***
Внутри тихо и людно. Уилл оставляет в гардеробе пальто и шарф, а вместе с ними — плохие мысли. По крайней мере, так он думает. Лучшее в подобных выставках — побыть в одиночестве среди толпы. Профайлер останавливается возле первой картины и давится воздухом. Кровавый рисунок — смазанный, нечеткий, но за красными подтеками будто прячется чье-то испуганное лицо. Ему хочется дотронуться, стереть верхний слой пальцами, а ещё лучше — вырезать картину из рамки и спрятать под пиджак. Желание обладать мешается в нем с желанием созидать, поэтому мужчина прячет руки в карман и отходит на несколько шагов. Чужие эмоции обтекают Уилла по широкой дуге. Он не получает от них ничего, кроме раздражения. Перед глазами мелькает багровое и красное — оно смотрит с полотен чьим-то развороченным горлом, широкой раной, кровавым кашлем, следом от плети, сквозным выстрелом, царапиной на белой коже. Каждая из картин нарисована кровью. Уилл мысленно цокает: «Какое расточительство», но в то же время ему хочется порезать руку и наложить сверху свежий слой. Профайлер обводит взглядом толпу. На лицах — всё, от восхищения к замешательству и отвращению. Всё, кроме жажды. Она ворочается и скулит внутри Уилла. Просится наружу. Грэму хочется взять что-то хрупкое и звонкое — например, хрусталь — и раскрошить о чью-то голову. Он жаждет разрушения. Детской, нелепой ярости. Но под рукой нет ни хрусталя, ни ярости. Профайлер медленно ходит от картины к картине, пока не замечает Марго Верджер, пока Марго не замечает его, пока улыбка не наползает на ее изящный рот кровавой тенью. — Приятный сюрприз, Уилл. Рада встретить ценителя, — женщина протягивает руку для пожатия. На ней кофта с высоким воротом и солнцезащитные очки — типичный набор жертвы абьюза. Уилл улыбается в ответ, кивает. Ему хочется сказать: «Выставка — дерьмо, я не рад тебя видеть, но если Мейсон вправду такая сволочь, если ты однажды убьешь его, я встану на твою защиту. Только уходи, уходи сейчас и не трогай меня». — Ты недавно виделся с моим братом, — Марго не умеет читать мысли. — А после он записался к психотерапевту. Выбор кажется мне странным. — Мы пообедали вместе, он спрашивал о терапии, но не думаю, что мои ответы его удовлетворили. — Вот как… — Надеюсь, терапия поможет решить его проблемы. Наверняка у таких влиятельных людей их полно. Марго тихо смеется. Она подходит к узкому, высокому окну, Уилл неохотно следует за ней. Женщина снимает очки, но лицо ее чистое — ни синяков, ни порезов, только во взгляде плещется страх. — Мейсону не нужно избавление от пороков. Только благословение. И кажется мне, этот Ганнибал Лектер, этот… психотерапевт может дать моему брату все, что ему нужно. Уилл молчит долгое время. — Алана не желает тебе зла, ты же знаешь, — наконец говорит он. Марго неуверенно кивает, страх в ее глазах выходит из берегов и затапливает лицо нездоровым румянцем. — Она рекомендовала Ганнибала, по старой дружбе. И меня его подход более чем устраивает. — Конечно, — кривится Марго, надевает очки и уходит. Уилл возвращается к первой картине — испуганное лицо на полотне поразительно похоже на лицо Марго Верджер.***
Уилл Грэм сам ее выбрал. Тяжёлая и холодная, из черного стекла, пробка идеально ложится в его ладонь. Ему хочется многого. Подарить ее Ганнибалу в изящной коробке, перевитой серебряными лентами. Прийти уже с ней — готовым, покорным — и опуститься перед доктором Лектором на колени. Рассказать о ней так, невзначай, во время сеанса, и остаток вечера наблюдать, как темнеют глаза и нервно подрагивают пальцы у его психотерапевта. Уилл останавливается на втором варианте и — с сожалением — отметает продолжение. Встать на колени, в одной распахнутой рубашке, расстегнуть джинсы Ганнибала, спустить их на бедра вместе с трусами и взять в рот его член — звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Уилл взрослый мужчина: он знает, как далеки фантазии от реальности, поэтому довольствуется ими с двойным усердием. Он тщательно моется перед сеансом, разрабатывает задний проход пальцами. В ванной душно, зеркало покрывается каплями влаги, Уилл опирается на него ладонью — холодно, скользко — и едва не падает в оргазм от осознания, что он сейчас делает. Профайлер знает, что пробку нужно нагреть, но ледяная гладкая поверхность жжет огнем при малейшем касании. Это слишком. Ярко, невыносимо. Уилл не разрешает себе прикоснуться к члену. Он поспешно натягивает белье, надевает брюки и затягивает ремень немного сильнее, чем это необходимо. За чертой города дороги — хуже некуда. Уилл съезжает с шоссе на грунтовую дорогу и чувствует телом каждый камешек. Это злит и возбуждает одновременно, но когда Ганнибал открывает двери, профайлер — образец спокойствия, хоть в рамку и вешай. Он замечает, что погода замечательная для середины марта, спрашивает, как дела у Мейсона — с тихим, жестоким смешком — и садится в неудобное кресло. Уилл достаточно хорошо умеет контролировать возбуждение. Но когда он говорит: «Несколько дней назад я едва не сбил оленя. Ночью он мне приснился — огромный, черный