Мой бывший

Это просто не укладывалось у меня в голове, и я всё не могла подобрать вопросов и чувствовала себя от этого глупо, открывая и закрывая рот, как лишенная кислорода рыба на суше. Итак, нужно собраться и расставить полученную информацию по метаморфическим полочкам в голове. Мой брат Том оказался не похищен. Он сам скрылся, потому как являлся объектом охоты для новых богов из Олимпа, правда, я попыталась узнать детали или ее причины, но от меня брат отмахнулся, почему-то смутившись, и продолжил повествование. Он стал замечать за собой слежку и испугался, что это повлечет какие-то ужасные последствия, к тому же, будто проблем было мало — пришли воспоминания из Олимпа. И Тому пришла идея, на тот момент самая гениальная — скрыться на время, лечь на дно, чтобы и самому не рисковать собственной жизнью, и с сестрой что-то не случилось, а потом неожиданно, когда всё устаканится, прийти и рассказать правду. И вот теперь я, выслушав Тома, находилась в шоке и в самых смешанных чувствах. Еще в висках стучало. Нестерпимо болела голова. И я понимала, что истина рядом, а я к ней близка, стоит только ухватиться за мысль, как за ниточку, повертеть ее, не обращая внимания на собственные чувства и эмоции… Застучал по окну дождь в такт моей боли. Послышался оглушительный грохот грома, словно Зевс злился. Постойте, сам он где?.. Как относится ко мне? К происходящему вокруг? К моему брату? И кто я такая?.. Андреа ли?.. Истина доходила. Многие моменты из моего прошлого складывались, образуя целостную картину. Пазлы от нее идеально совпали друг с другом. Сверкнула молния. Я вздрогнула, подняла испуганный взгляд, а брат не пошевелился. Он смотрел на меня, выглядя потерянно, потом подскочил. Испуганный, не знающий как быть, что делать дальше. В моих глазах потемнело, я потеряла сознание. До ушей донеслись звон чашки и вскрик брата, но его уловила как посторонний шум, потому как падала в далекое воспоминание, в родной Олимп, где я являлась Артемидой и где был совсем другой. Уже не Андреа Кэмпбелл. Было странно видеть себя со стороны, будто я находилась во сне и в любой момент могла бы проснуться, подскочить на постели, однако разумом осознавала, что это не так, и мне оставалось лишь следить за прошлым, которое крепко связано со мной. Место показалось самым настоящим раем, и какое-то смутное узнавание застучало, как чувство дежа вю, словно я была здесь раньше, просто по какой-то причине не вспомнила: везде, куда падал взгляд, струилась зелень, длинные, хоть и старые деревья радостно и приглашающе раскинули ветви, слепило солнце, и женский смех с разговорами очень вписывался в картину. Артемиду я всё не могла ассоциировать с собою, даже не смотря на внешние сходства, начиная с русых волос и заканчивая фигурой. Скорее, будто ты оказалась на косплей-вечеринке и в данный момент видишь собственное отражение, но настоящий тревоги не испытываешь, просто любопытно взглянуть на себя со стороны. Я поддалась импульсу и попыталась дотронуться до белого хитона, но ничего не почувствовала, будто бы это голограмма. Тут же осознала, что, как следует воспоминанию, не могу осязать, и ради проверки протянула руку к сочной траве — тоже ничего. На секунду стало неприятно, и решила переключить свое внимание на разворачивающееся веселье перед глазами. Артемида купалась в реке, но не одна, а со своими нифмами. Те озорно переглядывались, хихикали, а одна и вовсе брызнула водой и попала в Артемиду. Но в ответ не пришло возмущение подобной выходкой. Всё выглядело на обычные забавы нескольких подруг. Эдакий девичник на природе. Артемида тут же вступила в шуточный бой, от души забавляясь и ни капельки не сердясь. Впрочем, она действовала аккуратно, стараясь придержать свой лук на спине. Никто не стеснялся своей обнаженности. Всем было весело и хорошо, и я их в некотором степени их понимала. Погода отличная, компания, видимо, тоже, так что можно было наслаждаться жизнью в такой изумительной атмосфере. Но тут раздался шорох в кустах, их ветви зашевелились, и ветер вряд ли был виноват. Я обернулась, пытаясь приглядеться. На секунду мне показалось, что там прятался человек, и он явно с вожделением во взгляде следил за купающимся девушками. Впрочем, не успела я толком поразмышлять или сделать шаг вперед в сторону зеленых густых кустов, как вдруг они дрогнули и сами раскрылись, явили взору всех присутствующих ошарашенного, растерянного бородатого мужчину в хитоне. Я нахмурилась, от души надеясь, что не тот известный миф, который нам