Af Cassiel

Многие из тех, кто живет, заслуживают смерти, многие из мертвых были достойны жить. Джон Р.Р. Толкин. "Властелин колец"

      Я не мог не приехать. Даже несмотря на то, что мне там было просто не место. Я не хотел, да и не имел права лезть в толпу, поэтому наблюдал за всем издали. Жаль, что просчитался и встал недостаточно далеко – пришлось увидеть лица людей.       Естественно, перед похоронным бюро выстроился чуть ли не весь департамент. Они обязаны были так поступить по уставу, почтить уходящего коллегу, но никто не выглядел так, словно утомлен этим вынужденным неприятным мероприятием. Сожаление или чистая скорбь читались во взглядах и изгибах губ. В конце концов, он был хорошим полицейским.       Как только из дверей вышел волынщик, наигрывая свой тоскливый напев, офицеры отсалютовали, одновременно слажено выпрямившись. Это простое действие, почему-то, только сильнее погрузило в тоску, да и не только меня: за ровным строем копов снова скривилась и спряталась в ладонях Валентайн, пока к ней не подошла Кастенда в темной сержантской форме и пригладила худые плечи.       Думаю, доверить Киркманну в его состоянии быть еще и одним из несущих гроб было самым ужасным решением на свете, но он бы все равно, так или иначе, выгрыз себе эту честь. Детектив, конечно же, сильно выделялся ростом в процессии, поэтому я без труда заметил его сразу же, как только он вышел на улицу. В подобных уставных мероприятиях государственных служб самым страшным и противоестественным является запрет на эмоции. Ты должен нести себя и свою боль достойно. И Йан пытался нести, как Сизиф с камнем, на пределе сил.       Мне кажется, он вообще мало что видел вокруг себя, зафиксировав взгляд только на катафалке впереди, будто стыдясь смотреть на всех остальных. Я понятия не имел о причинах его колоссального чувства вины, и не стал гадать, просто из уважения к чужому горю. Бледное лицо было недвижимо, но даже издалека я ощущал, что прямо под кожей, совсем близко и так далеко он мечется в бесконечном отчаянии и абсолютной агонии. Он хоронил не просто лучшего друга, но и часть себя, которая билась, до сих пор отказываясь верить. Погружая гроб в машину, он слишком сложно сглотнул, будто за всех присутствующих сразу.       Чертова волынка сверлила все вокруг своим вопящим рыданием, пока белые перчатки закрывали черные двери автомобиля, а копы начали расходиться. На кладбище, естественно, ехали не все, только самые близкие и изъявившие желание участники полицейского кортежа. Я мог бы остановиться на этом и кивнуть на прощание, но не решился удалиться сейчас.       Следуя за ними на почтительном расстоянии, я думал о том, что увижу там, после всей церемонии, в более узком кругу. Они будут говорить о нем, друг с другом, и кто знает, как будет выглядеть это действо. Слезы или скандалы, ничего нельзя было предугадать.       Кроме нескольких копов, вызвавшихся проводить детектива в последний путь, на зеленое поле прибыли Киркманн, Кастенда, Салазар, Мендоза, Кини и Чои. Я не ожидал, что увижу ее здесь, но, видимо, у китаянки были какие-то свои причины для приезда. Волынщик опять затянул похоронный мотив, а гроб, наконец, был донесен до мостков. Музыка смолкла и к могиле вышла начальница. Сняв фуражку, она покрутила ее в руках, начав:       «Сегодня мы прощаемся не только с коллегой, но и с другом, - Кэролайн замялась, но быстро поправилась, гордо подняв голову. – Закария был воистину благородным человеком. Мы часто видели его резким, непреклонным, жестким. Но за этой стеной твердости и отчуждения билось самое чистое и самоотверженное сердце. Он старательно прятал от чужих свою истинную сущность, но для своих готов был… Готов был на многие поистине благородные и героические поступки. – Она метнула едва заметный теплый взгляд на блондина, но тот не заметил ничего, неотрывно смотря на газон. – Видит бог, я пыталась найти хоть какие-то данные о его родных, чтобы сообщить им, что их сын – достойнейший из достойных. Но ничего. За это время у Закарии осталась лишь одна семья – мы. И мы обязаны сохранить память о том, кто даже в тяжелейшие периоды не забывал, не покидал и полагался на нас».       Ее проникновенная речь оборвалась, что говорило об окончании мероприятия. Перед тем, как спустить гроб, с него церемониально сняли флаг, сложив ровным треугольником, как подобает по традиции. Офицер хотел было передать его Киркманну, но тот отшатнулся от него, словно прокаженный и сказал:       «Не мне. Ей», - указал он на Валентайн. Девушка от неожиданности подняла глаза, и, поняв, что разговор о ней, поднялась и неуверенно направилась к детективу. Прежде чем принять символ, полагающийся семье погибшего, она быстро вытерла глаза и кивнула. Полицейский бережно отдал ей синюю ткань в звездочках, и Мендоза, подержав ее пару мгновений, вновь заплакала, утыкаясь в него лицом.       