Af Cassiel

Идти на смерть и быть героем – не одно и то же. «Ван-Пис»

      И вот я здесь. Мне кажется, я с самого начала знал, что так и случится. Ведь я просто не из тех людей, кому везет на спокойствие.       Это должен был быть простой, как дважды два, день, один из вереницы многих и многих до него. Да и он был таким, никаких предпосылок. Я же даже планы строил на вечер. Что ж, это еще раз доказывает, что судьба никогда не посылает знаков. По крайней мере, мне.       Йан ушел на допрос, а через час вернулся в предвкушении. Ответ был написан бегущей строкой у него на лице: что-то громкое на горизонте, то, что нельзя упустить.       «Давай», - только и сказал я, когда он чуть ли не подпрыгивая, подошел ко мне.       «А что давай?» - насмешливо ответил Киркманн и прислонился к кулеру, где я возился со стаканом чая.       «Когда ты строишь такую дебильную улыбку, я уже прекрасно знаю, что у тебя намечается веселье».       Блондин так неожиданно хлопнул меня по плечу, что я чуть не расплескал половину кипятка в чаше на себя.       «Не у меня, а у нас! Собирайся! Я выпросил тебя в напарники». - С тоской посмотрев на чашку, я поднял на него глаза. Заметив мое неудовольствие, Йан продолжил. – «Ну, если ты конечно предпочитаешь чаепитие бодрой работе в поле, тооооооо…»       «Что там хоть?»       «Лаборатория масштабов «Во все тяжкие»».       «Ох, ёпть», - только и мог сказать я, уже убегая собираться. – «Пять минут дай мне. И это, набери штурмовых, с бронежилетами, сам знаешь».       « Конечно», - крикнул он мне вслед. – «Все же по красоте должно быть, ха-ха».       Выезд действительно был «по красоте»: автозак, семеро членов опер-группы в полном обмундировании, мы с Йаном в бронежилетах, инструктируем отряд. Что могло пойти не так?       Я ни о чем не жалею.       Выломанная дверь и топот ног, высматривание наркодельцев, крики и ложащиеся на пол преступники. Мы лишь мельком оценили объемность производства и прикинули тяжесть деяния, когда начали пальбу. Вначале от дверей, где она быстро смолкла, затем и из других щелей: от лестницы, с заднего двора. Стандартная и привычная перестрелка, мы бывали в десятках таких же и даже не напряглись. Сидя за столом на кухне и выглядывая в проход, я уже мысленно выбирал место, где мы посидим вечером за успешную операцию.       Но я просто почувствовал его. Тихую поступь у входа, который был предательски оставлен без присмотра. Щелчок затвора, мой быстрый поворот головы, молниеносное выхватывание дула пистолета, смотрящего не на меня. На Йана.       Я не думал. Просто сделал. Потому что он бы сделал для меня то же самое. В этом и смысл дружбы. Разве нет?       Я не уверен, что он понял в первые доли секунды, когда я оттолкнул его, выбрасывая чуть дальше, в проход, где уже скрутили другого стрелка. Я слышал лишь его глухой выдох неожиданности и шепот «какого», и больше ничего. Все поглотила какая-то тупая текущая боль и звон. Лишь зрение не подводило: Киркманн развернулся на локтях и крикнул, что-то, в сердцах, я видел по его лицу, как он неумолимо теряет, теряет года, наши года, и что-то еще, что мне никогда не узнать, ведь он не был разговорчив на темы ближе к душевности.       Видимо, вооруженный бунт был подавлен, поскольку, когда звон сошел на нет, я ловил только отчаянный горький шепот «нет, нет, нет», пока чужие, но знакомые, трясущиеся руки сжимали мою шею, желая не убить, а удержать внутри то самое, неуловимо утекающее сквозь бледные пальцы.       Я знал вкус крови, он был со мной с самого рождения и на протяжении всей жизни. Но никогда еще его не было так много, и он неожиданно поразил меня горечью. Будто все те разы, когда я выживал и продолжал бороться, вернулись одновременно, чтобы забрать то, что им причиталось все эти десятилетия.       Его слезы капали на мое лицо, ни с чем не сравнимые горячие жесткие иглы, иссушающие кожу там, где они падут. Больше всего на свете я не хотел, чтобы он плакал. Он должен был принять это с благодарностью и честью, а не с болью и скорбью. Видимо, я никогда не понимал людей по-настоящему.       «Нет, ты, зачем, зачем, идиот, ты… Врачи едут, пожалуйста, держись, пожалуйста, прошу, все будет хорошо, Зак, умоляю», - щебетал где-то наверху Йан, давясь то ли словами, то ли собственным горлом.       Естественно, все будет хорошо. Я же выполнил свой долг.       «Йан».       «Нет, ничего не говори, молчи пожалуйста, просто тихо, господи боже», - может, он хотел бы еще что-то просипеть, но слов дальше было не разобрать, они превратились в неясное воющее бормотание, пока скользкие руки, едва контролируемые, вибрировали на моей шее, из последних сил пытаясь оттянуть неизбежное.       «Йан».       «Ну что?» - с обреченным отчаянием шикнул мой друг, не то злясь на меня за слова, не то нехотя слушая последнюю волю.       «Я не…не жалею ни…о чем. Ты…» - я в жизни не прикладывал усилий больше, чем это, поднимая руку и обхватывая его мокрое запястье. – «…не жалей…т…тоже».       Что-то все ухудшалось и замыливалось, ведь я не расслышал ни слова из его тихого крика, будто бы уносимый в глухую тьму, где ни свет, ни звук не имели никакого значения.       Я прожил долгую невеселую жизнь и слишком часто вел себя не лучшим образом. Никто не будет убиваться по мне, возможно лишь Йан, Вэл и Кэролайн повздыхают пару дней, вспоминая моменты, когда я не был темным сгустком нервной злости. Главное, чтоб на могилу не плевали.       А так - черт с ним. Никаких сожалений.