***
— У меня во вторник истекает срок лицензии, — Ганнибал лениво ведет правым плечом. Ему совершенно не интересен человек в дверном проеме. О докторе Лектере можно дать слишком короткую и исчерпывающую характеристику: он устал. Тут и психоаналитиком не нужно быть — нервная складка между бровями и раздражающий парфюм говорят за себя. — И я не собираюсь ее продлевать. — У вас репутация лучшего психиатра штата. В прошлом, — это грубо. Уилл знает, что это грубо. Ему не нравится быть бесцеремонным, но измятые рубашки и пивная банка на подоконнике ему не нравятся больше. — Что произошло? — Разные вещи, — Ганнибал пожимает плечами. Его не заденешь подобной мелочью, думает Уилл, и чувствует что-то сродни охотничьему азарту. Ему хочется, чтобы этот человек посмотрел на него и пригласил в дом. Чтобы этот человек сказал: «Проходите, мистер Грэм, я наслышан о вас. Чем могу помочь?» Чтобы этот человек предложил ему домашние тапочки и лучшую выпивку из своего скудного арсенала. Чтобы перестал выглядеть хуже, чем есть. — Хорошо, — говорит Уилл. — Я застрелил убийцу на месте преступления. Сколько-то там пуль, и все в цель, — он неопределенно машет рукой, будто его раздражает сам факт убийства, и — в то же время, — выглядит совсем незначительным. — Мне нужно заключение, что я психически здоров, что это… происшествие никак не повлияло на мою… — Нет. — Простите? — Я не хочу вас анализировать, только и всего. Вы мне не интересны. Уилл совершенно не хотел этого делать. Если бы кто-либо сказал ему, что он так поступит, Уилл бы рассмеялся наглецу в лицо, но Уилл открывает рот, Уилл говорит: — Когда кто-то поднимает руку с пистолетом, все видят руку, пистолет и возможную смерть. Кто-то потом, читая сводку новостей, посочувствует убитым или даже неудачнику, что теперь остаток жизни проведет в тюрьме. Когда я вижу подобную ситуацию, я знаю причину, знаю мотив. Я знаю об убийце все, и, доктор, если бы вы только могли представить, сколько эмоций человек, видя труп, может ощущать, помимо отвращения. Уилл Грэм — лучший агент ФБР, у него стопроцентная раскрываемость преступлений и секрет, который он лелеет больше тридцати лет. Нет, этой сумбурной тирадой он не раскрывает государственную тайну или загадку, над которой бились тысячи лет, но подходит к черте слишком близко — носки туфель вот-вот коснутся красной линии. И Уилл выдыхает лишь после того, как Ганнибал кивает в сторону гостиной — проходи, не стесняйся. Уилл убеждает себя, что ему мерещится полная самодовольства улыбка.***
— Напомните, что с вами произошло? — руки у Ганнибала — жилистые и сильные, а голос — прокурен, с режущим слух акцентом. Уилл старается подмечать все детали, чтобы закрыть глаза на снисходительность, сквозящей в каждом слове доктора Лектера. Ему нужна справка, что обеспечит относительное спокойствие и сохранит нервную систему. И если уж приходится выбирать между вечно недовольным Джеком и психиатром с почти просроченной лицензией, он охотно согласится на второе. — Я убил человека, — нет, он совсем не хочет хвалиться подобным поступком или шокировать случайного знакомого, но получается именно так. Доктор Лектер криво улыбается — с кем не бывает, парень? — и складывает ладони домиком. Ему все еще не интересно, он все еще не хочет анализировать мистера Грэма, но вот он, сидит в старом скрипящем кресле и смотрит куда-то вниз, смотрит и ждет. — В этом была необходимость? — Да. Нет. Он… — Уилл от чего-то чувствует себя нашкодившим подростком, который делал глупости столько раз, что никто даже не утруждается его отчитывать. Он уже все рассказал Джеку. Он еще раз все рассказал Джеку. И он устал. — Хорошо, — говорит Уилл. — Давайте сыграем по вашим правилам, доктор Лектер. Вы задаете череду ненужных вопросов, я кое-как отвечаю, а затем вы отдаете мне заключение, и мы расходимся друзьями. — Почему вы выбрали именно меня, Уилл? Грэм пытается не рассмеяться. Вопрос из разряда нелепых, из уст этого несуразного человека — первый вопрос, на который Уиллу хочется ответить, при том ответить грубо, ошеломить или даже унизить. На мгновение он поражается