рассказывали. — Как ты посмел? — спокойно, но не скрывая ярости, спросила Артемида. Нимфы, перепуганные, шепотом обсуждали друг с другом произошедшее, но тут же замерли, как только услышали голос своей повелительницы, невольно становясь зрителями в импровизированном театре, а человек, в котором я подозревала Актеона, вздрогнул, очнувшись, будто поняв, какая кара его ждет после этих наглых подглядываний. — О, прекрасная богиня, прошу меня простить, я заблудился, — ничуть не смущаясь, но тем не менее вежливо ответил он и повернулся, чтобы уйти с чувством победителя, сумевшего с достоинством выйти из конфуза, как его остановил окрик по-прежнему показательно безразличной Артемиды, но я ощутила сильную волну ярости в груди. Вначале не поняла, почему именно эту эмоцию, абсолютно нелогичную в моем состоянии, потом осознала, что богиня находится на грани и что этого Актериона ждет наказание… Она схватил свой лук, который был по-прежнему прикреплен к спине и ждал своего часа, кинула яркую, как солнце, стрелу, но вначале, к счастью ли, не попала. Мужчина вовремя уклонился в сторону, потом побежал, не оглядываясь, понимая, чем грозит ему любое промедление. Артемида, лишь поморщившись, вновь натянула тетиву, использовала свою силу и удачно, как оказалось. Актеон упал и стал медленно превращаться в оленя. Если бы я знала, как это ужасно и отвратительно смотрелось со стороны! Одно дело первый раз услышать от миссис Рид или прочесть в книге миф, а совсем другое — стать свидетелем всех событий… Нет, не так, быть виновницей произошедшего. Вначале пальцы ног сжались, стали на вид тверже, слегка потемнели, и это изначальное превращение принесло столько боли мужчине. Он душераздирающе закричал, и я отвернулась, не желая смотреть на ужасы, которые мне обязательно будут сниться. Однако полностью избавиться от воспоминания, уйти из этого райского места, которое было адом для Актеона — я не могла, как бы не желала всеми фибрами души. Было страшно, сердце стучало, как пойманная в клетке птица, а крик и стоны, полные страданий, не прекращались. И я вдруг уловила удовольствие и предвкушение и сразу же поняла, что со мной и почему я их испытываю, почему хочется то ли рассмеяться с торжеством, то ли убежать из этого проклятого места, а еще лучше стереть это событие из памяти. Наши с Артемидой чувства смешались, и хоть они были очень противоречивы, но зато являлись частью нас, точнее меня. Стараясь не углубляться в размышления, я обернулась в сторону Артемиды. Она стояла, сложив руки на груди, и радовалась, ее насмешливая улыбка не сходила с лица и сейчас мне казалась волчьим оскалом. И при чем Артемида не испытывала какого-то страха или смущения, не говоря уже о сочувствии. Неужели ей так нравилось видеть мучения других? Такой я была на Олимпе? Охотно карающей? Для кого чужие мучения были своего рода усладой до ушей? Ни мольбы, ни возмущения не могли остановить меня. Не говоря уже об испуге в глазах нимф. Они-то всё понимали, но боялись вмешаться, не то что перечить, даже пискнуть — прижались друг к другу и молчали, хотя явно желали оказаться подальше от этих мест. А Артемида не обернулась к девушкам. Может, во благо, а то попали бы под горячую руку? Актеон завладел ее вниманием, и я понимала, что страдания будут длиться дальше, пока он полностью не превратиться в оленя, как рассказывала учительница по литературе вначале, а потом и мисс Блэк в университете. Вообще про Артемиду много говорили, и я не задумывалась, какие у нее были жертвы, за что они понесли наказание, как сложилась их судьба дальше. Мне они казались персонажами книг, про которых можно с интересом читать, даже сочувствовать при ознакомлении с их трудностями, но принимать так близко к сердцу, рыдать, бояться Артемиду, задумываться всерьез… Нет, такого у меня не было, и только сейчас осознавала, что чувства стали иными. Я искренне переживала, но вмешаться не могла — это было воспоминание, то, что уже произошло и нельзя изменить никакими силами. А мне хотелось бы. Я очнулась в собственной комнате и долго лежала на кровати, уставившись в точку и пытаясь собраться с мыслями. Первое, что я желала, так это отмахнуться от увиденного и сказать, что это просто кошмар — игра подсознания, не заслуживающая пристального внимания, но в таком случае пришлось бы себе объяснить логически, чтобы выглядеть честной, и всё произошедшее: сгусток тьмы (иначе существо и не назовешь) возле универа, встреча с гарпией, разговор с Маршаллом, который оказался Гефестом и показал с гордостью