и с вашим, доктор Лектер, лицом. Я стоял перед ним, нагой и окровавленный», по его телу бежит электричество. Ему хочется, чтобы небеса разверзлись, чтобы бог сорвал крышу из этого жалкого домишки и поразил Уилла молнией в самое сердце. Чтобы не осталось ничего — только пепел и запах озона. — Что вы чувствуете после таких снов: страх или возбуждение? — И то, и другое. — Хорошо, Уильям, — Ганнибал встает и преодолевает расстояние между ними чудовищно медленно, словно идет через густую черную воду. Каждый шаг отпечатывается под веками Уилла яркими вспышками. — А что вы чувствуете сейчас? — Ничего. Ганнибал улыбается. Эта улыбка — как нож — входит в сердце плавно и быстро, а затем движется ниже. Когда доктор Лектер опускается на колени, улыбка достигает паха Уилла и оседает тяжелым парчовым покрывалом. — Мне нравится, как ты лжешь, — шипит Ганнибал и накрывает пах Уилла ладонью. Его касание едва ощутимое. Острое. Необходимое. Невыносимо лишнее. Грэм мечется между этими определениями — загнанный в клетку зверь. Скалит зубы, закатывает глаза, дергает бедрами. Внутри горячо и пусто. И так сильно наполнено холодом — не выдохнуть. Уилл на мгновение закрывает глаза. Все становится острее и глуше. Когда он с трудом разлепляет веки, все исчезает — тепло руки, жар чужого дыхания. Ганнибал сидит в кресле напротив и вертит между пальцами ручку. Тишина между ними расколота — дыхание Уилла слишком резкое, слишком возбужденное. Он не понимает, что реально. Летит из одной пропасти в другую, пока пропасти не заканчиваются.***
Второе убийство происходит спустя восемнадцать дней. Мужчину находят подвешенным за одну ногу, вторая — согнута в колене и привязана за голень к бедру, руки связаны за спиной широкой лентой. Багровое от прилива крови лицо, глаза навыкате, изогнутое в судороге тело, лужа рвоты на полу. На животе — аккуратный разрез, зашитый с хирургической точностью. В крови найдена огромная доза стрихнина — сильнодействующего яда, который вызывает судороги и смерть от удушья. Уилл читает отчет, смотрит на холодное тело на холодном столе и не понимает, почему Джек его не вызвал. Ему звонят после того, как жертву привезли на судмедэкспертизу. Беверли старательно прячет взгляд. — Смотри здесь, — ворчит Кроуфорд. — Журналисты приехали раньше, чем мы. Нечего тебе там светиться лишний раз. Уилл кивает. Глаза слезятся от вони — мужчина провисел на балке в собственном сарае несколько дней, прежде чем его нашли. Ни жены, ни детей, ни собаки, только дом на отшибе и сердобольная соседка, которая пришла вернуть долг в несколько долларов. — Журналисты прозвали его Тарологом. Они уверены, что это работа серийного убийцы. Вначале «Десятка мечей», теперь «Повешенный». — Журналисты или наша знакомая Фрэдди Лаундс? — фыркает Уилл. — Уверен, на тотал крайм уже красуется новая статья. Джек щурится от злости и бросает на профайлера предупреждающий взгляд. — Прибереги свои шутки для другого места. Мне нужно знать, убийца тот же или нет. «Знать! — мысленно кривится Уилл. — Будто я господь бог, перед которым открыты все тайны вселенной. Даже если бы я знал, кто убийца…» Его мысли спотыкаются: что бы он сделал, если бы знал? Сделал ли бы он хоть что-то? Уилл надевает перчатки и просит всех выйти. Он касается ледяной поверхности стола и приводит мысли в порядок. Мертвый мужчина выглядит измученным, будто даже после смерти его терзают сонмы демонов. Убийца хотел, чтобы его жертва страдала. Чтобы агония казалась бесконечной. Месть или чистый садизм? Уилл ходит кругами вокруг тела, но ответ всегда на шаг впереди. Рана на боку выглядит странно. Она не смертельная — кожу разрезали, а затем зашили. Больше ничего. Будто жертву изначально не хотели мучать, но почему тогда выбрали такой жестокий яд? Уилл выходит в коридор — дышать сразу становится легче. Он делает несколько глубоких вдохов, отмахивается от вопросов Джека и подходит к Зеллеру. — Когда делали вскрытие, не заметили ничего необычного? — Кроме яда в крови и вони разлагающегося тела? — у Зеллера хорошее настроение, а ещё ему не нравятся «заносчивые ублюдки», как он однажды окрестил Уилла. — Да, кроме этого. Возможно, нечто странное с внутренними органами. Печенью. — А, это… У бедняги был хронический гепатит и фиброз. Уилл кивает. Самодовольная улыбка так и норовит выпрыгнуть на лицо. — У предыдущей жертвы ничего не пропало из внутренних органов? Зеллер с Прайсом переглядываются. — По правде сказать, там была сплошная каша, когда все мечи вытащили. Но лишних ран не нашли. — Уилл, ты что-то увидел? — голос Джека дрожит от напряжения, словно колокол. — Пока не знаю. Возможно, убийца хотел забрать печень в качестве трофея, но она попалась бракованная. И он разозлился. — Трофей? Ты уверен?! — Кроуфорд трёт ладонями лицо. Уилл оглядывается и видит, что в коридоре остались только они с Джеком. — Это только мои предложения. — К черту предположения, Грэм! Начинай уже работать! Двадцать лет назад мы так и не поймали маньяка, который собирал трофеи. — Ты о… — О Чесапикском Потрошителе! О ком же ещё?