Тэхена, и к одиннадцати вечера вещи Кима были у квартиры Чона. Чонгук удивленно присвистнул, увидев всего три спортивные сумки среднего размера: — Это всё или только косметичка? — Это тебе под аптечку освобожу, — шикнул Тэхен. Вещей у него было немного. Форма и немного штатского для выхода за пределы казармы. Косметики не оказалось вообще, что вновь удивило новоявленного мужа: — Гляжу, ты меня вообще соблазнять не планируешь? — впрочем, Тэхену и не нужна была эта краска. Кожа чистая, наверняка, гладкая на ощупь, волосы мягкие, густые, чуть длиннее, чем положено по уставу, красиво очерченные губы, острые скулы, глаза с пляшущими внутри чертенятами… хорош, зараза. Валить и трахать. На большее Чонгук вряд ли был способен. Его сердце давно пропало без вести с Ним. С тем, кого он хотел отвести под венец добровольно и с радостью, а не по сухой директиве правительства… — Тебе, может, еще тапочки в зубах приносить? — Тэхен прошипел это низким голосом, разбивая легкий флер очарования. Красивый? Несомненно. Ядовитый? Еще бы! — Было бы неплохо! — ответили ему. — Диван в твоем распоряжении. Я первый в душ, вас, омег, оттуда не выкуришь потом… Что ж, Чонгук вновь ошибся. Мылся Тэ по-армейски быстро. *** Примерно таким же был каждый их разговор на протяжении следующей недели. Тэхен обжил диван в гостиной, не появляясь в чужой спальне, категорически отказывался готовить, хотя дом содержал в порядке. Больше по привычке, чем из чувства долга перед мужем. Чонгук открыто намекал на супружеский долг — чтоб было пожрать и потрахаться, в ответ получая средний палец, предложение пожарить яйца и подрочить. В конце концов, Тэхен в один из вечеров не выдержал и прислал в квартиру молодого парнишку-альфу с неплохими кулинарными способностями, пообещав ему увольнение за приготовленный ужин. Парень уже заканчивал, когда вернулся капитан. Двое альф пересеклись в дверях, Чон напрягся, не готовый видеть в своем доме другого представителя своего субгендера, а Тэ, как ни в чем не бывало, хлопнул рядового Хеншика по плечу, пропев: — Спасибо за ужин, Шик. Приказ на увольнение уже подписан. Съездишь к парню своему. — Спасибо вам, хён, — поклонился тот, прощаясь. — Если бы у меня не было Субина, я бы на вас женился! — Каждый день мне это говорите всем отрядом по десять раз! — закатил глаза Тэ. — Но вам стоит подрасти. Иди, отбой скоро, опоздаешь на построение. — Есть, товарищ командир! — парень умчался мимо замершего Чона, а тот, наконец, отлип от дверного косяка, и вошел в глубь квартиры, больно хватая Тэ за руку: — Какого черта в моей квартире делает посторонний мужик? — он, вроде, не был влюблен, чтобы ревновать, но когда увидел, как муж мило улыбался другому и хлопал его по плечу, внутри все перевернулось, взревев: «Мое!» Такая улыбка не должна принадлежать другому альфе, черт побери! — Ужин, — Тэхён, приложив усилие, выдрал запястье из медвежьей хватки супруга. — Сам же орал, что дома жрать нечего. — Я говорил, чтобы приготовил ты! — прорычал Чон, на что Тэ лишь бросил: — Я тебе не кухарка! — Да. Ты — шлюха, которая водит мужиков в дом. По десять раз на дню признаются тебе?! — Чонгук схватил Тэхёна за плечи, разворачивая к себе. Разум окончательно затопила ярость: то есть ему он дать не может, как и положено супругу, а каким-то малолеткам глазки строит? Еще и в дом их тащит, перед соседями позоря? — Тебе не идут сцены ревности, не делай вид, будто тебя это задевает. Ты же меня терпеть не можешь, откуда такой пожар? — Тэхен попытался сбросить его руки, но Чонгук сжал крепче: — Как от мужа — толку ноль. Ни пожрать приготовить, ни поговорить, ни в койке ублажить… Когда там течка у тебя? — Никогда, — абсолютно спокойный, даже не язвительный ответ немного охлаждает пыл: — Что? — У меня их нет. Отец, делая из меня солдата, не подумал, что из-за больших нагрузок у меня все гормоны летку-еньку спляшут, — прошептал Тэхен, опустив взгляд. Не думал он, что им придется это обсуждать в такой ситуации. — Ну, нормально. Еще и бракованный попался, — зло бросает Чонгук, и это неожиданно обидно. — Что ж, раз так, полагаю, ждать бессмысленно. На тебе запах того сосунка, надо это исправить. Сам разденешься, или помочь? Тэхена передергивает. Вот она — счастливая семейная жизнь, в которой он для мужа горничная, кухарка и шлюха. За эти дни они не обсудили ничего. Кто что любит, чем живет: как до войны жили, как жить дальше с учетом того, что в пересмотре кандидатур им было отказано. И если и дальше так пойдет, свой первый секс он закончит с порванной нахрен жопой… — Отпусти. Я под тебя не лягу в обозримом будущем, — Тэ вырывается из хватки. Чонгук был красивым, сильным, судя по тому, что Ким видел сквозь домашние шорты, не был обделен размером — мечта любого омеги. Но кому захочется спать с тем, для кого ты если не пустое место, то просто тело, которое может накормить и ублажить? — Мы только и делаем, что цапаемся дома и на работе, с какой радости я должен… — Ты мой муж. Я сегодня подал прошение об освобождении тебя от службы, — рычит Чонгук. — Будешь, как нормальные омеги, сидеть на кухне, рожать детей и работать в спальне! — Что ты, блядь, сделал? — вскипает теперь и Тэхён. — Я не вещь… — Ты принадлежишь мне. Я имею право на это, — ухмыляется Чонгук. И он прав — омеги в их стране зависят от супругов или отцов. Свобод у них не особо много, так что если Чон захочет посадить его под замок, то посадит, и не пикнешь. — А что до общения, так о чем с дыркой разговаривать? Я, вроде, в любви не клялся. Мне тебя навязали, ясно? Холостым особо по службе не продвинешься, пришлось согласиться, — злость и накопившееся напряжение норовят выйти из-под контроля, хочется драться или трахаться, омега хоть и не течет и бесит одним своим существованием, все-таки очень красивый. Он снова пытается зажать Кима, получает удар под дых, потом в челюсть, трясет головой, прогоняя сверкнувшие перед глазами звезды, и бьет в ответ так, как бил врагов в рукопашной — сильно, по-зверски, так, что Тэ отлетает к дивану и ударяется затылком о твердый подлокотник дивана, чувствуя, как от удара начинает темнеть в глазах. С губ срывается тихий болезненный стон, тело становится ватным, а муженек, пользуясь временной дезориентацией, стаскивает с него трусы и домашние штаны, толкая в задницу сразу два пальца: — Черт, сухой, как паёк. Никакого толку от тебя… Чонгук сплевывает на пальцы, снова вставляет, начиная грубо двигаться, игнорируя уже не такие сильные попытки ударить. Но когда кулак Тэ все же прилетает по челюсти снова, последние тормоза срывает. Он, наверное, так не злился даже тогда, в первый день войны, когда потерял все, ради чего жил. — Отвали, мудак, — хрипит Тэхён, но тяжелая рука супруга разбивает губы до крови, вновь вызывая в голове звон, а его переворачивают одним рывком на живот, утыкая лицом в диван, и входят резким рывком почти на сухую, заставляя сдавленно кричать. От огнестрелов не орал, а тут боль такая, словно в зад прут раскаленный засунули и провернули. Порвал, тварина. — Пре-кра-ти, — выдохнул он. — Неплохая задница для такого, как ты, папенькин сынок. Интересно, под кого он тебя подложил, что ты аж старлея получил? — рычит Чон, сплевывая на пальцы, немного смазывая себя, чтобы самому было поприятней, и резко трахая, не замечая крови на члене, не замечая, что хрипит под ним муж далеко не от удовольствия. Он двигается быстро, сильно, несдержанно, так, как давно хотелось, уверенный, что