мастерскую, рассказал о своих творениях, в том числе и о щите… Все вещи буквально кричали в переносном смысле, что это реальность, и как дополнение и, кстати, доказательство правдивости слов Маршалла — падение в воспоминания Артемиды. Честно говоря, было бы отлично, если бы для начала я увидела что-то менее стрессовое, к примеру, как я стреляю из лука или ласково говорю с нимфами, если такое вообще есть, но не превращение Актеона — слишком болезненно всё прошло для меня. Вот лежу я и не могу забыть его крики, полные боли, его мольбы и просьбы простить, как и не стирается с памяти удовлетворенная улыбка Артемиды и ее злобный взгляд. Неужели чужие чувства отнюдь меня не трогали? И если не Актеон, так и нимфы не остановили желание поквитаться с человеком, который посмел наблюдать из кустов? Но я же совсем не такая! Добрая, мягкая порой, редко прохожу мимо однокурсников и друзей, которым требуется помощь. А о желании наказать или отомстить и говорить нечего. До этого дня я считала себя самой миролюбивой и всепрощающей, ни разу не поступала так, как в воспоминаниях Артемиды. Скорее всего, я бы спокойно высказала вслух свои возмущения Актеону и отпустила его — даже не подумала о том, чтобы превратить в оленя или в какое-то животное. А если бы он натворил что-либо похуже, то я бы бросилась разбираться законными методами: обратилась в полицию или суд, как требовали процедуры. Тут я поняла, что в рассуждениях зашла далеко: буквально отделила себя как Андреа Кэмпбелл от Артемиды, хотя являлась одним лицом. Я оставалась и богиней охоты и женского целомудрия, и девушкой, студенткой Нью-Йоркского университета, а значит, все выше перечисленное — это грани моего характера, и стоит мне столкнуться с чем-то ужасным в своей жизни, как темная сущность проснется, и поведу себя как в том воспоминании. Расправлюсь легко и просто с противником, а потом буду долго смеяться над ним, уже поверженным и ослабленным. Что же мне делать? Позволить возобладать всему темному, потайному или как-то с ним справится? Но как? И стоит ли рассказать всем своим близким об этом, предупредить, чтобы они были начеку? Наверное, они как раз-таки сумеют со мной справиться, но в тот же момент могут подвергнуться опасности, действуя из лучших побуждений и желая мне помочь. — Андреа, ты как? — дверь открылась, и на пороге появился встревоженный Том. Он быстро подошел, сел рядом на кровать и, покраснев, сказал. — Ты меня прости, сразу же навалил всё, спешил рассказать, а в итоге спровоцировал воспоминания об Олимпе, еще заставил тебя волноваться. — Это бы по-любому случилось, с тобой или без, так что твоей вины здесь нет. Не переживай, — я успокаивающе накрыла руку Тома, хотя чувствовала себя совсем иначе: душу раздирала тревога, еще не уходила растерянность. И мне стоило бы с кем-то поговорить, рассказать о своих опасениях, чтобы ощутить хоть какое-то облегчение, но вместо этого я постаралась поскорее закрыть разговор, а потом и вовсе заявила, что хочу спать, мол, слишком истощена произошедшем. — Хорошо, я уйду, — кивнул Том в ответ, — но прошу тебя, не закрывайся от меня. Как найдешь в себе силы, обязательно обсуди со мной или с кем-то еще, что ты чувствуешь. Не надо держать это в себе. Так я поняла, что он хорошо меня знал и понимал мое состояние, но не давил. Бедный, чуткий. Что же с тобой случилось? Как ты всё пережил?.. Том нежно поцеловал меня в лоб, как всегда делал, когда хотел поддержать, и ушел, заявив, что всегда будет рядом, и я кивнула, а из головы не уходили торжествующая Артемида и новые боги. На следующий день он предпринял попытку расспросить у меня, что же со мной произошло за время его отсутствия, как я справлялась, что услышала, узнала, и как я подозревала — ему хотелось услышать детали моего воспоминания. Я же желала обдумать увиденное, прежде чем откровенничать. Как-никак сестра Тома Кэмпбелла, который сбежал от правды, который предпочел оставить меня разбираться самой с бедами и с новыми богами. О чем и сообщила ему в лицо, и мы с братом впервые серьезно разругались. И наверное, немного я всё же злилась на него, раз не сдержала собственных чувств, однако так и не смогла забыть его растерянное лицо. Думаю, не станет шокирующей новостью, что в университет я не пошла, как и на тренировку по легкой атлетике, хотя до этого не пропускала ни дня, боясь пропусков. Но я была честна с собою и понимала, что мои мысли были далеки от учебы и любых других буднях, будто после исчезновения брата жизни разделилась на «до» и «после». В некотором смысле так и было: я узнала много интересного о происхождении своем и друзей, о богах и желала бы еще больше, чтобы быть уверенной и в курсе информации. Вообще, если уточнять, то я хотела бы просмотреть все воспоминания, когда являлась Артемидой на Олимпе, чтобы быть готовой к чему угодно, даже если после этого будет нестерпимо раскалывать голова от такого количества информации. Но у судьбы в планах этого не было. Ничего не виделось мне: ни сцены наказания, ни повседневные вещи, связанные с богиней, тогда я решила взяться за чтение мифов. Глупо и наивно, к тому же, Маршалл убеждал, что не всё написанное правда, но сидеть в четырех стенах и рыдать в уголке — не мой стиль. И вообще я же видела ситуацию с Актеоном, и произошедшее шло как в книгах, нет отступлений огромных, разве что версий в учебниках побольше. Там Актеон то заявлял, что лучше знает охоту, нежели Артемида, то признавался, что мечтает о браке с ней, а где-то и вовсе — его превратил в оленя обозленный и отчаянно ревнующий Зевс. И только я знала, что именно с Актеоном произошло. — Андреа, к тебе Эдриан пришел, — раздался голос Тома, и я с неохотой оторвалась от мифа, кинула взгляд на часы и увидела, что уже полшестого. Сколько часов я находилась здесь в комнате, углубившись в чтение и обособляясь от реального мира? Видимо, очень много, однако усталости я не чувствовала, как и желания с кем-то говорить, даже если это Эдриан Ньюман, но воспитание не позволило его проигнорировать, как и не хотелось быть трусливой. Кажется, я достаточно насиделась за четырьмя стенами. — Привет, Андреа, я знаю, что случилось, — и не давая даже поздороваться толком, Эдриан крепко меня обнял, потом отстранился, внимательно оглядел с головы до ног и взглянул прямо в мои карие глаза, невольно заставляя меня смутиться и одновременно почувствовать раздражение. — Мне Том рассказал, что ты кое-что вспомнила… — Да, да, было, и он, конечно, добавил, что я теперь страдаю после этого? Что не ем, не пью, не хожу на пары? — Ты совершенно зря злишься. Даже если он не говорил бы мне об этом, я бы всё равно понял, тут что-то не так. Ты не пришла ни в университет, ни на тренировку, хотя у тебя по английскому языку аттестация, а ты всегда к ней относилась очень серьезно. И самое главное — не берешь трубку, хотя мы звонили. Все эти факты перечислил спокойно, и теперь стало ясно, что я вызвала у друзей тревогу своим полным игнорированием. Я покраснела, отвела взгляд, но Эдриан не дал мне даже задуматься дальше, приподнял подбородок и обратился так, как умел только он — нежно, ласково, с искренним желанием разобраться и помочь по мере сил: — Расскажи мне всё, — и я не смогла остаться равнодушной к этой просьбе, не смогла дальше малодушно избегать вопросов или долго возмущаться. Сидя на диване, я приступила к рассказу, не забыла поделиться переживаниями и опасениями. И вновь возвращалась в прошлое, на этот раз связанное с самим Эдрианом. Он раньше также располагался рядом и давал выговориться, чтобы затем прижать к себе и пообещать, что всё будет хорошо, а если мне не хотелось объятий, то достаточно было одного его нежного взгляда или ласкового слова, чтобы хоть немного перестать паниковать. До сих пор не знаю, как это у него работает. — Вот и главная причина, почему я был против твоих воспоминаний… И хотел бы тебя успокоить, сказать, что Артемида не была жесткой, как в мифах, а мягкой и милой, но это не совсем так. Она действительно обходилась решительно, хотя и оставалась справедливой и никогда не наказывала невиновных. Но это лишь часть твоей сущности, — Эдриан в качестве поддержки накрыл ладонью мою руку, и я замерла от шока, осознавая, что все, чего я боялась, вполне правда. Готова ли я ее принять? — Всё-таки сыграет роль воспитание, в каких условиях ты выросла, и твой характер совсем не исчезнет. Ты не утратишь контроль, не будешь конфликтной или равнодушной, не станешь подвергать опасности дорогих людей. Просто добавятся смелость и сила Артемиды, ее умение распознавать ложь и говорить правду в лицо. — И когда это случится? — Когда ты вспомнишь абсолютно всё, — конечно, сейчас я не могла разом принять такое положение вещей, мне нужно было время, чтобы обдумать или свыкнуться с мыслями, и Эдриан это понял, решил оставить меня на время, взяв обещание всегда ему звонить, стоит только тревоге от предположений охватить меня. И уже у дверей вдруг добавил: — Том действительно переживает за тебя, поговори с ним, пожалуйста. Мне предстояло и об этом подумать…