Как только все было закончено, и последняя горсть земли упала на выровненный темный слой почвы, полицейское сопровождение удалилось. На участке остались только главные лица. Кэролайн, до этого стоявшая на ногах и выглядящая образцом стойкости духа, устало подошла к стульям. Медленно опустившись на сидение, она долгим взглядом наградила могилу и, наконец, позволила себе тихо расплакаться, упираясь локтями в колени. Я бы не хотел, чтобы она страдала в одиночестве, но рядом вовремя появился новоиспеченный детектив Айзек и присел рядом, склонившись к ней и что-то шепча.       Эту идилистическую картину нарушил скандал, так некстати развернувшийся слева. Киркманн молча стоял, погруженный в себя, когда к нему, в слезах и искаженная жгучей бессильной злобой, подлетела бойкая азиатка и отчаянно гневно заявила:       «Если бы не ты, он был бы жив! Какого черта ты потащил его с собой?! Ты-»       «Оставь его в покое! - бросилась к ним коронерша, но блондин уже уходил, не оборачиваясь. Это не выглядело достойным отступлением, скорее бегством. Вэл бросилась следом, плача. – Нет, Йан, пожалуйста!»       Вряд ли кто-то мог его остановить. Блондин просто запрыгнул в машину и уехал, оставляя позади и плачущую подругу, и также сбежавшую с кладбища Чои. Мне было жаль судмедшу: потерянно разревевшись, она металась с этим флагом, неприкаянная и покинутая, один на один с грузом, который ей невозможно было вынести в одиночку. Девушка присела на корточки, раскачиваясь и дрожа, когда к ней подошел Салазар, усевшись прямо на траву и напряженно смотря в небо. Ничего лишнего, лишь теплые поглаживания плеча.       Мне кажется, что я вряд ли когда-нибудь увидел бы более разрушительные похороны, разбившие сразу нескольких людей. Странно, что я почувствовал себя определенно лишним лишь сейчас, когда не осталось ничего, кроме молчания и оголенных нервов.       Я до сих пор часто вспоминаю о нем. Естественно, я избавился от всех материальных следов своей зависимости, это было бы оскорбительно по отношению к Ксански. Единственное, что у меня так и не поднялась рука сжечь – одна фотография. Серая толпа людей, смазанная на долгой выдержке, но он, в центре, четкий, с достоинством поднявший подбородок, смотрит вдоль дороги, готовый перейти улицу. Что-то важное есть в этом кадре, ради которого я сидел три часа, заказав, в общей сложности, восемь чашек кофе. Непоколебимость в меняющемся мире. Вот что он олицетворял. И я до сих пор чувствовал стыд за то, что позволил себе его раскачать.       - Что печатаешь, Райс?       От неожиданности темнокожий мужчина резко развернулся на стуле, больно ударившись коленкой о ножку стола, и зашипел. Стоящий в дверях непомерно высокий узкоглазый человек и бровью не повел, проходя в комнату и рассматривая интерьер.       - Что ты делаешь в моем доме? – злобно рыкнул Ник, поднимаясь.       - Хожу и созерцаю твое отсутствие вкуса, - бросил незваный гость и смерил хозяина взглядом. – И да, сидеть.       - Ты что, взломал мне дверь? Я заставлю тебя оплатить мне замок, Хон.       - После многих лет службы в разведке мне не нужна дверь, чтобы куда-либо войти, бобик. И что-то я не вижу, чтобы ты сел. – Сменив тон на более холодный, ответил азиат.       Неотрывно следя за вошедшим, Райс присел на стул. В свете настольной лампы было видно, как играют тени на его желваках.       - Хороший мальчик, - въедливо просипел мужчина и бросил взгляд на серую фотографию в рамке. С интересом улыбнувшись, он быстро поднял ее, прежде чем Ник успел выхватить фото. Отойдя вместе с добычей и уворачиваясь от чужих рук, Вонхо, как его звали, оценивающе протянул:       - Надо же, какой красавчик. Твой бывший? Не думал, что в твоем вкусе кто-то выше уровня чихуахуа.       - Просто отдай! – крикнул кудрявый мужчина в сердцах, хватаясь за чужой пиджак.       Агента Хона, видимо, весьма позабавил такой всплеск эмоций, и он гадливо улыбнулся, медленно опуская руку. Только Райс коснулся рамки, кореец снова поднял вещь вверх и пригрозил пальцем:       - Нет-нет, не все сразу. Сначала занятия – потом лакомство. Ты знаешь правила. Советую оборачиваться прямо сейчас, иначе я передумаю и заберу твою любимую игрушку с собой в наказание.       - Вонхо, пожалуйста. Я не могу больше… - отступил назад Ник и умоляюще взглянул на высокого человека. Он зря надеялся, поскольку улыбка стала только тоньше и шире, напоминая изгиб змеи.       - Я хочу. Остальное меня не волнует.       «Не позорься, ты прекрасно знаешь, что ему плевать».       В последние дни Райсу становилось все труднее переворачиваться. Узнав о способности, Хон начал активно этим пользоваться, вынуждая агента перекидываться в собаку чуть ли не каждый день, шантажируя тем, что, в случае неподчинения, выдаст «маленький пушистый секрет» абсолютно всем. Трансформация требовала больших энергетических ресурсов, которых у Ника уже давно не осталось. Но Вонхо было абсолютно все равно, поскольку его волновало только время, которое он может провести в компании забавной хаски, даже если она будет просто лежать в ногах.       - Живее, шарик.       Склонив голову и снимая свитер, Райс подумал:       «Очевидно, что я это заслужил».