стер с лица Кима это вечное пофигистично-презрительное выражение. Пора поставить этого выскочку на место. Напялил форму, и думает, что стал равным альфе. Что имеет право дерзить, соперничать, учить жизни. Что может заменить Его… Он кончает, вспомнив на миг нежный запах вишни, выходит, открывая глаза, видя, как между ног Тэ течет сперма вперемешку с кровью, и на миг замирает. Запах не пропадает. Еле уловимый, нежный, совсем не приторный, как у Югёма, аромат, от которого понемногу ведет. — Вот нахера я волок твою тушу больше двух километров? Надо было бросить подыхать, и дело с концом, — шепчет Тэ. — Что? — выдавливает Чонгук, до которого с трудом доходит смысл еле слышимых слов. Получается, это Тэхён вынес его тогда? Да, парень был высоким, жилистым, но тащить на себе Чона? Ким был тем, кто его спас… агрессия, убаюканная нежным запахом и воткнувшимися прямиком в грудь словами, испаряется, и Чонгук осматривает дело рук своих: он порвал мужа, крови не так много, но она есть. Тело в синяках, царапинах, на затылке гематома, вот-вот появится шишка… — Что-что, спасибо за первый раз, говорю! — рычит Тэхен уже громче, тут же шипя от боли в голове и заднице, попытавшись встать, но не вышло — внизу все выворачивает. — Знал бы, что так будет, бросил бы тебя на развлечение врагу к херам, мудака, — по щекам бегут слезы впервые с того дня, как Тэхен убил своего первого противника в рукопашной. Тогда долго еще полоскало, перед глазами стояло вскрытое горло совсем молодого парня, и истерика не проходила, пока ребята не накачали его успокоительным вперемешку со спиртом. Потом слезы высохли. Он стрелял, взрывал, резал, мстил за своих, доказывал отцу, что не хуже альф, не задумываясь, что, в общем-то, не должен этого делать, не должен быть тем, кем не являлся по природе. А теперь, вот, дожил до того, что для человека, с которым ему придется провести всю оставшуюся жизнь, он — ни на что не годная дырка. И в груди болит сильнее, чем в заднице. Не будь Чонгук самодовольным козлом, уверенным в собственной охуенности и никчемности Тэ, все могло бы быть иначе… жалко ему ужин сварить, что ли? — Первый раз? — полушепотом повторяет Чонгук. — Серьезно? — Нет, блядь, прикалываюсь, тварь! — Тэ снова пытается встать, Чонгук подхватывает его, легко поднимая на руки, встречаясь с влажными ненавидящими его глазами, и с собственных словно спадает пелена. В его руках парень. Омега. Красивый, жилистый, но все равно хрупкий и тонкий, с неправильно разбитыми, окровавленными губами, дерзкий, яркий, умный, уверенный. С таким хоть в разведку, хоть в атаку… и, правда, почему они ни разу толком не поговорили? Почему он только и делал, что язвил, не давая им и шанса, чтобы хотя бы подружиться для начала? Тэхен ведь пытался сразу. Но в итоге из-за враждебности Чона все сводилось к глупым перепалкам. Запах вишни все еще еле уловим, но кружит голову до сих пор. Держать Тэхена на руках неожиданно приятно и… правильно? Неправильны синяки поверх старых шрамов, которых на гладкой коже непростительно много. Неправильна ненависть в ярких глазах. Неправильна спрятавшаяся в них поволока боли. Чонгук, злой на весь мир после потери, как он думал, истинного, не хотел никого подпускать к себе, не задумываясь, что Тэхен не виноват в его горе. Может, он и сам кого-то любил и потерял… А сейчас Чонгук окончательно испортил все. С какого черта он решил, что сломать этого парня, подмять под себя, относиться как к мальчику для секса — хорошая идея? Собравшись с мыслями, он несет Тэ в ванную, включая теплую воду. Ищет в аптечке противовоспалительное, обезболивающее и успокоительное. Тэхен говорит оставить все на стиральной машине и нарисовать сквозняк. Чонгук не слушается, и