Пустой сверкающий доспех

— Эта бумажка ничего не значит. Ты выглядишь плохо, и расследуешь — плохо! — Джек негодует, но скорее для вида. Подчинённые делают свою работу быстро, если на них кричать, но ещё быстрее — если кричать не на них. Беверли хватает папку со стола и выскальзывает из кабинета, бросив на Уилла виноватый взгляд. Но Уилл не в обиде.       С последнего убийства прошло меньше недели, а на заправке уже нашли новый труп. Кровь, кишки, грязь, размытая дождями — вот и все, что осталось от парня, которому чудовищно не повезло. До приезда полиции бездомные собаки растаскали внутренности по всей округе, а непогода почти полностью смыла кровавое послание, оставленное вокруг тела жертвы — размашистые, неровные линии, которые никак не складывались в узор.       Уилл смотрел на тело, пока холодная влага заливала его лицо, пока Джек кричал остальным «убирайтесь вон», пока время не перестало существовать. Полоса за полосой, неровный свет стирал очертания и звуки: осталось лишь место, в котором господствует смерть. Грэм потёр переносицу, почесал затылок — пальцы кольнуло холодом — и надел мотоциклетный шлем. Человек впереди выглядел размытым черным пятном, он двигался вызывающе медленно. Пространство вокруг — косые линии снега, приглушенные огни заправки, дыхание ветра — перешли в режим слоу-мо, и Уилл — тоже. Он нажал на педаль кикстартера, повернул ключ зажигания и мягко дернул ручку газа. Вместе с резкими звуками вернулось время и движение.       Парень замер, в его глазах блестел ужас, неверие, а больше ничего. Смерть настигла его не сразу: сначала ноги, затем живот. Держать управление — тяжело. Уилл петлял вокруг окровавленного тела, пока луна, промелькнувшая в дождливой тьме не уверила: парень мертв. Он заглушил мотор, подошел к телу — мешанину костей и мяса нельзя было назвать человеком — и опустился на колени, в липкую грязь. Кровь, везде кровь. Уилл выпачкал в ней руки, лихорадочно провел ладонью по асфальту. Сердце дрожало в груди, шлем не давал дышать. Времени нет. Он должен успеть, должен сказать… — Уилл! Ты слышишь меня? Уилл?! — вокруг бушует утро и непогода. Джек держит его за лацкан пальто — грубые руки на мягкой ткани — и кричит. Ветер уносит слова, оставляя лишь голос — неприятный и гулкий. — Журналисты здесь, вставай. Нам не нужны лишние сплетни.       После прибытия в участок Уиллу почти нечего сказать. Убийца — мотоциклист, жертва случайная, убивая, он чувствует вину. Через символы он пытается что-то сказать, но что?.. Конечно, Джек недоволен. — Мне нужно больше времени. Ты прервал меня на самом важном. — Мы не торгуемся, Уилл! У тебя было достаточно времени. С того уби… происшествия ты сам не свой, соберись.       Джек не предлагает выходной, не протягивает руку помощи, не душит сочувствием. Я не твой друг — говорят его глаза, мне нужны ответы — требуют губы. Уилл кивает и уходит — прочь. *** — Приезжай, у нас зацепка.       Сон сползает с Уилла липкой, бесформенной массой. Сбоку лениво ворочается Алана — в полутьме ее ресницы бросают на щеки филигранные тени, губы слегка приоткрыты. «Я так любил эту женщину», — думает Уилл, и спешно покидает кровать, спальню, дом, пока волна горечи не затопила с головой.       Вокруг все чёрно-белое и холодное. Снег за ночь замазал все шероховатости — Уилл на секунду чувствует сожаление, когда его ботинки пачкают белоснежный покров. Он чешет за ухом Хуана, который выходит за ним в молчание и стылость: «извини, мальчик, сегодня Алана — твой лучший друг». Пёс цепляет острой мордой кусок снега и фыркает — холодно. Уилл тоже чувствует, как холод царапает внутренности — не выдохнуть. Беверли перехватывает его в участке первой; ее сонное лицо — выше всяких претензий.  — Не зли Джека, он сегодня не в духе, — шепчет она, только Джек всегда не в духе. Он заполняет своим недовольством весь кабинет.  — На теле жертвы нашли ДНК — волосы, еще — пару отпечатков, смазанных. Мы опознали владельца. Некий Ганнибал Лектер: белый мужчина среднего возраста, психиатр, нашелся по базе сразу — нетрезвое вождение, был выпущен под залог, больше никаких преступлений нет.  — Вот как, — Уилл выдыхает сквозь зубы. — Он был знаком с жертвой?  — Нет. Но у него есть мотоцикл. Я отменил твои лекции, Грэм. Сегодня ты нужен здесь, — Джек на секунду цепляется взглядом за Уилла, в его тяжелом взгляде сквозит напряжение. Он ищет что-то на столе, выхватывает один лист из кучи, смотрит то на бумагу, то на профайлера и наконец цедит: — Какого черта ты его знаешь?!       Уилл садится на стул и несколько секунд пытается устроиться поудобней. План «не злить Джека» провален к чертям. Босс на грани: капилляры в глазах полопались, разметав тонкие нити красного вокруг зрачков, на висках проклюнулась испарина. Уиллу хочется сказать: «остынь», хочется предложить стакан воды, но он чинно складывает руки на коленях и склоняет голову — чем не послушный ребенок?  — Это случайность, Джек. Совпадение. Вы его уже допросили?  — Нет, — Джек резко встаёт — стул оглушительно скрипит, со стола едва не падает тяжёлое пресс-папье. Мужчина кивает Уиллу в сторону выхода и сам покидает кабинет. ***       За стеклом — комната, знакомая до мелочей. Серые стены, белый потолок, темный пол. У человека на стуле потрёпанный вид. Уилл знает: его не видно из комнаты, но может поклясться, что пронзительный взгляд направлен прямо на него. Ганнибал сидит, скрестив под столом ноги, темно-синие джинсы заляпаны грязью. Тонкие губы шепчут: «нет, я не знаю этого человека», повторяют «нет, нет», презрительно кривятся.  — У доктора Лектора есть алиби — в тот вечер я был у него, — Уилл выдерживает короткую паузу и старательно отводит взгляд. — На сеансе психотерапии.  — Он говорит другое. Что был дома, пил пиво и смотрел телевизор. Один. Ни слова о тебе. К тому же, у доктора истекла лицензия на прошлой неделе.  — Да, он так мне и сказал. Такой вежливый… Скорее всего, из-за этого сейчас и врёт. Но я был очень настойчив. Так неудобно, он ведь первый психиатр, который мне подошел. Я после убийства сам не свой, если честно… Думаю, мы что-то придумаем с лицензией.  — Несомненно, — поджимает губы Джек. Когда Ганнибал выходит из допросной, Уилл выглядит безразличным. Он набирает на смартфоне сообщение Алане: «с Хуаном все хорошо?», просматривает отчёт патологоанатома, отвечает Беверли — что-то незначительное, смазанное. Воздух вокруг дрожит, словно перед взрывом.  — Здравствуйте, Уильям. Жду вас сегодня в семнадцать сорок на сеанс. *** Ганнибал открывает двери долго, будто с неохотой. На нем немного мятая рубашка серого цвета (узкая в плечах) и широкие джинсы (явно с распродажи), и сам он весь будто мятый и несобранный. Волосы приглажены, но неаккуратно, лицо гладко выбрито, но на шее едва заметный порез. Уилл давит в себе нелепый порыв растрепать чужую прическу и стереть выступившую каплю крови — немного выше жесткого воротничка. Он проходит в гостиную-кабинет, садится на кресло и остается наедине с недовольством, которое окутывает каждое движение его нового психотерапевта.  — Расскажите мне, как бы вы его убили?       Вопрос падает на пол и катится в сторону Уилла, пока не разбивается о начищенные до блеска туфли; осколки цепляются за штанины, ползут выше, пока не оседают на губах — горькой усмешкой. Уилл в замешательстве смотрит сначала на свои руки, затем — на руки Ганнибала, в которых покоится блокнот для записей и ручка — оружие, способное сокрушить его. «Отступать поздно, — думает профайлер, — Я сам в это ввязался, из глупой прихоти. А теперь он знает. Конечно, знает!»  — О чем вы? — слова разъедают рот, словно кислота, но Уилл выговаривает каждое с нарочной четкостью.  — Вам не нужна терапия, только преданный слушатель, которому можно рассказать о смерти. О маньяках, в которых вы превращаетесь для благого дела. Так это называет Джек?  — Разве это не часть терапии, доктор Лектер? — Уилл быстро теряет терпение. Это плохое качество для профайлера, но лучше чувствовать злость, чем чужое отвращение.  — Конечно, — Ганнибал склоняет голову набок, будто рассматривает невидимую трещину на стене. — Вы сказали, что убийца напрочь лишен вкуса. Что ж, могу с вами согласиться. Столько грязи и крови… Но если вы рассуждаете не с точки приемлемо-неприемлемо, а с точки красиво-уродливо, значит в вашей голове есть образ, как должно быть красиво. Уилл чувствует, как от живота по пищеводу и выше поднимается горячая волна. Жар заполняет его щеки и уши; ослепительно яркий на фоне белой рубашки, он превращает лицо в маяк беспокойства. Ганнибал хмыкает под нос и делает очередную пометку в блокноте. Профайлеру хочется подойти и вырвать блокнот из этих мозолистых, неухоженных