своей жестокости. — Потому что вы — худший вариант, доктор Лектер. Хотя когда-то были лучшим, — он выдерживает паузу, ненамеренно. — Потому что мне скучно. Ганнибал обхватывает ладонью загривок и разминает шею. Его, кажется, совсем не удивляет подобный ответ, будто каждый пациент, что сидит в кресле напротив, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, отвечает именно так, слово в слово. Его, кажется, совсем ничего не удивляет. — Хорошо, — кивает Ганнибал. — Я напишу вам заключение. Приходите послезавтра, в шесть. Уилл хочет закричать: «Что?» Уилл хочет схватить доктора за потасканную рубашку и вытрясти из него противный акцент, вместе со всеми тонкими улыбочками. Уилл говорит: «Хорошо» и желает Ганнибалу хорошего вечера.***
У них с Аланой два года полного взаимопонимания и ровно столько же — скандалов на пустом месте. Скандалами Уилл называет вопросы, заданные спокойным, твердым голосом. Алана не спрашивает, где он был целый день, когда они договаривались устроить совместный ужин; она советует одеваться потеплее, ведь осень в Балтиморе — тот еще преступник. Алана не пытается узнать, что снится ее мужу, когда тот просыпается потным и разбитым: она рассказывает о дыхательных практиках, гипнозе и устраивается на ночь в соседней комнате. Поэтому, когда Уилл говорит: «Я был у психиатра», Алана поджимает губы и коротко кивает. Он мог с тем же успехом сказать: «Я хочу развестись» или «Я убиваю маленьких девочек по вторникам, ну, тех самых девочек, что не слушают маму и гуляют после десяти». Уилл смотрит на нее, всегда собранную, красивую и понимает, что несчастен. — Я же вижу, ты расстроен, — говорит Алана, когда он отказывается от ужина. Стол накрыт на двоих, посередине — ваза с белыми гортензиями, любимыми цветами Аланы. Уилл думает, где Алана достала цветы в сентябре. Зачем кому-то продавать гортензии в такую погоду? Он чувствует легкую тошноту и желание рассказать о недавних неудачах. — Ты знакома с Ганнибалом Лектором? — Уилл пытается придать голосу небрежность, ведь это вопрос — так, между прочим. Он садится за стол, но не прикасается к еде: все давно остыло. — Нет, — отвечает Алана и замирает на несколько секунд, то ли пытаясь удержать зрительный контакт с Уиллом, то ли анализируя свой ответ. — Нет, — повторяет еще раз. У нее на лице написано твердое «да». Она это знает и, к тому же, знает, что Уиллу это так же известно. Скорее всего, она затевает подобную игру из-за скуки, чем в попытке навредить, но Уилла передергивает. — Я выгуляю собаку, — говорит он так спокойно, что верить в это — просто смешно. Вообще-то, Уилл никогда не называет своего любимого добермана «собакой», и не выгуливает его вечером, и не пытается сбежать от неловкого молчания. Уилл — пристанище спокойствия и стабильности; он видел множество смертей, которые невозможно предотвратить, как и выбросить из головы, но это его не сломало. Подобную чушь об Уилле думают коллеги и пресса. Мистер Грэм знает, как сильно они ошибаются.***
Небо похоже на грязное полотнище — серую тряпку измяли и подкрасили ржавчиной. Уилл поднимает голову и с удивлением ощущает мелкие капли на лбу и щеках. Погода обещает испортиться ближе к полуночи, возможно, даже размыть дороги. Уилл жалеет, что не прихватил зонт, но это было бы излишеством: пройтись от машины к дому рука об руку со страхом испачкаться. Он оставляет Хуана на заднем сиденье, чешет его за ушами, гладит острую морду. «Я десять минут, мальчик, — говорит, — а потом мы с тобой погуляем». Уилл пытается спрятаться от дождя под узким козырьком и не потерять достоинства, но ливень слишком сильный — он уже насквозь промочил обувь и брюки. Доктор Лектер открывает двери после третьего звонка. Волосы его мокрые после душа и пахнут освежителем воздуха. — Я думал, вы уже не придете, — говорит Ганнибал. Он до сих пор стоит в проходе и не предлагает Уиллу зайти. — Я не принимаю так поздно. — Задержался на работе. Очередное убийство, — объясняет профайлер. В ботинках из крокодильей кожи противно хлюпает. Несколько часов назад кровь покрывала его лицо и руки, кровь была повсюду. Он