тогда Тэ с удивительной силой прописывает ему по скуле так, что он вылетает из ванной, снеся со шкафчика гели, шампунь и мыло, но былой ярости нет, нет желания причинить боль в ответ. Челюсть ноет, наверное, завтра тоже будет сверкать на службе с разбитой рожей, но сейчас он рад этому удару — заслужил. То, что жгло внутри столько лет, будто выгорело за какие-то несчастные пять минут. Чонгук не ломится назад, прикрывая дверь снаружи и сползая по стене у дверей. Какого черта он сегодня натворил? Ким — тот офицер, которому он обязан жизнью. Которому весь его уцелевший отряд ею обязан. Ему бы на себя злиться и ненавидеть — он ошибся, Тэ разгреб, его задницу из дерьма достал… Он так хотел однажды отблагодарить спасителя за то, что тот не бросил… Отблагодарил. Смешав с грязью и порвав задницу. Да еще и запах этот. Родной такой. Зарыться бы в мягкие волосы мужа сейчас и проспать так до того дня, когда все это дерьмо останется в прошлом… Тэ выходит из ванной, смазав царапины и зад заживляющей мазью, выпив обезболивающее и противовоспалительное, но не притронулся к седативам. Не тряпка, переживет. Он прекрасно знал, что у Чонгука может переклинить башку после того ранения и контузии. Надо было быть более собранным. Да и вообще — Чон ему еще ответит. В ногах будет ползать, мудила херов… Тэхен, все-таки, омега. Где не возьмет силой, возьмет хитростью. Хочет Чонгук идеального мужа? Получит. Влюбится в итоге, Тэхён умеет быть «хорошим мальчиком», когда ему это нужно. А уж потом Тэ отыграется за каждую каплю крови и слезу… Сидящий у порога Чонгук впервые за все их короткое знакомство выглядит по-настоящему потерянным. Но стоит им встретиться взглядами, Чон вскакивает, без слов подхватывает Тэхена на руки и несет в свою спальню: — Какого хрена ты делаешь? — вскрикивает Тэ, стараясь не выдать страха в голосе. — Тебе мало еще? Но его осторожно, будто стеклянного, укладывают на кровать, кутают в мягкий плед и уходят. Чтобы принести горячий чай. В той же напряженной тишине. — Ну, и зачем этот цирк с конями? — вздыхает Тэхен. — Типа, забота, и все такое? Я же просто дырка, причем, не самая лучшая… заявление не побегу писать, если ты этого боишься. Гука передергивает от своих же собственных слов. — Прости, — с губ срывается быстрее, чем он успел подумать. — Опа, поворот, — хмыкнул Тэ. — За что же? — За все. За то, что тогда повел себя как идиот. Ты прав, я самоуверенный придурок, не хотел подчиняться бете. Я тогда думал, что ты… — Чонгук не смотрит в глаза. Руки подрагивают. Да что это с ним? К психологу сводить? — Все думали. Запах пробивается редко, только когда я на неслабом адреналине, — пожал плечами Ким. — Теперь понятно… Я тогда действительно накосячил, а ты разгреб. Но все болтали о тебе, как о сыне генерала, цепляющегося за папины штаны, я был уверен… — стыдно, Господи. Как же сейчас стыдно. — Что без отца я никто, — закончил за него мужчина. Теперь понятно, откуда эта презрительность. Чонгук, как и все, кто плохо знал Тэхена, был уверен, что он — пустышка, сидящая возле папочки. — Многие так думают. — Тэ не хотел ничего говорить, но в какой-то момент прорвало: — И одному Богу известно, сколько я пахал, как убивался, чтобы это не было правдой. Я ни под кого не ложился ради звездочек. Как все, морозил жопу в окопах, лазил по лесам, болотам, кормил комаров и делал то, что умел, не хуже альф. Каждая звезда на погонах — кровью умыта. Каждое звание не ртом заработано, вопреки мнениям таких, как ты, уверенных, что омеги годны только на то, чтоб ноги перед вами раздвигать. Эти шрамы — не от постельных подвигов, Чонгук. Рассказать, скольким я глотки перерезал в рукопашной? Сколько раз на фугасе едва не подорвался? Скольких