рук, разорвать, бросить в другой угол, но он сдержанно улыбается, отвечает:  — Я бы не убивал в таком грязном, открытом месте. Убийца оставляет послания, он хочет быть увиденным, но, пока кто-то находит тело, половина стирается или непогодой, или собаками — они любят слизывать кровь. Это… расточительство. — Уилл поднимается со стула и в несколько шагов обходит комнату; безликая мебель помогает сосредоточиться — глазу не за что зацепиться, не на что отвлечься, остается заглянуть вовнутрь себя. Внутри — чернота, но не угольно-черная, а какая-то выгоревшая, потасканная, будто тряпка, которая слишком долго лежала на солнце. — Он убивает не ради забавы и не из мести — между жертвами ничего общего. Скорее всего, выбирает случайных людей, чтобы они стали его инструментами для передачи послания. Но убийца не учитывает всех нюансов. Старательный, осторожный и глупый. Он не боится быть пойманным — слишком самоуверенный, поэтому попадется, как только мы узнаем мотив…       Уилл спотыкается на последних словах — мы узнаем, как же! — и ждет, когда доктор Лектер выдавит скрытый смешок, начнет строчить в своем блокноте тысяча и один диагноз, но ничего не происходит. Ганнибал провожает взглядом его нервные перемещения по комнате и мягко кивает на стул — присядь, не мельтеши перед глазами.  — У меня есть несколько мыслей по этому поводу, но я не признаю одностороннюю честность, мистер Грэм, — доктор Лектер откладывает блокнот на тумбочку, но ручку оставляет — чтобы занять руки. Уилл рассеянно кивает. Рядом с Ганнибалом он чувствует себя напряженным, словно перед прыжком в пропасть. — Предположим, что я понимаю, зачем вы подбросили мое днк на место преступления. Я даже понимаю, зачем, в итоге, вы меня выгородили. Но напроситься на терапию к психиатру, который не хочет вам помочь…       Понимание расцветает на лице Ганнибала, словно чертополох — цветы, колючки, все вразнобой. Он встает и уходит на кухню — хлопает холодильник, шипит банка с пивом, громкие глотки катятся, словно булыжники. Когда доктор Лектер возвращается в комнату, в его взгляде сверкает вызов — попробуй, скажи мне, как это непрофессионально. Он с разгону плюхается в кресло и протягивает банку с пивом — жестяные бока мягко блестят от влаги. Уилл отрицательно машет головой и возвращает Ганнибалу взгляд, полный мрачного веселья. «Если он еще и закурит свои дрянные сигареты, я придушу его собственными руками! — думает профайлер. — Но если не закурит — я буду даже разочарован».  — Да, вы правы. И раз мы уже отбросили условности, — рука Уилла чертит неровный круг в прохладном воздухе. — Давайте перейдем к делу. *** Всю дорогу домой Уилл не может выбросить из головы образ Ганнибала — ветер растрепал нелепую укладку, прямоугольник света вычертил острыми углами и рваными линиями фигуру, сотканную из тьмы. Ганнибал вышел проводить его и остановился за порогом. На улице разыгралась метель, но он не спешил закрывать двери: вытащил из кармана сигареты, закурил — вспыхнула и угасла красная точка. Уилл замер возле машины, пальцы свело в невыносимом желании — закурить тоже, но он избавился от этой привычки лет десять назад, глупо начинать снова. Он хлопнул дверцей машины громче обычного, забыл стряхнуть снег с ботинок и уехал так быстро, как только смог оторваться взглядом от губ, сжимающих сигарету, тонких нитей дыма, почти невидимых на фоне снега. Алана спрашивает: «как все прошло?», но отвечать нет ни сил, ни желания. Уилл пожимает плечами, скомкано рассказывает, как из-за метели едва не сбил оленя, что выбежал на дорогу, и отправляется в кабинет — прочь от мягких рук и улыбок, прочь от вопросов, на которые каждый ответ — ложь. Он закрывается в кабинете, словно в крепости, и принимается за поиски. Статьи, криминальные сводки, желтая пресса — к черту разборчивость! — но находит едва ли не меньше, чем месяц назад. Можно, конечно, надавить на Алану — она точно что-то знает о Ганнибале, но тогда начнутся вопросы. Уилл закрывает глаза и пытается вспомнить их встречи до мельчайших деталей. Что-то не так. Словно мозаика, которой не хватает последнего фрагмента, склеенный на скорую руку витраж — ни пользы, ни изящности. Рядом с Ганнибалом эмпатия Уилла будто бьется о зеркальные стены — эмоции доктора скрыты за семью замками, но зачем? Неужели ему все же есть что скрывать?