хватал губами дурно пахнущий железом воздух и чувствовал как удовольствие убийцы витает в воздухе, запах торжества, стойкий и сладкий, как старый парфюм. Уилл сжимает губы в тонкую линию, а затем добавляет, с легким отвращением: — Убийца напрочь лишен вкуса. Ганнибал отходит в сторону и хмыкает. Он предлагает гостю потасканные тапочки и полотенце — чистое, но давно не новое. Пока Уилл пытается привести в порядок волосы, небольшой деревянный дом заполняется запахом кофе до краев. — У меня нет времени на кофе, извините, — говорит Уилл. От гостиной до кухни — четыре коротких шага, которые он преодолевает чудовищно медленно. Внимание привлекает абсолютно все — голые стены, невзрачные, будто вылинявшие цвета, скопление журналов и книг на тумбочках. Профайлер тянется, чтобы разгладить загнутый уголок страницы, но, в последнюю секунду, одергивает себя. — Я пришел за своим заключением. — Разумеется, — кивает Ганнибал. Он сидит, немного сгорбившись на жестком стуле, и прихлебывает кофе, явно разбавленный виски, судя по запаху. На краю потертой столешницы белеет прямоугольник бумаги с неровной, размашистой подписью в правом нижнем углу. Уилл берет в одну руку кружку с кофе, в другую — заключение; бегло скользит взглядом поперек мелких букв и незнакомых слов, пока не выискивает заповедное «в дополнительной терапии не нуждается» и «препятствий к продолжению работы не обнаружено». «Кто бы мог подумать, — усмехается про себя Уилл, — Что наш доктор так любит канцеляризмы». Он пробует краешком губ кофе, а затем отставляет кружку в сторону — слишком горячо, горько и невкусно. — Благодарю за теплый прием, доктор Лектер, но мне пора — в машине ждет собака. Я обещал ему долгую прогулку. — Конечно, — кивает Ганнибал, и Уилла пронизывает непонятная, острая злость. Каждый из психиатров, которых мистер Грэм в излишке встречал в своей жизни, пытался заполучить одаренного профайлера в свои руки. В их глазах горела жажда известности и почти охотничий азарт — забраться в голову эмпату, написать научную статью, а то и целую книгу. Но только не доктор Лектер. Он сидит на своей безликой кухне, пьет дрянной кофе и безразлично смотрит в глаза своему гостю, но скорее сквозь него. — Вы ничего не хотите у меня спросить? — не выдерживает Уилл. Он снова тянется за кофе и пьет большими глотками, не ощущая вкуса. — А должен? — Ганнибал отворачивается к плите — чертовски невежливо — и ставит на огонь сковороду. Запах кофе сменяется запахом масла, затем к нему присоединяется жирный аромат яиц и помидоров. Разговор окончен — шипит яичница, перекатываются мышцы на спине Ганнибала, тикают настенные часы, барабанит дождь в открытую форточку, но Уилла подстегивает мерзкое любопытство: что будет, если он останется, врастет в неудобный стул и потребует… чего? — Да, — наконец отвечает Уилл после долгой, неуютной паузы. Он стряхивает несуществующие пылинки с дорогого пиджака и опускает ладони на бедра. Стойкое ощущение неправильности ситуации сменяется ледяным спокойствием. — Мне, кажется, требуется терапия. Тишина царапает пространство между ними, словно нашкодившая кошка. Ганнибал выключает плиту, накрывает яичницу крышкой и оборачивается. Тусклый свет бросает на его лицо серые тени; на кухне душно и немного сыро, под ногами поскрипывают половицы. Для двоих, между старой мебелью, между этим молчанием, слишком тесно. Они стоят друг напротив друга — влажные, завитые в широкие кольца, волосы, черный костюм, серебряные запонки, идеальные стрелки на брюках, недельная щетина, две дырки на серой футболке, сложенные на груди жилистые руки, босые ступни — и смотрят. Будто два мира схлестнулись в нелепой, бескровной битве. Ганнибал выдыхает, ерошит волосы; голос его звучит донельзя устало: — У меня завтра заканчивается лицензия, мистер Грэм. К тому же, я не заинтересован в вас, как в пациенте. С губ Уилла едва не срывается: «А как тогда заинтересованы?», но он только фыркает, вытаскивает из кармана визитку и кладет на столешницу — угольная чернота и золото на потертом дереве. — Пока не заинтересованы. Но, я уверен, что смогу удивить вас.