перестрелял? Скольких своих пацанов из огня вынес? За пять лет войны накопилось историй и боевых подвигов, которые не папа за меня совершал. А что до отношений, я еще в учебке однажды так простыл, что течек нет до сих пор, запахов не чувствую, обычно парни предупреждали если где газом или отравой какой воняло… Я таким не был никому нужен, а мне и не требовалось раз в месяц на мужиков бросаться… Вот и не было ничего. Сегодня — впервые, и, поверь, я не впечатлён. Так скажи еще раз, какого хрена я должен варить тебе ужины и стирать трусы? — Прости, — снова шепчет мужчина, придвигаясь и обнимая, снова вдыхая любимый вишневый запах, — Ты совсем ничего не чувствуешь, да? Даже свой аромат? Пахнешь, как родной… — Что? — Твой запах. Я думал, что уже встретил истинного. Еще до войны. И потерял. Я же из Пусана, город принял на себя первый удар. Я как раз универ заканчивал, диплом защищал. Югем, мой омега, остался дома — обещал мне вечером романтический ужин. Когда я добрался до дома, на его месте был дымящийся котлован. Гем погиб, наверное, потому что я его так и не нашел. Ни среди живых, ни среди мертвых. Людей тогда много не опознали. И теперь появляешься ты — полная его противоположность, дерзкий, наглый, не признающий во мне пару, но пахнущий, как дом… Я окончательно все испортил сегодня? — Если отец увидит меня в таком состоянии, ты не проживешь и суток. И это он еще твое прошение не видел, иначе бы уже был тут, — хмыкнул Тэ. — Но если тебе удастся уберечь свои яйца, ты будешь со мной считаться, Чон Чонгук. Я не позволю тебе больше распускать руки. Не позволю, — голос сорвался, — насиловать… — Я больше не притронусь к тебе, — шепчет Чонгук. — Пока сам не попросишь. И, когда тебе станет лучше, сходим на свидание? После работы? — А как же твое прошение? — вздыхает Тэ. — Я отзову. Если пообещаешь научиться готовить… — попытался Чонгук пошутить. — Да умею я, — фыркнул муж, чувствуя еле уловимые нотки юмора в голосе Чона. — Было бы для кого стараться. Ты ведешь себя, как придурок, а я тебе ужины вари? — Спасибо тебе, — выпаливает Чонгук то, что хотел сказать уже больше трех лет. — За то, что спас тогда. Ты, правда, мог меня бросить, не рисковать. — Не мог. Я своих не бросаю. Отец так учил… — шепчет Тэ, думая, что надо бы выпутаться из чужих объятий. Странно, что приятно. Лучше бы не привыкать к такому. — Хорошо учил. — Надо было сразу сказать, кому ты обязан своей возможностью жрать и трахаться, — все же смеется Тэхен, тут же морщась от боли. Внутри еще недавно кипела адская злость, но Чонгук своей виноватой кроличьей мордахой почему-то умудрялся ее тушить. И сейчас, пока он не орал, не язвил, не бил до искр из глаз, а руки не сжимали больно, наоборот, касаясь бережно, будто держали драгоценность какую, в его объятиях было довольно… уютно. — Прости, — повторяет Чонгук, как заведенный, все-таки зарываясь носом в мягкие волосы и снова вдыхая крупицы запаха, который теперь почти пропал. — Я не знаю, что на меня нашло… я никогда не был таким грубым с парнями, не был насильником. Хотя, нет, знаю. Я был не в порядке с первого дня этой чертовой войны. Никого не осталось, погибли все родные, любимый человек погиб. Записался в армию добровольцем тем же вечером. В каждый бой, как на праздник, шел — побольше тварей этих перебить, но не отпускало. Иногда мне кажется, что внутри — черная дыра какая-то. После было не легче. Возвращаться некуда. Не к кому. Тут закон этот. Я же привык засыпать и просыпаться с раздражением и ненавистью, даже не пытался кого-то найти, словно все само рассосется, и не придется жениться и размножаться… Когда само собой не прошло, даже не попытался принять тебя. Разглядеть тебя. И только когда причинил боль, понял, что сделал. Выместил на тебе все, что мучило. Не имея на это никакого права. Не твоя вина, что мне крышу рвет уже много лет. Можешь подать рапорт, ты не обязан это проглотить. Нас, наверное, разведут… хотя, домашнее насилие теперь в порядке вещей. Черт… — Чонгук прижал к себе мужа еще крепче, тот не вырывался, не истерил. Может, успокоительное действовало… — Нет. Проведут беседу, к психологу запишут, но нет. На моей памяти еще никто не развелся, — Тэ начинает клонить в сон, кровать мягкая, Чонгук на удивление теплый и мягкий… может, еще можно как-то все выправить? Война потрепала всех. У каждого своя боль, свои потери, свои ночные кошмары, выжигающие мозг. Его муж — не исключение. Еще один из многих, не справившихся с болью и пустотой. Да, он не имел право вымещать злость на Тэ… но что сделано — то сделано. И сейчас ему решать: дать им обоим шанс или продлить общий ад на земле? Собрать яйца в кулак и простить это почти изнасилование, дать шанс показать, что может быть иначе, или мстить? Злость голосовала за второе, но здравый смысл… они оба не в порядке. Слишком много старых ран, которые ноют до сих пор. Надо ли их расковыривать? — Тогда, остается попытаться начать с начала? — слышит он сквозь свои невеселые мысли, и в этом вопросе столько надежды, что Тэхен устало кивает. Чонгук обнимает мужа, который больше не раздражает, а совсем наоборот, нежно касаясь губам виска, и шепчет: — Я думал, что не смогу больше ни на кого смотреть. И не хотел этого. Сейчас понимаю, что был не прав. Что эта сука-жизнь оставила для меня шанс выбраться из всего этого. Снова начать жить. Тэхен, слушай… Давай, возьмем завтра отгул и сходим к врачу? — Зачем? На мне, как на собаке все… ты не так сильно порвал, не кровит уже, — бормочет Тэ. — Пусть все же осмотрят. И я… — Что еще? — Об этом рано говорить, у нас сейчас и отношений нет. Но я хочу попытаться, если позволишь. И если у нас выйдет… Я бы хотел, чтобы однажды у нас был ребенок. Хотел бы вдыхать твой аромат не только тогда, когда ты напуган или на адреналине. Хотел бы, чтобы наш следующий раз стер все плохое, что я сделал сегодня. Хотел бы почувствовать, каково это — когда ты заведен по-настоящему… хотел бы отдать тебе все, что еще осталось в душе… я и не думал, что там еще есть немного тепла. Но то, что ты рассказал сегодня, немного беспокоит. — Не хочешь бракованного мужа? — Тэ снова начинает злиться, припоминая неосторожно брошенное оскорбление, ждет новый виток разборок, но Чонгук обнимает еще крепче: — Если с этим ничего нельзя сделать… сейчас много сирот, если ты захочешь… но ты же не альфа. Я ни за что не поверю, что ты ни разу не думал о том, каково было бы… — Да, я думал о том, что хотел бы увидеть, как мой отец отгоняет от течного омеги казарму возбужденных мужиков, — смеется Тэ. — А здоровье… до войны мне говорили, что последствия обратимы. Я только не успел пройти лечение. Больше не проверялся. Но если для тебя это важно… сходим, когда заживет задница и сойдут синяки. Не хочу показываться в таком виде. От отгула не откажусь. — Я не буду давить, — соглашается Чон. — То, что случилось сегодня… Я не хочу так. Не хочу причинять боль больше. Прости меня, Тэхен. Я понимаю, что от слов сейчас мало толку, но… Давай, сделаем все правильно? — А давай, прежде чем мечтать о счастливой семье, детях и жарком перепихоне в течку, хоть, правда, на свидание сходим, что ли? — бормочет Тэ и все-таки вырубается. А Чонгук только и может прижать его к себе покрепче. Он чуть не проебал свой второй шанс жить, а не существовать от отбоя до отбоя. В прямом смысле. — Я больше не облажаюсь, старлей, слышишь? — обещает он, тоже закрывая глаза. Его слышат сквозь дымку сна и, наверное, верят…